Фред Стюарт - Титан Страница 44

— Правильно. Труп врага всегда хорошо пахнет.

Он пришпорил коня и галопом помчался дальше к морю.

В обозе турецкой армии на потрепанном с открытым верхом «бенце», за рулем которого сидел сержант-турок, за Кемалем следовали «женщины гази», как их прозвали солдаты: темноволосая красавица Фикри в неизменном черном одеянии и белокурая Диана Рамсчайлд, которая участвовала в этой войне в туфлях, купленных в Париже в «Гермесе», брюках от Миллера из Нью-Йорка, белой, с открытым воротом блузке от Сакса из того же Нью-Йорка и тропической панаме, защищающей от солнца, которую Диана приобрела в магазине «Генри Хит» на Оксфорд-стрит в Лондоне. Диана считала, что неплохо проводит время. Ей приятно было сознавать, что отчасти это и ее война. Ведь у солдат Кемаля было десять тысяч винтовок ее компании, которые она сначала переправила в Бейрут, а оттуда на трех рыбачьих баркасах контрабандно в южную Турцию. Одна эта сделка подняла акции Рамсчайлдов на пять пунктов.

Но важнее для нее было сознавать, что она любит Кемаля, который был ее ханум, ее душой. Его победы были ее победами. Несмотря на пыль и грязь, несмотря на жару и невыносимое зловоние горелой и разлагающейся плоти, несмотря на ужасающий вид изуродованных тел, валявшихся повсюду, Диана восхищалась Кемалем так же, как им восхищались его солдаты. Он пробудил в ней способность, о наличии которой у себя она раньше и не подозревала: способность поклоняться герою, как идолу. Он не мог из-за боевых действий достаточно времени уделять «своим женщинам». Даже зарекся пить до тех пор, пока Смирна вновь не станет турецкой, что для такого любителя выпить, каким был Кемаль, было большим шагом. Диана довольствовалась ролью «походно-полевой наложницы», как она сама себя называла. С радостью она думала о том, что, пожалуй, немногие люди ее круга, немногие ее однокашники по колледжу могут похвастаться тем, что ведут столь романтический образ жизни. О таком она и мечтать не могла бы, став обычной американской домохозяйкой. Даже жизнь главы «Рамсчайлд армс» беднее этой жизни. Она дорожила своим нынешним положением, дорожила каждой новой минутой этого похода. Холодный цинизм Кемаля, его упрощение жизни до формулы «сильный подавляет слабого» серьезно изменили и мораль Дианы. Кемаль был прав, сказав однажды, что у них у обоих душа убийцы.

Удивление у Дианы вызывала Фикри. Вначале американка думала, что Фикри говорит только по-турецки. Однако оказалось, что она все-таки владеет ломаным французским, а ее прежнее молчание объяснялось скорее ее робостью, чем языковыми проблемами. Диана также предполагала, что турчанка будет испытывать к ней неприязнь или даже ненависть за то, что она, Диана, стала делить ложе с Кемалем. Но и это было не так. По возвращении Дианы на виллу Чанкайя за два дня до начала наступления Кемаля Фикри впервые заговорила с американкой по-французски, и скоро стало ясно, что «загадочная» женщина, каковой ее считала Диана, стала раскрываться перед ней как добрая подруга. Поначалу это сбивало Диану с толку, так как она чувствовала, что Фикри питает к Кемалю такую же страсть, как и она сама. Но со временем к ней стало приходить понимание: Фикри воспринимала флирт Кемаля с Дианой как нечто совершенно нормальное. Кемаль сдернул с турчанок чадру и попытался улучшить их положение, но традиции института гаремов все еще оставались в сознании многих турчанок. Диана решила, что Фикри просто считает себя и ее наложницами Кемаля. Эта мысль ее весьма позабавила.

Они жили кочевой жизнью. На каждую ночь полковник Ариф подыскивал крестьянский домик или господскую виллу для гази и его свиты. Диана привыкла спать на соломенных матрасах, а однажды делила ночлег на сеновале с двумя коровами и летучей мышью. Водопроводной системы, как правило, не было, и Диане приходилось довольствоваться родниками и ручьями. Но какими бы примитивными ни были условия жизни, она не жаловалась. Быть рядом с гази — о другом Диане и не думала.

Каждый день Кемаль проводил в седле и нечеловечески уставал, однако внутренние энергетические резервы помогали ему идти с войсками дальше. Словно он чувствовал, что переживает лучшую пору своей жизни. В течение всей первой недели кампании он едва ли перекинулся парой слов с Фикри и Дианой. За столом он по необходимости говорил только на военные темы. Однако на восьмой вечер, когда до Смирны было уже рукой подать, после ужина он прогнал от себя всех, кроме Дианы.

