Лори Макбейн - Тьма перед рассветом Страница 57

Это было время, когда зарождается новая жизнь, новые надежды.

Сверкающее золото ослепительных нарциссов и нежная зелень лишь вчера лопнувших почек, ещё даже не успевших развернуться, громко заявляли о близком приходе весны. Скоро холмы и долины покроются пышным разноцветьем полевых цветов, засверкают тут и там звездочки маргариток и невзрачницы, яркие белые пятна на фоне темно-синих, лиловых и розовых облаков вероники, водосбора и пятнистого аронника.

Данте Лейтон, стоя в полном одиночестве у одного из высоких окон замка, вдруг заметил черного дрозда. Ветер тащил птицу к зарослям молодого кустарника по ту сторону маленького пруда, где, окруженная древними кедрами, уединенно стояла крошечная средневековая церковь. Под этими сводами, в свете бледных лучей зимнего солнца, едва пробивающихся через маленькие, цветные стеклышки, он и Рея Клер снова произнесли свои брачные клятвы. За их спиной сбившись в плотную толпу на пышно украшенных скамьях эпохи самого короля Иакова I в молчании застыли все члены семейства Домиников и Флетчеров. Лица их потемнели, когда Данте громко объявил Рею Клер своей женой отныне и навсегда, повторяя без колебаний слова, которые торжественно произносил старенький отец Солли. Вытянувшись во весь рост за своей кафедрой, одетый в черную сутану священник был страшно похож на древнего мага, со своим сморщенным, как печеное яблоко, лицом, освещенным лишь неровным, колеблющимся светом горевших на алтаре свечей .

А теперь легендарный капитан Морского Дракона, сердце которого ни разу не дрогнуло при оглушительном грохоте корабельных пушек, дрожащей рукой попытался пригладить спутанные, торчащие во все стороны волосы. Данте дрожал от страха, дрожал так, как никогда в жизни и с этим страхом он был бессилен справиться.

Наверное, в сотый раз он бросил встревоженный взгляд в сторону спальни, где в полусумраке слабо мерцали все оттенки голубого, бледно-желтого и серебряного, а за высокими окнами, скрытыми тяжелыми шторами из бледно-голубого дамаста, прятались мокрые деревья. Под кроватью с пышным балдахином лежала Рея Клер, давая жизнь плоду их безумной страсти. Данте почувствовал, как судорогой жалости и нежности сжало его горло при воспоминании о её отчаянных криках утром, когда схватки только начались. Он вспомнил, как храбро она попыталась улыбнуться ему, как потемнели и расширились от боли глаза и бледный лоб покрылся каплями пота.

Его тут же выставили из комнаты, на его встревоженные вопросы никто не обращал ни малейшего внимания, Роули с герцогиней поспешили к постели, где стонала Рея, а перед его носом плотно закрыли дверь. Вспомнив, как все это было, Данте сделал большой глоток бренди и тоскливо уставился на стакан, которых он успел осушить уже немало. Вкуса он не почувствовал - коньяк обжег горло, а спустя мгновение по телу разлилось блаженное тепло. Прижавшись к стеклу пылающим лбом, он проклинал себя за то, что осмелился даже коснуться этого такого любимого тела.

Данте рассеянно взглянул на далекие холмы, где, похожее на пылающий, золотой шар, садилось солнце и, обернувшись, встретился глазами со всеми, кто собрался в этой комнате, терзаясь тем же страхом. Теперь они уже не были для него чужими. Как ни странно, но он привык считать их своей семьей. И вот теперь они пришли, чтобы разделить с ним тяжкое бремя ожидания, и его страх стал их страхом.

И глядя в лица членов этой новообретенной семьи, Данте мысленно вернулся на пару месяцев назад и вспомнил, как, почти против собственной воли, он постепенно привязался к этим людям, а потом даже стал искать их дружбы. Для Данте было в диковинку испытывать подобные чувства. Ведь он никогда не знал, что это такое, иметь брата или сестру, и ему были совершенно неизвестны те чувства, что связывают между собой близких людей, например отца с сыном.

К несчастью, они были слишком настроены против него, чтобы неприязнь и настороженность, которую они питали к чужаку, исчезла в один день. К тому же, как он сам готов был признать, для этой неприязни были достаточно веские основания. Но герцогиня была на его стороне и теплота, с которой она относилась к нему, сделали так, что неприязнь постепенно уступила место искренним усилиям сделать так, чтобы замок стал для него родным домом. Он чувствовал, что его постоянно втягивают в разговор, а порой и делают центром внимания, особенно в присутствии юных представителей обоих семейств. И тогда он пускался в рассказы об опасностях, пережитых им в бытность капитаном пиратского судна.

