Елена Катасонова - Концерт для виолончели с оркестром Страница 5

Как она говорит! Ну от кого еще он мог бы услышать такое слово: "чарует"?

- А как это все получается? - Алику становилось по-настоящему интересно. - Ведь у виолончели всего четыре струны.

- Ну и что - четыре?

Рабигуль живо встала, подошла к стене," где стоял, к ней прислоненный, огромный черный футляр, взяла его, положила на диван и раскрыла. Вытащила свое сокровище, стала показывать, объяснять. Алик подошел к дивану, склонился вместе с Рабигуль над инструментом, и у него закружилась от волнения голова: от ее волос пахнуло чем-то легким, едва уловимым - то ли сиренью, то ли просто свежестью.

Через много лет, поздним вечером, почти ночью, сидя перед телевизором в своем одиноком доме, Алик смотрел фильм, справедливо получивший кучу "Оскаров", и вспомнил вдруг этот вечер так ясно, словно он был вчера. Фильм назывался "Аромат женщины".

Так передать все в названии! Только там герой был слепым, а он-то слепым не был! Или все-таки был?

Недаром же он закрыл в тот вечер глаза, ощутив слабый запах сирени. И еще он их закрыл от соблазна: слишком близко стояла к нему Рабигуль. Он даже слегка отодвинулся - осторожно, незаметно, чуть-чуть. А она ничего и не замечала, так старалась все ему объяснить.

- Конечно, это не одно наслаждение, это еще и труд: левой рукой плотно прижимаешь пальцы к грифу, иначе хорошего звука не будет, а правой, смычком, скользишь по струнам. С нажимом! Тяжело... Физически тяжело... Но зато какая награда! А что четыре струны, так знаешь, сколько можно извлечь из них звуков?

Нажимаешь сюда, сюда и сюда... Дай-ка руку!

Рабигуль легко и непринужденно взяла Алика за руку, прижала его пальцы к струне. Какая у нее теплая, сухая ладонь - Алик терпеть не мог влажных рук! До чего ж она милая и доверчивая! Но тут же не без грусти понял: это все музыка, это она преображает Рабигуль, от ее сдержанности и следа не осталось.

Значит, с этим придется жить. Ну что ж, не такая уж тяжкая ноша! Хотя если постоянно музыка в доме...

"Ох, ну и дурак же я! Что - музыка? Лишь бы только она согласилась..."

- Завтра нам к девяти, - тихо молвила Рабигуль, взглянув на маленькие часики, поблескивающие на узком запястье. - А тебе еще целый час домой добираться.

Алик залился густой краской: его выгоняют! Нет, вежливо просят уйти. Сколько там времени? Еще только десять! Даже нет десяти. Почему же она... Ах, Господи! Обнять бы ее, прижать к себе тонкую фигурку, зарыться лицом в черные волосы... Может, этого она и ждет? Ведь он мужчина, ему делать первый шаг.

Алик моляще взглянул на Рабигуль. Она ответила спокойной улыбкой. "Ей и в голову не приходит!" - с болью понял Алик и старательно улыбнулся тоже.

- Ну, я пошел, - сказал он небрежно и встал.

- Счастливо, - приветливо отозвалась Рабигуль.

- Спасибо за чай.

Он все еще не двигался с места, будто чего-то ждал.

И дождался.

- Ты.., знаешь что? - с заминкой сказала Рабигуль. - Ты завтра не приходи.

- Почему?

Алик внезапно охрип и закашлялся.

- Ну.., мы же сегодня виделись, - неловко попыталась объяснить Рабигуль. - Зачем тебе ехать в такую даль?

- Да мне не трудно.

Из последних сил, с упорством отчаяния Алик старался удержаться хотя бы на этой - зыбкой, неверной почве. Ведь ему было нужно так мало! Он тут же отринул все свои дерзкие притязания. Пусть только позволит быть рядом, хоть иногда! И все. И все!

- Не в этом дело...

Ресницы поднимались и опускались, прикрывая черные матовые глаза. Так вот почему они кажутся такими огромными: зрачок сливается с радужной оболочкой, и это так неожиданно, необычно! Все в этой девушке необычно, единственно, неповторимо.

- А в чем? - хрипло спросил Алик.

- Девчонки смеются, - по-детски обиженно ответила Рабигуль. - "Что, говорят, - он таскается?"

- Пусть смеются, - заглянул ей в глаза Алик. - Мне все равно.

Что ж это с голосом? Слова протискиваются через глотку с таким трудом! И голос совсем чужой - хриплый, больной и несчастный голос.

- Нет, не пусть, - покачала головой Рабигуль. - И мне вовсе не все равно.

Алик внезапно понял, зачем его пригласили: чтобы вежливо распрощаться. "Не надо! - беззвучно и жалко взмолился он. - Я не могу без тебя!" И вдруг спасительная мысль пришла ему в голову.

- Хорошо, завтра я не приду, - покорно согласился он. - Значит, увидимся послезавтра?

Он постарался произнести это весело, непринужденно, вот только голос срывался.

- Нет, совсем не надо, - с восточной непроницаемостью и восточной жестокостью, даже не понимая, как она жестока, отобрала у Алика спасательный круг Рабигуль. - Мы всегда ходили с Машей...

