Дарья Агуреева - Без парашюта Страница 5

- Помнится, когда-то ты была разговорчивее, - начал он новую атаку, но ответа опять не последовало. - Катя! Неблагодарность - худшее из зол. Когда ты просыпалась ночами оттого, что тебе казалось, что ты вся в крови, я выслушивал твои бредни! Я хранил твои пакостные тайны! На твоей совести две смерти, а все считают тебя ангелочком! Как Микки Маус тебя называет? Незабудка? Он еще не знает, что ты за стерва? -Чего тебе надо? - все-таки не выдержала я.

- Ты любишь меня?

- Нет, - устало отмахнулась я.

- Я знаю, что любишь, - Витька не верил, что его можно не любить. Вероятно, я сама была в этом виновата. Когда мы еще учились в одной школе, я неожиданно обнаружила, что этот хамоватый лоботряс стал мне нравиться. Ну еще бы! Я, профессорская дочка, разъезжающая по всему свету, играющая на скрипке, поющая романсы и читающая мировую классику без перевода, и он! Рваные джинсы, сигарета в белозубой улыбке, бесконечные вызовы к директору и романтика гульбищ по грязным крышам новостроек. Он живо откликнулся на мои нескромные заглядывания, но больше десяти минут я никогда не могла вынести его общества. Сколько самовлюбленности, сколько пошлости и неимоверной глупости было в этом несносном мальчишке! Но с тех пор я никак не могла отделаться от его импульсивных вспышек любви ко мне. Он ночевал под моими окнами, когда я переходила из школы в школу, он неизменно заявлялся туда и устраивал какие-то драки. Даже в университет притащился! Но еще до этого он стал свидетелем моего позора. И если раньше я терпела его суицидные попытки и бесконечные истерики просто оттого, что не знала, что делать, то теперь я покорно несла свой крест, и самой тяжелой балкой в нем был Витька.

- Ты ведь с этим хохляцким адвокатишкой только из-за денег, - продолжал он объяснять мне мою жизнь. - Убить его что ли? Зря ты, Катя, с ним связалась. Вот узнает он, как ты братца своего замочила да еще одно безобидное существо, так прибьет ведь! Точно тебе говорю! -Иди к черту! - взорвалась я, - Ну что тебе от меня надо? Ты мне опротивел! Ты хоть видел свою гнусную рожу? Да пожалуйста, по радио рассказывай, что ты там про меня напридумывал. Во-первых, у тебя доказательств нет, а, во-вторых мне плевать!

Я же говорил, что ты меня любишь, - успокоено вздохнул Витька. Он всегда успокаивался, когда доводил меня до истерики. Видимо, в нем дремали садомазохистские наклонности.

- Чего ты хочешь? - попыталась я взять себя в руки, видя, что мне от него не отделаться.

- Напиши мне стихи, тихо промямлил Витька, заглядывая мне в глаза.

- Ты дурак? - я даже развеселилась.

- А что? Всем, кому не лень пишешь. А ведь только я оценю твое творчество, только я знаю, как ты талантлива!

- Ну ты и загнул!

- Напишешь?

- Нет, - как можно решительнее отрезала я, - И если ты еще раз заявишься ко мне, ты об этом пожалеешь.

- Ой-ой-ой! Напугала! - обрадовался Витька, предвкушая новую вспышку скандала. Я вытащили из кармана сторублевку, сунула ее в его грязную хамскую лапу и ринулась в метро.

- Ты меня не купишь! - ошалело орал он вдогонку. - Стихи дороже денег!

Одним словом настроение он испоганил мне окончательно. От куда-то из глубины вдобавок вылезло мое циничное рассудительное, придавленное нежностью к Боре "я", и стало убеждать меня, что Бореньку чуть ли не силой со мной познакомили, а потом ему просто скучно, а тут я подвернулась. Так удобно! Работает рядом, что ни предложит, на все соглашаюсь. Непривередливая послушная болоночка! Да и интересно ему со мной, пожалуй. Хотя нет, вот это вряд ли. Со мной, конечно, интересно, но только не Боре, потому что при нем я совершенно тупею. Пальчики дрожат, ножки подкашиваются, мозги последние плавятся и несу какую-то околесицу, а то и вовсе молчу минут по десять, так что он даже с беспокойством поглядывает - не случилось ли чего.

Работа не вывела меня из транса, и когда безжалостные стрелки дотикали до двух часов, я умирающим голосом стала приставать к Тане:

- Танюш! Может, не пойдем сегодня обедать?

- Да ты чего? - опешила Таня.

- Ну хоть давай для разнообразия в другое место сходим, - потянула я, уже чувствуя, что битва за независимость проиграна.

- Не выдумывай! Чего ты себе там понакрутила? Идем сейчас же в "Трюм", Боря уже, наверное, приехал.

- Но Таня! - взмолилась я.

- Ну что ты ноешь? Не позвонил? И что теперь, конец света?

Таня буквально потащила меня к "Трюму", но даже не заходя туда, я уже знала, что Бори там нет - у дверей не было патрульной машины. Отступать было поздно, и я решительно нырнула в полумрак кафе.

- Катя! Катя! Иди скорее! - Ольга как будто ждала меня. Она выбежала из-за стойки и сунула мне в руки громадный букетище.

- Боренька десять минут назад заезжал, велел тебе передать. Вот!

Триста тысяч стоит! Только не говори ему, что я проболталась!

- А сам он не придет? - ошарашено пробормотала я.