Задумчивый взгляд Данте обратился к Флетчерам, которые ещё накануне прибыли в замок. Леди Мэри было очередное видение. Похоже, постепенно сэр Теренс привык к необычным способностям своей супруги, но Данте почему-то до сих пор становилось не по себе при мысли, что эта женщина может предвидеть будущее. И сейчас она безмятежно сидела у камина, её гибкие пальцы ловко управлялись с иголкой, а он наблюдал за ней, и чувствовал, как медленно сходит с ума - ведь леди Мэри выглядела так, будто для неё в данную минуту не было ничего страшнее, чем пропустить стежок. Если бы он только мог безоговорочно поверить в то, что именно благодаря своему дару она сейчас так спокойна и безмятежна!

Понемногу случилось так, что Данте проникся уважением и даже некоторой любовью к её мужу, отставному генералу, хотя ему было прекрасно известно, что этот человек невзлюбил его с первой же встречи. Теперь же оказалось, что им есть, о чем поговорить, и Данте чувствовал, что и генерал стал относиться к нему намного теплее. Даже юный Джеймс, который начал с того, что чуть было его не прикончил, забыл о своей неприязни и с удовольствием присоединялся к братьям и сестрам, когда те засыпали Данте вопросами о его приключениях.

С Френсисом Домиником, родным братом Реи, который был всего на год моложе её, подружиться оказалось куда труднее. Несколько месяцев он приветствовал появление Данте в их обществе лишь надменно холодным вздергиванием плеч. Но постепенно и он поддался неизменному очарованию личности Лейтона, и вот наконец настало время, когда Френсис плечом к плечу с Данте отражал атаки младших братьев Эвана и Джорджа, когда они вечерами сходились за карточным столом.

Скоро Данте привязался и к Ричарду с Сарой. Он инстинктивно чувствовал, что оба они понравились бы старому ворчуну МакДоналду - и не только потому, что волосы у обоих были цвета пламени, который Ричард унаследовал от своего знаменитого предка, вождя клана, приятеля Мака. Ричард был умницей, прекрасно знал и любил Шотландию, горный край, который стал его домом.

Оставался один только Робин Доминик, чье расположение Данте почти уже отчаялся завоевать. Лейтон никогда особенно не рассчитывал подружиться с Люсьеном Домиником, да и тот лишь сохранял холодную вежливость, когда дело касалось его зятя, но вот его юный сын ... Данте в глубине души был почти уверен, что в конце концов сможет убедить того, что совсем не является таким кровожадным чудовищем, каким, по-видимому, мальчик до сих считал его. У него было сильное подозрение, что все это было отчасти из-за напряженности, существовавшей до сих пор между Робином и Конни Бреди. По-видимому, ни один из воинственных юнцов не собирался забывать о своем оскорбленном достоинстве. Не способствовало их примирению и то, что каждый постоянно требовал внимания Реи и при этом отчаянно ревновал, страшась того, что соперник вытеснит его из сердца девушки. И по мере того, как шло время, вражда их становилась все сильнее.

Данте не так уж сильно бы переживал из-за Конни, если бы тому не было так тяжело свыкнуться со своей новой ролью воспитанника маркиза Джейкоби. Он страшно стеснялся принимать участие в семейных торжествах, предпочитая есть на кухне или в компании Хьюстона Кирби. Тот, хотя и стал в настоящее время весьма обеспеченным человеком, заявил, что слишком стар, чтобы менять свои привычки и будет питаться у себя в комнате, подальше от хозяина и остальных слуг. Данте предупредил старого дворецкого, что больше не заставляет Кирби находиться у него в услужении, но старик, вытянувшись во весь свой крошечный рост, заявил тоном оскорбленной добродетели, что несмотря на новообретенное богатство, считает по-прежнему величайшей честью для себя служить маркизу Джейкоби. Может быть, когда-нибудь и наступит такой день, когда его изуродованные артритом суставы и слабые глаза откажут ему окончательно. Тогда, очень возможно, он и подумает о том, чтобы подыскать проворного молодого человека в услужение маркизу. И вот уж тогда, а никак не раньше, по воле Господа и с разрешения маркиза, он и поселится, наконец, в каком-нибудь тихом месте, чтобы провести свои последние дни в тишине и покое.

Ну, а Конни Бреди был ещё достаточно юн, чтобы без особого труда приобрести манеры хорошо воспитанного молодого джентльмена. И уж поскольку он стал официальным опекуном мальчика, Данте Лейтон твердо намеревался сделать все от него зависящее, чтобы тому никогда больше не пришлось стыдиться своих манер или благодаря невежеству навлечь позор на свое имя. И когда герцог с герцогиней пригласили бывшего юнгу присоединиться к ним за семейным столом, Данте Лейтон настоял, чтобы Конни непременно принял приглашение. Но ему пришлось покривить душой, сказав, что от своего нового воспитанника он требует такого же беспрекословного повиновения, как от юнги в те недавние времена, когда они оба стояли на палубе Морского Дракона.