Анна О'Брайен - Фаворитка короля Страница 35

— Я выносила двенадцать детей, Алиса. Иногда это было мучительно, иногда легко и радостно. Я знаю, как определить беременность. Я не ошибаюсь, так ведь?

— Не ошибаетесь, миледи. — Несмотря на весь свой страх, взгляд я не отвела.

— А он, как я понимаю, еще не знает?

— Да, миледи, не знает.

Просто потому, что я не представляла, как ему об этом сказать. Непрестанно думала об этом уже два месяца, с того самого утра, когда от слабости не удержалась на ногах и меня долго рвало в уборной, а потом я еле-еле поднялась, держась за стенку, потому что колени предательски дрожали. Король, мастер во всех делах, за какие только брался, обрюхатил меня за три месяца, прошедшие после того, как на меня упал, по замыслу Филиппы, его взор.

Теперь я увидела, как мои опасения отражаются в глазах Филиппы. Эдуард очень ценил то мнение, что сложилось о нем по всей Англии: его считали королем, который взращивает в стране семена добра и нравственности; он служил живым примером для подданных. Захочет ли он, чтобы злополучная девушка, которую он почтил своим вниманием, принесла ему в подоле бастарда? Бог свидетель, этого он не захочет. А Филиппа? Будь я законной женой короля, представляю, как бы я отреагировала на любовницу-выскочку, которую на моих глазах разносит с каждым днем, потому что под сердцем у нее зреет плод незаконной связи, да еще и привлекает внимание всего королевского двора. На месте Филиппы я тотчас прогнала бы такую блудницу прочь с моих глаз. Вполне сознавая свою беззащитность, я присела на корточки и ожидала решения, видя, как все мое будущее висит на тонкой ниточке.

Филиппа всмотрелась в меня. Потом заговорила голосом жестким, как тот пест, которым я растирала в ступке нежные лепестки фиалки:

— Ступай уложи вещи. Думаю, настало время тебе покинуть двор.

— Слушаюсь, ваше величество.

Навсегда? Но разве я могла упрекнуть ее за это? Разве ей легко будет жить, когда глаза постоянно мозолит свидетельство того, что муж ей изменяет? Я с трудом проглотила ком, стоявший в горле от сильного волнения.

— Я распоряжусь.

— Как прикажете, миледи.

Невзирая на боль, королева сумела подняться с постели, сдерживая свои чувства, словно надев непроницаемую маску.

— Я уж подумала, ты станешь отказываться.

— Как можно отказаться? — покорно склонила я голову. — Я ваша фрейлина, миледи. Если вы меня прогоняете, я не могу вам возражать.

— Я думала, — скривила губы Филиппа, — ты будешь настаивать на том, чтобы испросить милости Эдуарда. Остаться здесь и родить дитя на глазах изумленного двора. Когда ты собиралась рассказать мне?

— Когда не осталось бы другого выхода, миледи.

— Боялась, что я разгневаюсь?

— Да, — ответила я едва слышно.

Королева вдруг наклонилась, схватила меня за руку и глубоко вонзила в нее ногти.

— Ты не ошиблась. Я вне себя. Мне противно то, что ты натворила! Думаешь, мне приятно смотреть на тебя в таком виде, зная, чем ты занимаешься с моим мужем? Иногда ты и сама мне противна, Алиса! Святая Дева! Лучше бы ты никогда не попадалась мне на глаза… — Грудь ее тяжело вздымалась; она попыталась заставить себя изобразить намек на улыбку, но ничего из этого, конечно, не вышло. — И что самое противное — я не могу тебя упрекнуть по-настоящему, все свершилось по моему собственному наущению. — Она отпустила мою руку и отвернулась. — Ступай прочь. Видеть тебя не желаю.

С этим королева отправила меня из своих покоев.

— Вы сообщите королю, когда я уже уеду, миледи? — спросила я уже в дверях.

— Я сообщу все, что ему следует знать.

Я вышла из опочивальни королевы; расцарапанная до крови рука сильно болела.

На следующее утро, с первыми лучами зари, я уехала из Хейверинга. На парадном дворе не было ни души, никто не простился со мной, никто не помог устроиться в предоставленных мне дорожных носилках. Отъезд оказался таким же тихим и никому не заметным, как и мое прибытие сюда. Но тогда рядом был хотя бы Уикхем. А сейчас он находился в Виндзоре, Эдуард — в Элтхеме[45], и ни один из них не ведал о принятом королевой решении. Сама королева, должно быть, молилась в часовне. Никто меня не видел. Если бы о моем отъезде знала Изабелла, она плюнула бы мне вслед.

