Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка Страница 35

— Гариб мне все сказал.

— Так в чем же дело?

— Я хотела бы понять, что происходит. Я… я ведь не чужая вам. Я ваша жена.

— Если вы явились сообщить мне все эти ненужные сведения, то вы явились напрасно. Я никого не хочу видеть сейчас. Черт побери! Уж на это я имею право?!

Я промолчала, но уходить не спешила, хотя и видела, что это единственное, чего он сейчас желает.

— Александр… милый мой… я ведь не препираться пришла. Я хочу помочь вам. Дайте мне хотя бы один шанс!

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Я прошу вас доверять мне. Если вы страдаете, дайте мне возможность вам помочь. Не стоит так бояться показаться слабым. Я так люблю вас. Люблю независимо от того, хорошо вам или плохо…

Он резко повернулся ко мне. Как заострились черты его лица по сравнению со вчерашним вечером… А глаза — они кажутся сейчас просто черными.

— По-моему, — прорычал он, — даже сапожник имеет больше прав, чем я! Его не беспокоят, когда он того не желает! Я не хочу быть груб, сударыня, но как иначе мне заставить вас убраться и дать мне побыть одному хотя бы до вечера?!

Итак, шансов он мне не давал. Эти его слова будто отразили всякую возможность для продолжения разговора. Нет, в этот раз я не почувствовала себя униженной или оскорбленной, как тогда, в Белых Липах. Но мне было горько, меня угнетало ощущение непонимания того, что происходит с моим мужем. Его сейчас что-то мучило — это я видела. И он сам заставил меня стоять в стороне, безучастно выжидать, когда все это закончится!

— Хозяин прогнал вас? — шепотом спросил Гариб, когда я тихо прикрыла за собой дверь.

Я нерешительно взглянула на индуса. Мне все еще никак не удавалось принять решение. Что делать? Почему Александр так упорно не желает сблизиться?

— Гариб, расскажи мне, отчего все это происходит.

— А хозяину это понравится?

— Не знаю. Но ты должен рассказать.

— Это все в Индии началось, в плену у майсурского раджи, госпожа…

Гариб сказал, что время от времени, примерно раз в полгода герцог переживает приступы мучительной головной боли — приступы настолько жестокие, что никакие лекарства не могут помочь. Бывали случаи, когда он терял сознание или принимал морфий, чтобы забыться. В последние два года такого не происходило, но все равно это очень мучительно. Только Бог тут может помочь.

Во время кошмарного плена у майсурского раджи Типу Султана и Александра, и Поля Алэна мучили по-всякому, но особая пытка применялась только к Александру и дает о себе знать и сейчас. Это был изощренный восточный способ узнать правду: голову человека туго-натуго обвязывают мокрой веревкой, так чтобы даже иглу нельзя было просунуть, — по мере высыхания веревка сжимается, причиняя ужасные мучения. Многие от этого лишались рассудка, а с кем этого не происходило, тот все равно получал напоминание об этом на всю жизнь.

С расширенными от ужаса глазами я выслушала монотонный рассказ индуса.

— Да неужели никак нельзя помочь? Говорил ли господин герцог с врачами?

— Нет, госпожа. Хозяин ни с кем не говорил. Ему не нравится, когда кто-то знает об этом. Это только его тайна…

Целая волна чувств всколыхнулась у меня в душе — такое потрясение я испытала. Александр, мой дорогой и любимый муж, он был так горд, что даже страдать предпочитал в одиночестве. Лишь бы никто не догадался и не узнал об его слабости… Какую же тяжелую и ненужную ношу он на себя взвалил! Зачем все это? Я бы могла понять его желание не показывать своих уязвимых мест людям равнодушным и малознакомым, но не мне же… Я его жена. Я так люблю его! Он не смеет относить меня к их числу!

Мельком взглянув на Гариба, я снова отперла дверь. Сердце у меня сильно билось от любви и боли. Александр взял на себя обязанность всегда рядом со мной играть роль сильного, уверенного мужчины, защитника, твердой руки, и я благодарна ему за это. Но это не значит, что у меня нет желания и долга тоже иногда защитить его. Помочь ему. Стать такой же для него, каким он приказал себе быть для меня…

Легкими, неслышными шагами я приблизилась к креслу, бесшумно опустилась рядом с ним на колени, и мои губы едва слышно коснулись смуглой руки Александра, сжимавшей локотник.

Он открыл глаза, и я видела, как в них полыхнуло бешенство.

— Я не уйду, — произнесла я не громко, не настойчиво, не просяще, но так уверенно, что теперь уже у него не осталось выбора.