В тот раз они остановились на ночлег на вилле торговца коврами близ Сардиса. В доме было уютно и прохладно, окна выходили на открытую веранду, и, кроме этого, имелось еще просто неслыханное удобство: старая цинковая ванна. Фикри и Диана помылись и потерли друг другу спины. Женщины хохотали и плескались, словно школьницы, возможность принять ванну пьянила их, как шампанское. Потом Диана надела чистое платье и тщательно накрасилась. Словно бы предчувствовала, что гази призовет ее к себе в ту ночь. То ли она была права в своих предположениях, то ли замена брюк, в которых она была неделю, на платье сыграло роль — ей это было не важно. Важно было то, что она наконец-то осталась наедине со своим гази.

— Ты выглядишь сегодня прекрасно, ханум, — обратился он к ней на турецкий манер, как иногда предпочитал делать.

— Фикри-ханум и я нашли здесь ванну, — сказала она, улыбаясь. — Это было наше первое купание за неделю! Просто восхитительно!

— Я знаю, что тебе нелегко приходится. Именно тебе, американке, привыкшей к роскоши. Но ведь тебе хорошо?

— Хорошо? Я никогда еще не была так счастлива! Знаешь, мне кажется теперь, что если бы я была мужчиной, то избрала бы военную профессию, как ты. И, если я не ошибаюсь, ты тоже никогда не был более счастлив, чем в эти дни.

Он улыбнулся ей, а она в ту минуту любовалась им.

— Ты умная женщина, моя Диана. Пойдем, я покажу тебе кое-что замечательное.

Он поднялся из-за стола и подошел к ней. Она встала, он обнял и поцеловал ее.

— Мой милый, — прошептала она. Я так по тебе соскучилась!

— Сегодня мы будем заниматься любовью. Но сначала ты должна увидеть кое-что из того, за что я воюю.

Они вместе вышли из столовой с низким потолком, прошли гостиную, обставленную дешевой викторианской мебелью поразительного уродства, вышли на веранду, где Фикри, полковник Ариф и с полдюжины высших офицеров армии Кемаля отдыхали и курили. Кемаль подвел ее к своему запыленному «бенцу» и распахнул для нее дверцу.

— Здесь совсем близко, — сказал он, устраиваясь за рулем.

Ключи зажигания всегда были на месте, ибо никому из турок в здравом уме просто не могла прийти в голову мысль угнать автомобиль гази. Он завел двигатель, и машина поехала. Стоял прохладный вечер, в небе висела почти полная луна и в чистом воздухе Анатолийских гор мерцали звезды.

— Видишь Млечный Путь? — спросила она, показывая рукой в небо. — Разве это не красиво?

— Так же красиво, как твоя кожа, моя Диана, — ответил он с улыбкой.

Лишь в устах немногих мужчин этот грубоватый комплимент не прозвучал бы смешно. В устах Мустафы Кемаля-паши с его мягким, низким голосом эта фраза прозвучала волшебно.

Спустя минут двадцать он остановил машину возле развалин древнего греческого храма Артемиды в Сардисе. В бледном лунном свете расколотые мраморные колонны светились особенным, загадочным светом.

— Вот тебе и причина того, что греки считают часть Анатолии принадлежащей им по праву, — сказал он, выходя из машины и обходя ее кругом. — Когда они построили этот храм в третьем веке до нашей эры, это действительно была часть греческой империи. Но рассуждения греков смешны так же, как смешны заявления синьора Муссолини о том, что Анатолия и Англия принадлежат Италии на том основании, что когда-то это тоже были провинции Римской империи. Да, греки построили здесь свой храм, но теперь это наше, турецкое наследие. Я просто хотел, чтобы ты посмотрела на это.

Он помог ей выйти из машины и в течение следующего получаса водил по освещенным луной развалинам, восхищая своим знанием древней истории и греческой архитектуры. Когда он остановился, чтобы закурить, она сказала:

— Ты удивляешь меня. И с каждой минутой все больше.

— Почему? — спросил он, выпуская дым. — Потому что я могу хладнокровно убивать и одновременно ценить красоту?

— Да, примерно так.

— Каждая личность или, вернее, каждая интересная личность многогранна. Это похоже на то, как если бы в одном человеке жило сразу несколько разных людей. Во мне, например, есть что-то от женщины. По временам эта женщина побеждает во мне мужчину. Я даже занимался любовью с мальчиками. Это тебя шокирует, не так ли?

— Это меня возбуждает.

— Но когда я с тобой, ханум, я до мозга костей мужчина.

Он бросил окурок на мозаичный пол храма, придавил огонек ботинком, обнял Диану и стал ее целовать.