- Если сможет. Их там вызвали куда-то, - понимающе вздохнула Ольга. Мы с Таней забились в уголок и сделали заказ. К таким резким перепадам я еще не привыкла. Все во мне перевернулось, и я, казалось, уже не смогла бы ответить, где верх, а где низ. Боже мой! Какие это были цветы! Когда-то в Норвегии я что-то изучала про азбуку цветов, знания, не востребованные за долгое время, улетучивались, но, взглянув на букет, я сразу же прочла: "enchante" (очарован (фр.)), хотя Боренька, конечно же и не думал сказать такое.

И опять я вспомнила о Мише. Он никогда не дарил мне громадных букетов, утверждая, что это дурной тон, что это неприлично. Таких безумств в моей жизни еще не было, хотя кому как не мне понимать и ценить их. Ведь и я такая же ненормальная! И моя душа состоит из ночных телеграмм в стихах, телефонных звонков, букетов на всю стипендию, побегов в закат и, что называется, прыжков без парашюта. Боренька, конечно же, проверяет свой парашют прежде, чем сойти в никуда, но я никогда не страдала излишней осторожностью и головой вниз летела в бездну. Но тогда я еще не знала этого. Тогда я верила, что мы с ним на одной эмоциональной волне. Я не понимала его разумом, как это происходило у нас с Мишей (он мог разговаривать со мной одними глазами), но вот чувствовали мы с ним одинаково. Так мне казалось. Когда-то Миша, пытаясь вразумить меня, сказал, что такие люди, как я, не живут, а подобно явлениям природы, случаются, происходят в жизни других людей, сметая все прошлое, перечеркивая будущее... таких, как я, невозможно полюбить, приручить, удержать, просто потому что не успеешь. Ведь нельзя же удержать ветер или дождь! Но как мы видим свет сотни лет назад угасшей звезды, так и любовь, которую дарят такие случающиеся люди, мы ощущаем до самой смерти. И вот я и подумала, что и сама встретила такого человека, и мы обязательно поймем друг друга. Одним словом, я позволила себе размечтаться.

- А ты говорила, тебя не любят, - передразнивала меня Таня. - Смотри, какие цветы! Сказочные!

- Не то слово, - соглашалась я. Да, цветы были неправдоподобно хороши.

Теперь я даже знаю почему - они были последними, прощальными. Мне оставалось спать еще две недели...

Боренька все-таки приехал на обед и с сияющей улыбкой направился прямо ко мне. Наверное, мне надо было вскочить, поцеловать его, сказать "спасибо" глазами, но я, как это уже повелось, не сообразила и весь обед мучилась угрызениями совести, видя, как он даже слегка поник. Однако будучи натурой противоречивой, испытывая какое-то одно чувство, я всегда не могла избежать и другого, противоположного ему. Распрощавшись с Борей до завтра, я снова услышала, как откуда-то издалека пробивается мой, так называемый, внутренний голос, пытаясь усложнить мне жизнь: "И что же? Неужели ты думаешь, что эти цветы для тебя? Да если бы он хотел подарить их тебе, то сделал бы это наедине и лично. Ему нужна показуха! Ему надо покрасоваться перед другими, а ты всего лишь подходящий повод!". Но подобные мысли не могли поколебать моих чувств к Бореньке. Даже если так, то что в этом плохого? Это же просто мальчишество! И потом я всегда считала, что лучше быть использованной, чем остаться невостребованной. Под конец дня я уже полностью оказалась во власти нежной благодарности, выразить которую могла только в стихах. Говорить что-то ему я не смела, в его присутствии мною овладевала какая-то паранормальная робость, но стихи есть стихи. Это лучшее во мне, я всегда так считала. Не знаю, хороши они или плохи. Я думаю, дурной поэзии вообще не бывает, ведь любое стихотворение - это кусочек чувства, увековечивающего какой-то момент... В конце концов, по-моему, когда стихи посвящены тебе - это страшно приятно, даже если они и бездарны. Больше мне нечего было дать Бореньке, нечем было его отблагодарить. И на следующий день при прощании я отдала ему конверт. Он попросил разрешения прочитать потом, наедине, и положил его в бардачок.

Перед этим опоэтизированным прощанием я познакомила его с Анной, моей школьной подругой. Это было своеобразным испытанием. Дело в том, что Анюта обладала поразительно яркой внешностью и в профессиональном кругу была известна как подающая надежды начинающая фотомодель. Она была красива, весела, добра, но грубовата, резка, и чего-то в ней было, на мой взгляд, слишком много: то ли чересчур громкого голоса, то ли излишней самоуверенности. Но мужчинам она всегда очень нравилась. Нет, я и не думала о том, что между мной и Боренькой нечто такое, на чем можно будет зафиксировать ось своего мировоззрения, но подсознательно, видимо отчаянно хотела этого и надеялась, что сон окажется явью, белой полосой, недавно напророченной мне Алисой. Боренька превзошел все мои ожидания. Аня не только не увлекла его, по-моему, она ему даже не понравилась. По крайней мере об этом, как мне казалось, говорило выражение его лица. Анна явно была в тот вечер третьей лишней, но, к счастью, не почувствовала этого и со свойственным ей жизнелюбием наслаждалась каждой секундочкой бытия. Мы с ней, хотя и были совсем разными, очень любили друг друга, и Анюта, испытывая явное чувство гордости, не переставала расхваливать меня: и учусь-то я отлично, и по кабакам-то не шляюсь, а стихи..!