Лиза Альтер - Непутевая Страница 44

— Простите, сестра. Я очень расстроен; но разве можете вы понять, что это значит: потерять жену и детей из-за психопата-маньяка?

Сестра Тереза покраснела и ничего не ответила. Разговор подошел к концу. Все четверо молча заканчивали есть, Джинни следила за ними с дивана.

В этот день она лежала на свободной кровати, а из правой руки по трубке в пластмассовый сосуд струилась кровь. Показывали «Тайные страсти». Шейле явно не везло в бридж. Элла, жена босса Марка, оставила ее одну. Какая-то женщина пыталась шепотом подсказать, какие у партнера карты. Зазвонил телефон. Элла? Хочет объяснить свое отсутствие? До завтра, до семнадцати десяти, они этого не узнают. Началась реклама.

— Как ты думаешь, это Элла звонила?

— Сомневаюсь, — ответила Джинни. — Скорей всего Марк. Наверное, поцапался с Тедом, и тот не отпустил Эллу.

— Ну, Элла не из мягкотелых.

— Ты думаешь?

— Конечно. Она сама позвонила бы в таком случае. Наверно, с ней что-то случилось.

— Может, ты и права.

Началась «Западная хроника», которую, как Джинни помнила, показывали уже лет двадцать.

«— Сэм, — говорил доктор Марш, — мы — давние друзья.

— Что правда, то правда, док.

— Понимаешь, когда я говорю, что терпеть не могу…

— Док, дружище, ты ведь не хочешь сказать…

— Сэм, ты знаешь, я не любитель обманывать друзей…

— Ты никогда меня не обманывал, док.

— Ты должен быть сильным, Сэм…

— Ты хочешь сказать…

— Я сделал все, что мог, Сэм, дружище».

Сэм, чью жену лечил доктор Марш, разразился рыданиями. Доктор Марш обнял его за плечи.

«— Успокойся, Сэм. Все расходы оплатит Красный Крест. Отвези жену домой. Ей там будет лучше. Согласен?»

Джинни смотрела, как из вены течет кровь. Ее кровь. Она много знала о крови после уроков физиологии в Уорсли: например, что лишь у полутора процентов американцев такая же группа крови, как у нее — В, отрицательный резус. А в Центральной Азии это самая распространенная группа. Интересно, как она попала на юго-запад Виргинии? Еще она знала, что тромбоциты умирают каждые три-четыре дня, и ее здоровый костный мозг образует их каждый день пятьсот миллиардов. Другими словами, Джинни нельзя возвращаться сейчас в Вермонт. Мать нуждается в ней. Все переменилось. Как непривычно: не она нуждается в матери, а мать — в ней.

«Хроника» отошла на задний план; она лежала, прислушиваясь к тиканью фамильных часов, и думала о своем сердце: вот оно сокращается, вот гонит в вены кровь…

Неважно, почему люди умирают. И почему живут. Красные кровяные тельца, белые, тромбоциты, антитела, двенадцать факторов свертывания… Удивительно не то, что в этой системе что-то ломается. Удивительно, что она вообще функционирует…

Сосуд наполнился темно-вишневой кровью. Доктор Фогель вытащил иглу и велел ей подержать руку над головой. Потом затянул жгутом руку миссис Бэбкок и стал втыкать в вену одноразовый шприц. Казалось, у него ничего не получается.

— Молодой человек, — стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно веселей, сказала миссис Бэбкок, — вам обязательно тренироваться на мне?

Джинни улыбнулась, стараясь разрядить обстановку. Наконец он нашел подходящее место и вонзил иглу. Кровь дочери потекла по трубке в сосуды матери.

«Все-таки то, что сейчас происходит, вполне справедливо», — рассуждала Джинни. В свое время мать делилась с ней кровью, теперь она возвращает ей долг. Хорошо, если кровь матери «научится» чему-то у тромбоцитов Джинни. В конце концов, они хоть таким образом пришли к соглашению, и это было очень приятно. Но интересно, запрограммирована ли на болезнь кровь самой Джинни? А Венди?

По крайней мере, это не чужая кровь, думала миссис Бэбкок, следя за потоком крови. Она читала в энциклопедии, что во время сражений римских гладиаторов зрители вскакивали с мест и дрались за право испить крови самых искусных и храбрых гладиаторов, умиравших в грязи, надеясь вобрать вместе с кровью их силу.

«…Он поднял чашу, поблагодарил и сказал: «Пейте все. Это моя кровь; она пролилась за вас, за многих из вас, во имя отпущения ваших грехов».

