Катя Ткаченко - Любовь для начинающих пользователей Страница 4

Мать подошла к компьютеру и начала читать письмо.

Вслух.

Как–то очень странно шевеля губами.

«Я согласна, — прочитала мать, — пусть Михаил поживёт у меня эти две недели. Только пусть ведёт себя хорошо, а то у меня много работы и мне некогда с ним возиться. Симба».

— Бред! — сказала мать и посмотрела вначале на отца, а потом на меня.

— Как она узнала? — спросил отец.

Теперь они оба смотрели на меня, и я понял, что если признаюсь, ничего хорошего из этого не выйдет.

Они просто не поймут, а то и вообразят себе что–нибудь…

Например, что я только и мечтаю о том, чтобы Симба меня соблазнила.

На самом деле я об этом не мечтаю, я об этом даже не думаю.

Мне просто хочется две недели смотреть на неё каждый день.

Не более того.

И я постараюсь ей не мешать.

— Что будем делать? — спросила матушка.

— Собираться, — ответил отец. — Сегодня у нас какой день, пятница?

— Пятница! — подтвердила мать.

— А самолёт когда, завтра?

— Завтра вечером, — сказала мать.

— Значит, — заявил отец, — мы до вечера должны собраться сами и отправить Михаила к Симбе…

— Она ведь сумасшедшая, — неожиданно вставил я.

— Это не страшно, — заверил меня отец, — она ведь не буйная, а тихая, и потом — ты что, забыл, как она жила с нами?

— Забыл, — без запинки ответил я, — это ведь давно было…

— Вот и вспомнишь, — сказал отец, давая понять, что мне пора ложиться, потому что завтра надо будет собрать вещи и отправиться к Симбе.

На другой конец города.

И ехать туда на трамвае не меньше часа.

Можно и на автобусе, только автобусом мне не хочется.

В такую жару в автобусе плохо — слишком душно и пахнет бензином.

— Море, — мечтательно протянул отец, глядя в потолок, — как я хочу на море…

— Бедный мальчик, — сказала мать с патологической нежностью, — целых две недели…

Я сказал им «спокойной ночи», зачем–то подмигнул компьютеру, ушёл в свою комнату и плотно прикрыл за собой дверь.

В окно медленно, как волны, вползали пласты горячего ночного воздуха.

mailto: [email protected]

«Ты кто?» — прочитала Симба и засмеялась.

Вариантов ответа у неё множество.

Надо лишь перестать смеяться и забегать пальчиками по клавиатуре.

Точнее — одним пальцем. Средним пальцем правой руки. Симба всегда набивала текст именно этим пальцем, будто остальных не существовало в природе. Будто остальные были то ли ампутированы, то ли кем–то откушены.

Например, серебристым переливающимся существом со странными волосатыми ушками.

Ухмыльнувшись, Симба ткнула пальцем в клавиатуру.

«Я — Симба!» — написала она и отправила сообщение.

На то и придумана «аська»: обмен репликами, расслабуха, лёгкий флирт, как в общественном транспорте. Ничего серьёзного, для серьёзного существует почта.

Почта — это уже отношения.

Порою радостные, порою — мучительные.

Ты ждёшь писем, ты на них отвечаешь, а можешь и не отвечать.

А «аськами» ты перебрасываешься.

Моментально пришло ответное сообщение.

«Ты — лев?»

Симба оттопырила нижнюю губу. Иногда ей очень хотелось метнуть дротик в компьютер. Прямо в центр экрана. Чтобы вначале раздался негромкий хлопок, а потом всё это крякнуло бы. Разлетелось на мельчайшие кусочки. Вакуумная бомба. Ведь где–то там, в трубке монитора, должен быть вакуум?

«Лев — в мультике!» — написала она ответ и заслала его в сеть.

И принялась за работу.

Уже не одним пальчиком, а всеми.

Но «аська» не унималась.

На этот раз вопрос звучал предельно просто:

«Какого ты цвета?»

«Идиот!» — буркнула Симба и потянулась за соком.

Сок был тёплый и противный, надо было встать и пойти на кухню.

Открыть холодильник, достать пакет и долить в стакан холодного сока.

А ещё лучше — выплеснуть остатки этого в мойку и наполнить стакан заново.

Но прежде следовало ответить, и Симба написала: «Красного!»

Взяла стакан и пошла на кухню.

Окно на кухне было открыто, и Симба подумала, что это зря.

В окно может кто–нибудь залететь.

Шмель. Или оса.

Или странная серебристая тварь из тех, что живут в лесу на вершине горы.

Симба ополоснула стакан, открыла холодильник, взяла пакет и налила себе холодного сока.

