Елена Кривская - Глинтвейн на двоих Страница 34

В список избранных на этот раз вновь попал профессор Кленовский. Макагонов, конечно, узнал о его поездке в Грецию, и это возымело действие. Кроме того, Макагонов по-прежнему чувствовал нечто вроде вины за то, что случилось более года назад. Выдавая свои поступок едва ли не за дружескую услугу, он сам, очевидно, не считал ее таковой.

— Дружище, забудем старое, — говорил он по телефону, — мне тяжело переживать этот конфликт. Теперь, надеюсь, все стало на свои места? По крайней мере, я уже не стою между вами…

— Благодарю, все действительно стало на свои места, — сдержанно отвечал профессор. — И я даже благодарен тебе…

— Вот и прекрасно, — обрадовался Макагонов, даже не дослушав, почему профессор благодарен ему. — Рад, что у тебя все образовывается. Слышал о твоих успехах, поздравляю. Еще раз повторю, что я рад. И знаешь что? Твое возвращение следует отметить. Мы тут скромной академической компанией собираемся встретить Рождество. Присоединяйся. Серьезно, я тебя приглашаю. У меня на душе будет спокойнее, ей Богу, если ты придешь и выпьешь со мной мировую.

— Отчего бы не прийти, — все так же сдержанно говорил Кленовский. — Но есть одно обстоятельство… я не могу бросить даму…

Макагонов пришел в восторг.

— Так ты, очевидно, не вполне меня понял? — воскликнул он. — Я ведь именно этого и хотел — увидеть вас обоих у меня… как будто бы ничего не произошло… Ну, рад за тебя вдвойне. Словом, я ожидаю тебя… вместе с дамой.

— Отлично, — проговорил профессор, мы будем вместе с дамой.

Цвет науки, собиравшийся на даче у Макагонова, представлял из себя ученых мужей с их женами, ученых дам с мужьями, но на их фоне попадались и довольно странные гости — одинокие профессора, доценты и одинокие аспирантки, еще какие-то странные суетливые молодые люди, не относящиеся, по всей видимости, к породе ученых. Один лишь хозяин знал функцию и предназначение каждого гостя, а также тот повод, по которому он был сюда приглашен. Ни одного неожиданного лица здесь не было.

За собравшимися зорко следила вернувшаяся из длительной стажировки за границей профессорша, жена Макагонова. После разборки, учиненной мужу за роман с Викторией, она свирепо и зорко следила за разношерстным собранием, стараясь определить среди смазливых мордочек аспиранток очередное увлечение своего супруга.

Из столовой поплыли дразнящие запахи деликатесов, еврейский оркестр настраивал скрипки, но время еще не пришло. Ожидалось несколько высокопоставленных гостей. Кленовский с супругой также еще не прибыл, и именно по их поводу велось оживленное обсуждение. Гости, ожидая на обширной веранде, разделились на группы. В одной — пожилые, солидные ученые мужи, в другой — дамы. Молодежь держалась отдельно. И всюду говорили о профессоре Кленовском, как будто по чьему-то приказу. Впрочем, на это провоцировала сама ситуация — ожидаемое появление профессора с беглой, но прощенной супругой. Кое-кто находил эту ситуацию пикантной, особенно дамы помоложе. Дамы более почтенного возраста называли Викторию стервой, а профессора — тряпкой и напряженно ожидали появления «тряпки» со «стервой».

Ромочка, прибившийся к неостепенившимся молодым ученым, со смехом рассказывал прошлогоднюю историю — о том, как он напоил профессора, как тот упал носом в салатницу, а в это время босс развлекался с профессорской женой. Ситуация получалась в духе «Декамерона» Боккаччо, и молодежь взорвалась смехом.

Мужчины вели себя солиднее. В должной мере оценив отношения Кленовского с супругой, они заговорили о его поездке в Грецию.

— Старик, наверное, на седьмом небе от счастья, прикоснуться к священным руинам…

— Стоило ли его посылать? Неужели нельзя было отправить кого-нибудь помоложе? Уверен, что Аргус вернулся оттуда разочарованным. В его представлении Греция иная. Ту Грецию, времен Перикла и Аристофана, не вернуть. А человек помоложе мог бы использовать поездку с толком. Наладить связи…

— Может быть, Аргус тоже мечтает продвинуть карьеру?…

— Аргус? Ему недостает для этого энергии и хватки. Сдал он что-то в последнее время… По крайней мере, мне в университете про это говорили…

— Ну, на это есть вполне понятные причины…

— Нет, но я все-таки не понимаю. Говорят, он прибудет сюда с супругой. Значит, принял? Это, право, какая-то клоунада. Ведь всем известно, что в этом самом доме…

— А я и на порог бы на его месте не пустил…

В группе, стоявшей поближе к входной двери произошло какое-то движение — кто-то увидел разворачивающуюся «девятку» профессора Кленовского. Гости теснее обступили двери, образовав узкий коридор, по которому предстояло пройти профессору с его «стервой» под обстрелом любопытных дам. Ученые мужи, дамы, молодые люди — все смешались в этой напряженно ждавшей толпе. Когда двое появились в дверях, кто-то не выдержал напряжения и придушенно ахнул. Одна дама прошипела другой на ухо:

— Так ведь это не она! Не «стерва»!

