Эйлин Гудж - Чужое счастье Страница 4

Анна тщательно зачесала волосы назад и собрала их в пучок. Ее волосы были простой коричневой оберткой, в которой Анну доставили в этот мир. И она носила их длиной до плеч, разделяя пробором на две части под беретом. Если бы Анне пришлось выбрать черту лица, которую она считала у себя самой привлекательной, это были бы ее глаза — не такие изумительные зеленоватосиние, как у ее сестры, а полные надежды светло-голубые, оттенка почтовых конвертов и незабудок.

Анна снова посмотрела на монитор компьютера, перемещая изображение вниз, к последнему из сегодняшних сообщений — от Мэри Лу из штата Теннесси, которая хотела увеличить свою грудь и спрашивала мнение Моники на этот счет. По стилю сообщения и изобилию восклицательных знаков Анна поняла, что Мэри была подростком. Она написала в ответ:

От: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: RE: Плоская грудь в городе Файетвиль

Дорогая Мэри Лу!

Это серьезный шаг. Перед тем как совершить его, ты должна уяснить все причины, побуждающие тебя к этому. Неужели ты считаешь, что грудь большего размера решит все твои проблемы? Никакие внешние изменения не спасут тебя от внутренних противоречий. Я настоятельно советую тебе обсудить это с консультантом или терапевтом. Тебя может удивить то, что многие из нас, взрослых, не забыли, как это — быть в твоем возрасте.

С наилучшими пожеланиями,

Моника.

Анна начала распечатывать письма, на которые Моника могла и не взглянуть, в зависимости от ее настроения в тот момент.

Зазвонил телефон.

— Анна! Почему ты так долго? — В голосе Моники послышалось раздражение, как будто Анна пасьянсы раскладывала.

— Уже иду, — притворно радостным голосом сказала Анна. — Я как раз заканчиваю.

— Ну так поспеши!

Анна подавила вздох. У Моники всегда все было срочным. Но обычно к тому моменту, когда Анна бегом преодолевала три лестничных пролета, чтобы узнать, что случилось, оказывалось, что ничего серьезного не произошло. Один раз Моника даже совершенно забыла, зачем она позвала сестру.

— Я иду, иду. — Анна вставила нотку снисходительного упрека, словно Моника была восхитительным, немного испорченным ребенком, которому она потакала. Затем Анна сделала глубокий вдох и заставила себя сосчитать до десяти. Воспоминание о том случае, когда она вывихнула лодыжку, спеша вниз, потому что Монике хотелось добавить лед в свой напиток, до сих пор было свежо в памяти Анны. Теперь она твердо намеревалась беречь свое здоровье и самоуважение. Если ей суждено упасть и свернуть шею, так пускай это хотя бы будет что-то, за что стоит умереть. Анна не хотела, чтобы в газетном объявлении о ее смерти было напечатано, что она погибла, когда спешила сменить батарейки в пульте от телевизора.

Она замешкалась, убирая со стола. На часах была половина пятого. Как только Анна окончит службу у королевы Моники, она вернется домой, где ее ожидали ужин, горячая ванна и последний роман Энн Тайлер. Но сначала ей предстояло накормить, искупать и уложить в постель свою мать. Анна молилась, чтобы сегодня это прошло гладко. Утром Бетти казалась абсолютно здоровой, почти такой же, как в старые добрые времена, но Анна знала, что нельзя рассчитывать на то, что так будет и вечером, когда она приедет домой. Бетти то выныривала из тумана, то вновь погружалась в него, подобно кораблю, потерпевшему крушение в море.

Выходя, Анна осмотрела кабинет. Так как комфорт горничной меньше всего волновал работодателей, особенно в тысяча девятьсот тридцатом году, когда поместье «ЛореиЛинда» было построено потомственным магнатом Генри Хаффингтоном по прозвищу Несгибаемый, окна комнаты выходили на север, и в ней практически не было солнечного света. К тому же она казалась очень тесной. Если бы кто-нибудь решил ее померить, то оказалось бы, что она была по размеру где-то восемь на двенадцать футов, с наклонным потолком, к которому Анна, которая была ростом пять футов восемь дюймов, кнопками прикрепила освежитель воздуха в форме деревца, выполнявший двойную задачу: напоминал ей о том, что нужно наклонять голову, и заглушал запах плесени, исходивший из угла, где протекала крыша.

Анна окинула взглядом служебную лестницу, которая была узкой и едва освещенной по сравнению с роскошью и величием главной мраморной лестницы, и вошла в прачечную, где застала Арселу за глаженьем египетских хлопчатобумажных простыней Моники. Арсела не стала ждать, пока Анна спросит ее, где Моника.