Жаль, что апельсиновый закончился, остался только персиковый, а он такой сладкий, что от него ещё сильнее хочется пить.

Но холодный персиковый лучше, чем тёплый персиковый, хотя апельсиновый был бы более кстати.

Симба закрыла холодильник и зачем–то посмотрела в окно.

Убывающий месяц болтался над горой, кое–где посверкивали бледные звезды.

«Завтра приедет племянник, — вспомнила Симба, — вот дурдом!»

Это значит, что она больше не сможет ходить по дому в одной майке, как не сможет делать и многого другого.

Например, смотреть по вечерам в бинокль.

На окна дома напротив и на гору.

Симба подтаскивала кресло к подоконнику, садилась и направляла бинокль вначале — в окна, затем — туда, где жили существа.

В окнах редко попадалось что–нибудь интересное, но всё равно было забавно.

Дамочки выясняют отношения с мужьями, дети вопят, только воплей не слышно.

В общем–то, почти то же самое, что веб–камера, но не так предсказуемо.

А если смотреть на гору, иногда можно различить даже отдельные листья на деревьях — бинокль был очень мощный, с насадкой ночного виденья, хотя ночью в нём жили лишь какие–то отчётливые тени.

Серые, серо–чёрные, чёрные.

Цвета, которые Симба ненавидела.

А впрочем, почему племянник должен помешать ей смотреть в бинокль?

Симба решила, что закрывать окно не будет, залпом выпила сок, поставила стакан в мойку и пошла обратно к компьютеру.

Естественно, там болталось ответное сообщение.

«Красного — это как?»

«Уроды…» — подумала Симба и быстро настучала ответ:

«Крашеная… В красный цвет… Ещё есть вопросы?»

И снова принялась за работу.

Но у этого сумасшедшего, видимо, было полно свободного времени.

Ему не надо было через неделю сдавать работу заказчику. И писать скрипты, что всегда приводило Симбу в бешенство — она любила делать сайты, но писать скрипты ненавидела.

У сумасшедшего возник новый вопрос, и он поторопился его задать:

«А как ты покрасилась?»

«Бред…» — подумала Симба и вдруг решила, что если она сейчас честно напишет о том, как покрасилась, от неё отстанут. Когда ты что–то говоришь честно, все решают, что ты дура, и перестают тебе надоедать. Можно было, конечно, написать о бабочках–мутантах, но тогда пришлось бы объяснять очень многое, например то, почему Симба верит в их существование. Пришлось бы рассказывать о себе. А Симбе не хотелось рассказывать о себе.

Гораздо лучше — о парикмахерской.

Только вот сообщение получится длинное, но это ничего, в конце концов скрипты подождут до завтра.

Симба посмотрела на свой средний палец и вдруг нежно его облизала.

«Мы писали, мы писали, — подумала она, — наши пальчики устали…»

Эту поговорку она помнила со школы.

Пальчик подмигнул и сказал, что готов.

«Вперед и с песней!» — сказала пальчику Симба.

«Как, как… — написала она. — В парикмахерской я покрасилась. Пошла утром в парикмахерскую, высидела очередь среди каких–то безумных теток, сидела в кресле и листала журнал — это я хорошо помню. Помню, что сидела, а какой журнал — не помню. Там на обложке ещё была какая–то грудастая девица с большим декольте. Так вот — сидела я так с полчаса, а может, минут сорок, а потом подошла моя очередь. Вначале меня подстригли. Да, должна сообщить, что я специально сидела так долго, чтобы попасть к мальчику, мальчики–стригуны — они почти всегда педики, а меня прикалывает, когда меня педики стригут и красят, у них это как–то особенно нежно получается, они к тебе так странно прикасаются и стараются дышать в сторону, чтобы не оскверниться… Смешно… Стрижку сначала сделали, а потом начали красить. А красят так: мальчик–стригун взял в одну руку широкую кисточку, а другой начал выбирать на моей башке пряди. Берет он одну прядку и красит, от корней — знаешь, где у волос корни? — до кончиков, одна прядка, вторая, пока всю голову не намазал. А потом меня посадили под колпак, надели на голову такую полиэтиленовую штуку, из которой тёплый воздух идёт. И я сидела, долго–долго… А потом колпак сняли и стали голову мыть, потом меня сушили феном — ты знаешь, что такое фен? А потом я заплатила какие–то сумасшедшие деньги и пошла домой. Вот. Доволен?»

Симба отправила отчёт о походе в парикмахерскую и вновь посмотрела на средний палец.

Ему явно больше ничего не хотелось.

Он писал, он устал.