Миссис Бэбкок подозревала, что ритуал святого причастия берет начало из символизма. Ученый может взять червя, обученного простейшей деятельности, разрезать на кусочки и скормить необученному, который неожиданно обнаружит умение того, кто послужил ему пищей. Гены, ДНК, хромосомы… аккумулированный опыт, передаваемый через века в закодированном виде. Так и с этим переливанием. Может быть, ее кровь научится быть здоровой у крови дочери… Ей не очень нравилось, что донором стала Джинни. Во-первых, теперь нельзя предложить ей уехать в Вермонт. А во-вторых… не хочется признаваться, но это приводит к нарушению неуловимого баланса между нею и Джинни. Она всегда служила детям примером — пока не заболела. «Я живу, чтобы служить вам», — повторяла она, когда они прибегали и требовали три дюжины шоколадных пирожных для рождественской вечеринки целого класса или двадцать сэндвичей с тунцом для клубного пикника. В этом замечании, даже произносимом шутливо, крылась истина. Перестав служить, она заболела — и физически, и душевно. А теперь ей служит Джинни: лежит с довольным видом и гордится собой! Миссис Бэбкок определенно не по себе из-за того, что они поменялись ролями.

Ей казалось, что своей болезнью она заставляет детей служить ей, более того — душит их своими страданиями. Она предупреждала каждое их желание, но не навредила ли им? Не разрушила ли их собственную энергию и уверенность в себе? Может, поэтому Джим и Джинни так упрямы, а Карл фанатично предан порядку? Если б она задумалась об этом раньше, когда они были детьми, не оказалась бы сейчас здесь, в этой палате. Она поступала так, как считала нужным, будучи полным дилетантом в воспитании. А теперь, когда стала профессионалом, вырастившим троих детей, слишком поздно исправлять ошибки, допущенные за время ученичества.

Солнце почти скрылось за горизонтом, когда Джинни вернулась к хижине и сразу поспешила к сосне. Двое птенцов, откинув головки и закрыв глаза, висели на коготках. Она огляделась — где же третий? — и нашла на земле окоченевший трупик с расправленными крылышками и открытым ротиком. Ее затошнило. Она размахнулась и швырнула изящное тельце в заросли куджу.

Потом села на каменные ступеньки и задумалась. Она могла спустить их в туалет, и они утонули бы так же легко, как тампон «тампэкс». Могла швырнуть их на каменные ступени. Могла отрубить им головы, или, чтобы не пачкаться, закопать живьем в землю, где диким котам будет не так-то легко отыскать их. Или можно оставить их на сосне — умирать с голоду.

Нет, черт побери! Она не послушается вердикта Вильбура Бердсалла, хоть он и мировой авторитет. Птенцы питаются жвачкой изо рта родителей, но в этом особенном случае их пищеварительным трактам придется приспособиться к самостоятельному усвоению еды. Казалось совершенно естественным, если в экстремальных условиях развитие произойдет быстрей, чем в обычных. Во всяком случае, стоило попытаться.

Она принесла стакан воды и капнула в каждое горлышко. Живы ли они? Грудки теплые и еле заметно вздымаются от дыхания. Через минуту или чуть больше каждый птенчик проглотил свою каплю. А потом и вторую.

Она разломала гамбургер и тщательно перемешала тунец и хлеб, получив противную однородную массу. Потом скатала малюсенькие шарики и осторожно опустила один в ротик птенцу. Клювик медленно дернулся, потом быстрей, быстрей — и шарик исчез, как насекомое, пойманное мухоловкой.

Джинни обрадовалась, накормила их несколькими шариками и отыскала корзину с крышкой. Они смогут цепляться за нее, а темнота и прохлада создадут иллюзию, что они — в привычной трубе. Не боясь, что испортит руки, она положила птенцов в корзину. Все равно родители отказались от них. Захотела бы Венди помогать ей спасать птенцов? Джинни представила маленькие пальчики, лепящие шарики, нахмуренное от усердия личико… Венди зажала бы птенчика в кулачке и радостно захихикала, когда он завизжит. Надо будет помешать ей раздавить птенцов от избытка энтузиазма. Она откроет их клювики, ткнет палочкой в глазки и расправит крылышки… Джинни так ясно представила эту картину, что совершенно отчетливо поняла: нельзя продавать особняк! Они с Венди будут жить здесь, а мать — в хижине. Три поколения женщин Халл…

Она подбежала к телефону и набрала номер доктора Тайлера в Сосновом Бору.

— Джинни? Какой сюрприз! Я не слышал тебя уже вечность.

— Я давно не была дома.

— Очень стыдно. Знаешь, я ведь испытываю особенную привязанность к тем, кому помогал появиться на свет Божий.

— Взаимно. Я и правда сижу сейчас на кровати, где вы меня принимали.

— Неужели? Ну и ну! Кстати, я очень хорошо помню ту ночь. У твоей матери начались схватки, и вдруг из трубы вылетело с полдюжины стрижей. В жизни такого не видел! Они носились по хижине как сумасшедшие и все измазали в саже — стены, потолок, шторы. А твоя мать как раз накануне навела порядок, чтобы не отвлекаться, когда ты родишься. Ну вот, она вскочила с кровати, схватила швабру — и давай гоняться по всей хижине за этими чертовыми стрижами. Время от времени — при схватках — она садилась на пол, а потом поднималась и — вперед! А твой отец и я гонялись за ней, чтобы уложить в постель. — Они оба засмеялись. — Да, там было на что посмотреть!