— Не может быть!

— Может! Я ту знаю, как облупленную.

— Профессор притащил какую-то девицу!

— Хорошенькое личико, — заметил кто-то из мужчин. — Не дочь.

— У него нет дочери. Только сын. Но он за границей.

Возбуждение достигло апогея, когда хозяин, также изумленный, но не потерявший самообладания, поздоровался с профессором, поцеловал его молоденькой спутнице руку и принял у нее шубку. Здоровавшиеся с профессором гости в этот момент все, как один, обратили взгляды на его спутницу.

Глава 37

Гостья была одета в вечернее платье, закрытое спереди, но безумно декольтированное сзади, великолепного черного бархата, издалека отливавшего каким-то глубоким блеском, напоминавшим отлив кротового меха. Все сразу решили, что это «писк» — и некоторые дамы этот писк издали, еле слышный, приглушенный. Вслед за писком началось негромкое обсуждение туалета новоприбывшей, причем отмечались необычной формы бретельки и оригинальные атласные вставки. Мужчины же с удовольствием обозревали обнаженную стройную спину гостьи, сохранившую следы летнего загара, и точеные ножки — платье заканчивалось выше колен.

Она поспешила на несколько минут уединиться, чтобы привести себя в порядок. В это время взгляды обратились на профессора, и дамы нашли его помолодевшим, загорелым и вообще каким-то новым, интересным. В ту же минуту им на правах старой знакомой завладела Фролова, специалист по санскриту. Взяв профессора под локоток, она изолировала его от толпы.

— Ты уж извини бабское любопытство, дорогой Юлиан, — заворковала она, не выпуская профессорский локоть, — как-никак, мы все-таки однокурсники… Твоя… так сказать, знакомая… Ну-ну, не хочешь — не говори, — поспешила вставить она, заметив нетерпеливое движение профессора. — Хотя я могла бы тебе пообещать, что никому, ни при каких обстоятельствах… Тогда скажи хотя бы, как ты умудрился одеть свою приятельницу? Мне только что сказали, что это одевают в Париже…

— В самом деле? Странно. Я купил это в Афинах, в салоне красоты. Очевидно, греки очень внимательно следят за парижской модой…

— И ты подарил это изумительное платье своей…

— … моей невесте, если тебе так уж хочется знать.

— Милый Юлиан, извини, годы берут свое, слух уже не тот… Очевидно, я не так расслышала… Ты сказал «невесте»? Но, Юлиан, я почему-то думала, что ты уже много лет женат?..

— Уже несколько дней не женат. Но это пока не для огласки, — предупредил профессор и усмехнулся, зная, что в какие-нибудь полчаса новость обойдет всех присутствующих, в соответствии с правилом геометрической прогрессии.

Так и произошло, причем новость стала обрастать самыми невероятными версиями и предположениями. Предполагалось, например, что Виктория сама отыскала возлюбленную для своего бывшего мужа, чтобы освободить себе руки. Поговаривали и о том, что будущий брак — чистая фикция, в которой стороны преследуют свои тайные цели. Сама ситуация — разница в возрасте и, возможно, в положении, — особого удивления не вызвала, так как в ученой среде такое случалось, и довольно часто. Странным показалось то, что это произошло именно с Аргусом, имевшим стойкую репутацию ученого сухаря, аскета и едва ли не женоненавистника.

Особо преуспел, разогревая самые фантастические слухи, Ромочка, бывший уже в подпитии. Он высказал остроумную гипотезу о том, что новая профессорская супруга вскоре наградит Аргуса второй парой рогов в придачу к первой. Кто-то, будучи в восторге от этой идеи, предложил Ромочке самому заняться ее осуществлением, и тот с удовольствием ухватился за эту мысль. И даже принял предложенное пари.

Возможно, эти толки и пересуды каким-то образом коснулись и слуха профессора и его очаровательной спутницы, но они держались с редкостной непринужденностью и самообладанием. Профессор поддерживал светский треп, с легкой улыбкой парировал недвусмысленные намеки на его повое положение. Его дама, ослепительно улыбаясь, отвечала на комплименты мужчин, не поощряя, однако, никого в отдельности.