Дмитрий Рыков - Та, что гасит свет (сборник) Страница 37

— Одну!

— Одну? — усмехнулась Альбина. — И надолго же вам их хватит?

— Да мне перебиться на вечер, — затараторил гражданин. — Завтра у офиса куплю такие, знаете, на месяц.

— На месяц и у нас есть, — заметила Оля.

— Ага! — торжествующе засмеялся покупатель. — А сколько они у вас стоят?

— Сейчас посмотрю по базе. — Оля взглянула на монитор. — Четыреста восемьдесят рублей.

— Ну вот. А там — триста!

— Велика разница, — пробормотала Альбина. — Шестьдесят рублей за однодневные, будьте добры. И постарайтесь без сдачи.

— Пожалуйста, пожалуйста, — заспешил гражданин и, порывшись по всем карманам, вынул несколько мятых десятирублевок. — Хотя, — неожиданно заметил он, — линзы — это издевательство над глазами. Это ковыряние пальцами под веками, растворы, капли… Уж если выпала судьба родиться очкариком, надо носить очки.

— Тут я с вами согласна, — произнесла Оля. — А что же не носите? Вон у нас какой выбор. — И она указала на стеллажи.

— Эх, да разве это очки, — протянул посетитель.

Альбина чуть не подпрыгнула от возмущения:

— Да? У вас есть лучше?

— В том-то и дело, что нету! Злой рок витает надо мной! Вот уж последние были! Оправа — безободковые Girard-Perregaux, линзы — минус два семьдесят пять, левая с цилиндриком — у меня астигматизм — наклон шестьдесят градусов, правая — наклон сто двадцать пять градусов, французские, серый фотохром, антиблик, антинапыление… Но двадцать седьмого декабря на предновогоднем корпоративе выпил я лишнего, а когда приехал домой, выяснил, что забыл ключи на рабочем столе. Неважное состояние организма не позволяло совершить обратный путь, и я прилег на лестнице, чтобы собраться с силами. А очки, понимаете, вещь хрупкая, и потому положил я их не в карман, а на подоконник. Через пару часов, когда необходимые силы накопились и я проснулся, очки обнаружены не были — видимо, проходившие мимо соседи приметили так нужную им в хозяйстве вещь — ну, дужками там землю в цветочных горшках ковырять или еще что — русский народ сообразительный. Так я своих Girard-Perregaux и лишился. Но что я клевещу именно на русских — простой люд, знаете ли, он везде одинаков. В апреле две тысячи пятого года довелось мне пребывать в отеле Hilton, что в городе Антверпене, стране Бельгии. Выполнив так называемые «дела», мы с коллегой немного выпили, и я заснул. А проснувшись, решил, что парочка крошечных бутылочек виски из мини-бара не смогут полностью вернуть мне бодрость и свежесть, поэтому я решил навестить своего товарища по командировке, жившего этажом ниже. Отель был устроен по-дурацки, и до лифта нужно было топать аж в другой конец коридора. С координацией же у меня был непорядок, поэтому я решил наплевать на изыски неизвестного мне архитектора и спуститься по лестнице через так называемый «пожарный выход» — дверь была рядом с моим номером. Обуться, несмотря на все усилия, мне не удалось — пластиковые ложки не очень помогают, — поэтому я просто накинул куртку, нацепил на нос Rodenstock из белого золота и был готов спуститься на один этаж.

— И что дальше? — Альбине уже стало интересно, она даже подперла подбородок кулачком, уперев локоть в стойку.

— Дальше? А что дальше? Буржуи — они умные, выход-то — пожарный, поэтому, если ты попал на лестницу, изнутри дверь ни на один этаж не откроешь. Да оно и понятно — вдруг пожар, паника, так все и кинутся вниз до самого нулевого уровня. Я же был на шестом этаже, товарищ — на пятом. Постучался я, постучался в закрытую дверь, да и устал. Идти на первый, поверьте, было выше моих сил. Поэтому я решил прилечь прямо здесь, чтобы этих самых сил набраться. А «пожарный выход» в Hilton — это вам, поверьте, не лестница в заплеванной воронежской многоэтажке — мягкий ковролин, тепло, уютно… Но результат тот же самый — золотые очки, пусть и не Lotos, но полторы тысячи евро, тем не менее пропали, плюс ручка Mont Blanc в придачу.

— Не везет вам с выпивкой, — заметила Оля.