— Она на улице, — домработница кивнула в сторону дверного прохода, который вел в кухню, где была открыта раздвижная стеклянная дверь в патио[3].

— Все в порядке? — задала Анна условный вопрос, который означал, не выпила ли сегодня Моника слишком много.

Домработница пожала плечами. Эта маленькая коричневая женщина находилась в вечном движении, — Анна никогда не видела ее неподвижной, еще реже — сидящей. Арсела тяжело стукнула утюгом о гладильную доску, словно давая понять, что она не хочет принимать участия ни в каких делах Моники. Это не означало, что Арсела была недружелюбной, но с ее ограниченным английским и постоянной загруженностью — а работала она за пятерых — они с Анной за день едва успевали обменяться двумя словами.

— Ну, я думаю, мне нужно пойти узнать, не требуется ли ей что-нибудь, — сказала Анна, но тут же подумала: «Ничего с Моникой не случится, если она немного подождет». — Есть ли какие-нибудь новости от Черри?

Глаза Арселы загорелись при упоминании о ее дочери, которая жила на Филиппинах.

— Я покажу тебе. — Из кармана фартука она достала фотографию прелестной улыбающейся девушки в накрахмаленном чепчике и форме медсестры и гордо вручила ее Анне. Черри, ненадолго уехавшая в Консепсьон, недавно окончила школу медсестер.

— Ты, должно быть, так гордишься ею, — сказала Анна.

— Она хорошая девочка. — Арсела с задумчивым видом засунула фотографию обратно в карман. Она не видела своих детей, Черри и ее шестнадцатилетнего брата Эдди, уже почти три года.

— Если она ищет работу, я знаю несколько людей, которые могли бы помочь.

Черри планировала переехать в Карсон-Спрингс, чтобы быть рядом со своей мамой, и Анна подумала о докторе Стейнберг, близком друге Мод.

Глаза Арселы засияли.

— Вы хорошая женщина, мисс Анна.

Анна неоднократно просила, чтобы Арсела опускала слово «мисс», но та упрямо отказывалась это делать.

— Я говорила с мисс Моникой, но… — огонек в глазах домработницы потух. Анне не составило труда догадаться, что ответила Моника. Она могла пообещать помочь, может, даже дать денег Черри, чтобы та получила документы, разрешающие человеку, не являющемуся гражданином США, жить и работать в этой стране, а потом совершенно забыть об этом.

— Завтра я первым делом займусь этим, — пообещала Анна, похлопывая Арселу по плечу, когда та проходила мимо.

Затем Анна вошла в залитую солнцем, выложенную черно-белой плиткой кухню, с рядами блестящих медных кастрюль и сковородок, которые стояли скорее для вида: Моника ела не так много, чтобы нанимать повара. Четыре года назад, когда в доме был капитальный ремонт, дизайнер мудро оставил нетронутыми большинство кухонных приспособлений — старую фарфоровую раковину, шкафчики со стеклянными дверцами и встроенный бар, — но обновил технику и обустроил маленькую столовую в стиле семидесятых, купив мебель у торговца антиквариатом, специализировавшегося на вещах в стиле алеко.

Эта мебель стоила целое состояние и была почти точной копией мебели, стоявшей в столовой, в которой Анна и Моника ели, когда были детьми и которая до сих пор находилась в доме их матери.

Анна пересекла комнату и открыла створку раздвижной двери. Моника лежала в шезлонге в дальнем конце патио, которое находилось в самом центре особняка. Она глядела на бассейн. Инвалидная коляска стояла в нескольких футах от нее. «Если бы с нее написали картину, — подумала Анна, — она называлась бы «Голубой этюд». Темно-голубой халат ниспадал с плеч Моники, обнажая ее кремовый торс и бледные стройные ноги. Шарф цвета индиго, гармонировавший с цветом ее глаз, был завязан на голове, с которой на идеальные полумесяцы груди, выступающие из верхней части сиреневого купальника бикини, каскадом струились золотисто-каштановые локоны.

— Ну, ты не очень себя утруждаешь. К твоему сведению, я уже могла бы лежать здесь мертвая. — В одной руке у Моники был хрустальный бокал, в котором плескалась янтарного цвета жидкость с тающим льдом.

Анна пала духом. Сегодня ей не удастся сбежать пораньше. Когда Моника становилась такой, оставалось надеяться только на то, что она потеряет сознание.