- Так пусть и она идет с нами!

Алику было уже все равно - гордость там, мужское достоинство, самолюбие, - лишь бы спастись - на шатком плоту, в ледяном бурном море.

- Да не надо же, говорю! - вспыхнула Рабигуль и даже ножкой в мохнатой тапочке стукнула об пол от нетерпения. Гнев вспыхнул в темных глазах.

И этот гнев, эта маленькая, топнувшая об пол ножка сказали Алику все яснее самых ясных слов: он ей не нужен ни в каком качестве. Даже в ранге носильщика.

- Что ж, - кто-то чужой, казалось, говорил за него, - тогда до свидания.

- До свидания.

Что значат слова? Какое свидание? Они же прощались навеки.

Пошатываясь от жестокого, коварного в своей неожиданности удара, Алик вышел на улицу. Ветер стих, потеплело. А его колотила дрожь. Сутулясь, подняв воротник пальто, он зашагал к метро, механически передвигая озябшие сразу ноги.

- Эй, парень! - Контролерша всей своей мощной грудью загородила путь к турникету. - Пьяных не пускаем.

- А кто пьяный? - тупо спросил Алик.

Он стоял перед жизнерадостной контролершей, пошатываясь, сунув руки в карманы.

- Ты, а кто ж еще? - воинственно сказала тетка. - А ну дыхни!.. Гляди-ка, не пахнет. - Она озабоченно заглянула в глаза странному пассажиру. - Да ты никак болен?

- Да, - ответил Алик, и это было, как ни странно, правдой.

4

Падал снег, пушистый и мягкий, февральский снег. Но теперь же стоял декабрь, снегу положено быть сухим, ломким, колючим. Рабигуль так и сказала Маше, когда шли они утром в Гнесинку, а снег падал и падал, и Рабигуль тревожно косилась через плечо на футляр, а Маша смахивала варежкой снег со своей скрипочки.

- Смешно, - засмеялась Маша.

Рабигуль вопросительно посмотрела на подружку.

- Как мы боимся за свои инструменты, - ответила на ее взгляд Маша. Знаем ведь, что футляры надежны.

- Да еще в чехлах! - подхватила Рабигуль.

- А все равно боимся, - закончила фразу Маша. - Дай-ка я зайду с той стороны да и возьму тебя покрепче под руку. Эх, нет твоего верного рыцаря!

- Да, рыцаря нет, - с неожиданной печалью подтвердила Рабигуль.

- И зачем ты его прогнала? - недоумевающе пожала плечами Маша. Стой-ка...

Они остановились. Маша перекинула русые косы со спины на плечи, старательно потрясла каждую - снежинки посыпались на светло-коричневое пальто.

- Надоели! - капризно заявила она. - Честное слово, срежу к чертовой матери! Получим стипендию, пойду к нашему парикмахеру, и пусть сделает мне короткую стрижку.

Вся Гнесинка считала старенького парикмахера в одном из арбатских переулков своим.

- Не кокетничай, - сурово заметила Рабигуль. - Сама знаешь: все твоим косам еще как завидуют. Пошли, а то опоздаем.

И они двинулись дальше.

- А ведь я скучаю о нем, - застенчиво призналась Рабигуль.

- О ком?

Мысли Маши были уже далеко.

- Об Алике.

Маша недоверчиво покосилась на Рабигуль. Бог мой, сколько нежности в голосе! "Подумаешь, какой-то Алик..." Сама она никогда ни о ком не скучала. Ей все и всех заменяла музыка, ни на что и ни на кого времени просто не оставалось. Да и желания.

- Так позвони сама, - добродушно предложила она.

- Никогда! - мгновенно вспыхнула Рабигуль. - И потом, у меня нет его телефона...

- А почему? - все так же рассеянно спросила Маша. Сегодня ее исполнение представляли профессору, и она заранее волновалась.

- Понимаешь, он всегда был рядом... Приходил каждый день... Да и откуда звонить? У нас же нет телефона.

- Откуда! - фыркнула Маша. - Из автомата!

Проигрывая мысленно прелюд, она тем не менее краем уха все слышала. Рабигуль печально молчала.

- А Владька? - вспомнила Маша. - Он за тобой вроде бегает.

- Владька - бабник. - Рабигуль с трудом выговорила непривычное для нее, грубое слово. - Пошел провожать и сразу полез целоваться.

- Ну и что? - удивилась Маша. - Подумаешь...

Я уж сто раз целовалась. Ничего особенного! Довольно скучно.

- У нас не так, - обронила сдержанно Рабигуль.

- У вас - это, что ли, в Талды-Кургане? - с ласковой насмешкой уточнила Маша.

- У нас, уйгуров, - с непонятной для Маши гордостью ответила Рабигуль.

- Ну-ну, - уважительно протянула Маша. - Не останься в девках с этой своей гордостью. Мы ведь на третьем курсе уже.

Так они шли, безмятежно болтая о самом, что там ни говори, в жизни главном и трудном, а снег все валил с небес, укрывая, убаюкивая Москву, и казалось, смягчал людские сердца. Близился Новый год, а за ним и сессия, а перед ним - зачеты. Как-то портили они, собаки, праздник. А может, и украшали, особенно если удавалось их поскорее сбросить.