— Не то слово! Не то слово! Boucheron с коричневым фотохромом утоплен в Средиземном море во время падения с водного мотоцикла, естественно, в нетрезвом состоянии. Безободковый стальной Alfred Dunhill разбит метким ударом лица об обледенелый сугроб в ночь на первое января две тысячи шестого года в Москве на Мичуринском проспекте, в аналогичном состоянии Rodenstock с костяными дужками погиб от соприкосновения лица с бетонными ступеньками крыльца собственного дома в августе две тысячи восьмого года. До сих пор одна дужка у меня валяется, где вторая — ума не приложу. Flair, не бог весть какие дорогие, но очень изящные, были ласково, заботливо вложены в кармашек переднего сиденья мадридского такси, да там и оставлены. Наконец гордость моя — Alain Mikli — были реквизированы на Новом Арбате блюстителями порядка, которые, заметив подвыпившего гражданина, ловящего такси, с радостью предложили его подвезти до нужного места. Но по дороге сняли еще хронограф Ebel, запонки Dupont и вытащили из карманов портмоне Mont Blanc и телефон Sony Ericsson.

— Неужели они так могут! — выдохнула Оля.

— Конечно могут, — повел плечами посетитель. — Главное, паспорт выкинули в окно и через сто метров остановились. Знали же, что паспорт важнее всего, и я пойду его искать.

— Нашли?

— Нашел. Только радости от этого мало. Еще были Porsche Design, испарившиеся в Барвихе в отделении милиции, — вот исчезли, сеанс магии, и все! Ну а просто раздавленных — это когда вечером на пол у постели кладешь, а утром вскакиваешь и сразу на оправу «хрясть!» — такие случаи вообще можно не считать. Еще бывшая жена во время ссор выбрасывала очки в окно — знала, без «глаз» мне тяжело, но тут уж я почти всегда их находил.

— Ну а сейчас почему очки не купите? — спросила Альбина.

— Почему? — Тут гражданин зло ухмыльнулся. — Тити-мити отсутствуют. — И вдруг, будто вдохновившись новым воспоминанием, продолжил: — Да и не всегда линзы — это плохо! Помню, в далеком девяносто шестом году вынужден я был скрываться от мирового преступного сообщества. Прознав, что я буду скрываться от него в Чехии, его ярчайшие представители рыскали по всем чешским городам и спрашивали у местных жителей: «А не видели ли вы молодого русского, который очень любит выпить и никогда не прочь опохмелиться?» Мирные чешские обыватели честно им отвечали: «Да мы, признаться, только таких русских и видели. О существовании каких-то других русских, то есть не пьющих и не опохмеляющихся, нам и вовсе неведомо». А я, конечно, провел пару месяцев в Моравии, но потом через Германию, Швецию и Финляндию добрался до Санкт-Петербурга. Пока я совершал свое путешествие, мировому преступному сообществу кто-то ляпнул, что видел меня в Эквадоре. Таскаться по Латинской Америке было чересчур накладно, и мировое преступное сообщество махнуло на меня рукой, вернувшись к своим привычным милым занятиям — проституции, наркотикам, продаже оружия и контролю за горнодобывающими предприятиями. Но я-то этого не знал и считал, что меня по-прежнему ищут! Поэтому решил изменить внешность. Меня помнили как коротко стриженного очкарика, и я отпустил длинные волосы, маленькую бородку, выкрасился в желто-соломенный цвет, вставил в глаза бирюзовые линзы. Добавим, что мне тогда было двадцать шесть лет, и это, — гражданин похлопал себя по животу, — напрочь отсутствовало. В общем, когда в таком виде — плюс бежевый приталенный пиджак — я впервые вышел на улицу и отправился в модный тогда в Питере клуб «Кэндимен», у девушки, стоявшей на входе, подкосились ноги, и она сразу повисла у меня на руке. После двух бокалов шампанского мы с ней поехали ко мне на съемную квартиру в отдаленном районе. Буквально через два дня я покупал фрукты на Кузнечном рынке, и новое приключение. Девушка, как потом выяснилось, девятнадцати лет от роду, решила поиграть со мной в игру «Кто кого пересмотрит». Ну, понятно, завязался разговор, и через пятнадцать минут она бросила свое рабочее место («Я, вообще-то, учусь, а на рынке маме помогаю») и повела показывать мне красоты города Петра. Девушка была гибкая, стройная и даже умненькая. Но девятнадцать лет, сплошные стереотипы… Каким должен быть настоящий мужчина в различных ситуациях по пунктам — жуть! Три дня меня показывали друзьям и подругам, и всем моя девушка шептала про мои глаза. Блин, но это же были линзы! Со временем мне надоело их постоянно чистить, волосы стали отрастать и показались темные корни. Красить их вновь я посчитал занятием педерастическим, бородку сбрил, да и волосы потом остриг. Линзы выкинул, достал из очешника очки, с гибкой красавицей поругался — как сейчас помню, в клубе «Планетарий» выпил лишнего и поехал домой транзитом через казино, оставив ее в компании своих якобы модных друзей, — тут и появилась в моей жизни девушка Даша… Да, — вдруг как будто спохватился гражданин. — Но это уже совсем другая история…

— Даша? — вдруг усмехнулась Альбина. — Германия, Швеция? Мадрид?