Сердце готово было вырваться у меня из груди. Я так хотела помочь ему, что, казалось, само это сильное, невыносимое желание должно было хотя немного облегчить его боль. Он закрыл глаза, видимо, смирившись с моим присутствием, но горькая складка в углах его рта осталась, и челюсти были сжаты.

И тогда моя рука — легкая, нежная, ласковая, а самое главное — прохладная, — осторожно коснулась его щеки и легла на его лоб. Я своей кожей ощутила, как горячо пульсирует кровь у него в висках… Он ничего не сказал, я услышала лишь вздох, сорвавшийся с его губ, и поняла, что ему помогло мое прикосновение.

Стена была сломана… От радости, охватившей меня, я и сама почувствовала головокружение. Дыхание у меня перехватило.

Какое счастье было осознать, что этот человек, такой сильный, надменный, недоступный, казалось бы, человеческим слабостям, нуждается в моей слабой помощи и мое легкое прикосновение уменьшает его боль.

Я была нужна ему. Осознав это, я была уверена, что пережила высшее чувство, какое только возможно между мужчиной и женщиной.

8

Турок, первая встреча с которым произошла так нелепо, в конце мая причинил нам уйму неприятностей и заставил нас отказаться от дальнейшего пребывания в Палеокастрице.

Солнце уже пряталось за стволами олив, когда я, выкупавшись, решила вернуться домой. Вода в заливчиках и вокруг коралловых рифов становилась густо-серой от вечерних теней. Отжав волосы, я перебросила полотенце через плечо, подобрала с песка свою сумку и стала медленно взбираться вверх по склону. И пить, и есть мне хотелось ужасно. Вслед за мной плелся полусонный Слугги — он всегда, когда я была одна, исполнял роль моего телохранителя.

Внезапно дог остановился и залаял. Я повернулась, чтобы одернуть его и успокоить, но в этот миг зашелестели кусты, и я увидела среди миртовых зарослей белый тюрбан Гариба. Прижимая палец к губам, он знаками подзывал меня к себе.

Я подошла.

— Какое счастье, госпожа, что вас не было в доме!

— А что случилось?

— Явился какой-то подлый человек и хочет забрать вас у хозяина.

— Турок! — Кровь прихлынула к моему лицу. — Конечно, это он! Он что, предлагал за меня деньги?

— Не знаю, госпожа. Но с ним его слуги, и у них есть сабли. Хозяин приказал мне увести вас.

Я услышала, как всхрапывают в чаще лошади, и поняла, что Гариб захватил их, чтобы нам легче было уйти.

— Разве положение так серьезно?

— Не знаю, госпожа. Хозяин приказал вам не возвращаться.

— А герцог? Как же он?

— Он с этим подлым человеком разберется и вернется к вам. Не беспокойтесь, госпожа. Самое главное — это вы. Поэтому хозяин и отослал меня от себя.

Все было слишком неожиданно, чтобы я могла что-то хорошо понять. Да и Гариб, как всегда, ничего не мог объяснить толком и знал только то, что ему приказано. Как ни неприятно было мне все происходящее, я все же сочла, что будет лучше, если я поступлю так, как хочет Александр.

— А куда ты меня повезешь? — спросила я, уже сидя в седле и босыми ногами погоняя лошадь.

— В Ипсос.

— Это далеко?

— В трех лье, госпожа. Хозяин приедет к вам, когда сможет.

Если дело оборачивалось так, можно было думать, что в симпатичный белый домик в Палеокастрице мы больше не вернемся. Невозможно описать ту злость и досаду, которую я испытывала. Мы пробыли на Корфу месяц, и я подозревала, что не так уж долго будем здесь оставаться… так нет же, опять что-то случилось, и мы не сможем провести последние дни на острове в Палеокастрице.

Похоже, забытье идет к концу, подумала я, направляя лошадь вслед за Гарибом. Я все-таки предпочла, чтобы это произошло не так резко. Блаженные дни на Корфу были просто раем, но нужно было ожидать, что скоро все кончится. Я мрачно подумала, что это, вероятно, именно тот момент.

В Ипсосе мы оказались через два часа и стали ждать герцога в местной кофейне. По причине мрачного настроения я стала пить вино, но вскоре заметила, что настроения это ничуть не улучшает. Глубокая ночь окутала Корфу. За окном сквозь узоры виноградных листьев проглядывал месяц и слышался странный, размеренный крик сов.

Гариб уже в десятый раз принялся уговаривать меня лечь спать, когда вернулся Александр.

Он привез с собой всю нашу свиту — Люка и Эжени. Вещей не было, но я о них и не беспокоилась, — главное из нашего багажа осталось с графом Альгаротти в замке. Бросившись к мужу, я только сейчас осознала, как мучилась все эти часы ожидания. Не произошло ли с ним что-то? Не было ли опасности? Не началась ли перестрелка?