Вот и настал конец. Всему. Я изгнана из дворца с королевским бастардом во чреве, ничего не имея, кроме уложенной в седельные сумки одежды. Чем дальше мы отъезжали, тем в более мрачном свете рисовалось мне будущее. Уверенности не было ни в чем. Особенно в том, что скажет Эдуард, когда узнает о моем отсутствии и о причине, которая сделала отъезд необходимым.

Мысли поплыли в другом направлении. Куда меня везут? Мне об этом ничего не сказали, а я слишком сильно растерялась от столь внезапного и решительного поворота в судьбе, чтобы расспрашивать. В аббатство? Эта мысль потрясла, словно ушат ледяной воды, окатившей меня с головы до пят.

«Только не это! Туда я не поеду. Только бы не оказаться снова там!»

Но куда в таком случае мне направить стопы? Никакого пристанища у меня ведь не было.

Я уже привыкла к мысли о том, что мне в жизни повезло раз и навсегда, но в продолжение этого путешествия была вынуждена взглянуть правде в глаза. Как ужасно я зависела от семейки Плантагенетов — гордой, беспощадной, изощренной в интригах. Теперь, когда я носила дитя под сердцем, я для них стала всего лишь помехой, которую следовало устранить. И я была не в силах ничего изменить — только ожидать, как они решат мое будущее.

Час проходил за часом, а в моей душе нарастали страх и негодование из-за того, что я бессильна что-либо сделать для себя самой и для того младенца, который вдруг стал мне очень дорог. Я вспомнила о Гризли. Нужно написать ему в таверну «Кафтан» — пусть выделит какие-нибудь деньги, чтобы я могла оплатить крышу над головой. Но когда стал клониться к концу второй день пути, когда вдоль окрашенной осенним солнцем в золото дороги легли длинные тени, испятнав собою шкуры лошадей, я сообразила наконец: мы уже заехали слишком далеко, чтобы оказаться в аббатстве. Мне достало ума взглянуть на солнце — наш путь лежал на запад.

Начальник сопровождавшей меня охраны что-то выкрикнул, и копыта коней застучали медленнее. Одолеваемая любопытством, я раздвинула занавески, не пугаясь осеннего холода, и впервые увидела дом, в котором мне отныне предстояло жить.

Помещичья усадьба. Последние лучи заходящего солнца осветили небольшой дом, сложенный из камня, ворота, ведущие на парадный двор, широко распахнутые ворота конюшни, и мы с моей маленькой свитой въехали в усадьбу. На крыльце выстроились мои новые домочадцы: дворецкий, экономка, сбоку от них — две горничные, быстро сделавшие реверанс, а из конюшни появился конюх. В ту ночь меня приветливо принял в свои объятия, словно укутал мягким и теплым бархатным плащом, Ардингтон — как я вскоре узнала, одно из личных поместий Эдуарда.

Я была недовольна. Несмотря на все удобства сельского убежища, я не могла отдохнуть ни душой, ни телом. По мере того как рос мой живот, настроение падало все сильнее. Мне предоставили кров и все нужное для жизни, даже снабдили кошельком с деньгами, дабы я не чувствовала себя нищенкой, но сколько это продлится? Что будет со мной, когда ребенок появится на свет?

В какой-то мере я ощущала себя узницей. Нет, мою свободу не стесняли, но я не была расположена ею пользоваться. В моей размеренной жизни ничего не происходило. Я не выходила на длительные прогулки, не навещала владельцев соседних усадеб. Мне хватало книг, чтобы дать пишу уму, а иной раз от скуки я садилась за вышивание — уже одно это показывает, как невыносимо мне жилось. Немного занималась я и хозяйством, благо мистрис Лейси — расторопная и очень толковая экономка — терпеливо сносила мои появления на кухне и на сыроварне. А мирок королевского двора казался мне теперь далеким-далеким, как сказочная страна Китай. Не прошло и недели жизни в этом уютном тихом уголке, как я окончательно убедилась, что не создана для монотонной и бедной событиями сельской жизни.

Разумеется, я писала письма. Письмо, адресованное Гризли, по необходимости вышло кратким и требовательным.

Мастер Гризли! Мне срочно необходимы наличные средства. Сколько Вы можете мне прислать?

В ответ я получила столь же краткое и твердое послание.

Полученный доход вышлю Вам на Михайлов день[46], когда закончится сбор урожая. Не рассчитывайте на значительную сумму. Торговля идет вяло, а Ваше имение пока еще не процветает. Советую Вам, мистрис Перрерс, проявить сдержанность в своих желаниях.

Его расчетливость приводила меня в бешенство!

И надо мной темной грозовой тучей нависал вопрос: что я стану делать, когда доброта королевы истощится? Когда вожделение короля утихнет или будет перенесено на другую? Не исключено, что моя преемница уже шагает по коридорам дворца — в объятия Эдуарда. Что тогда будут значить для него я сама и мой ребенок?