Робер Гайяр - Мари Антильская. Книга вторая Страница 6

— Неужели вы не знаете никого, кого можно было бы послать парламентером на Сен-Кристоф?

Тонким концом трубки Ив почесал затылок с видом, красноречиво говорящим о глубочайших раздумьях.

— Не знаю… Нет, просто ума не приложу! — немного помолчав, признался он.

— Но послушайте, — с некоторым раздражением промолвила Мари, — если уж полагаете, что сможете похитить губернатора в изгнании, то, должно быть, куда легче найти человека, который мог бы передать на Сен-Кристоф наше предложение, не так ли?!

— Все, нашел! Считайте, что дело в шляпе!.. — воскликнул он. — Совсем забыл рассказать вам об одном святом отце, которого обвиняют в прелюбодеянии с негритянкой, рабыней одного плантатора, а это может стоить ему двух тысяч фунтов сахару, не говоря уже о серой сутане! Тысяча чертей, как же я мог забыть! Это один монах-францисканец, я как раз собирался попросить вас замолвить за него словечко перед Лапьерьером, чтобы они закрыли это дело и прекратили судебное преследование. Этот монах, с тех пор как попал на остров, вбил себе в голову дурацкую мысль подвергать гонениям колонистов и жен плантаторов, которые, как выражается небезызвестный нам славный судья, вступают в преступные сношения, в результате которых появляются на свет цветные дети, маленькие мулаты и мулаточки… По мне, так пусть себе рождаются, природа есть природа… Лично я бы, мадам, с легким сердцем дал отпущение грехов отцу Фовелю, пусть даже, как утверждает эта негритянка Клелия, он и повинен в рождении того маленького цветного Иисуса, которого она предъявила нынче утром в зале суда.

— Для начала неплохо бы узнать, действительно ли этот ваш монах может быть нам полезен, — холодно заметила Мари.

— Ну конечно! Я же этого францисканца знаю как облупленного, он умеет выпустить пулю почти так же метко, как и я, и, ко всему прочему, обладает еще тем достоинством, что не задает лишних вопросов, когда перед ним стоит чарка с добрым ромом. Все, решено, вот этого монаха я и отправлю к господину де Пуэнси! Повторяю, я знаю его как облупленного и уверен, случись что там, на Сен-Кристофе, фортуна повернется к нему спиной, он без всяких колебаний объявит себя членом Святой инквизиции — без всяких, впрочем, на то оснований, — но добьется, что его выпустят на свободу!..

— Вы можете за него поручиться?

— О, мадам! Настолько, насколько можно поручиться за монаха, который, напившись так, что на нем уже пояс трещит от натуги, стелет себе удобную постельку между двух пушек нашего форта! Это верный человек, тут уж сомневаться не приходится!.. Особенно если мы вырвем его из лап правосудия!

— В таком случае, — продолжила Мари, — я непременно поговорю об этом монахе с Лапьерьером, пусть он даст понять судье, чтобы тот оставил его в покое. Так что, если вам удастся его отыскать, можете немедля сообщить ему о наших планах.

— Отыскать его?! — возмутился Лефор. — Да чего проще! Сейчас прямо сразу спущусь к нему в часовню, должно быть, он молится там о спасении своей грешной души, а нет — так сидит себе в «Большой Монашке» и заливает свои печали… В любом случае можете считать, что дело сделано.

— А как насчет господина де Туаси?

— Это уже мое дело, — заверил ее бывший пират. — Вроде я уже доказал вам, что на Лефора можно положиться, так или нет?

— Как вы думаете, нельзя ли будет сделать это побыстрее?

— Как только монах вернется назад с ответом командора.

— А вам известно, где найти господина де Туаси?

— Да если потребуется, я весь мир переверну вверх тормашками, отыщу его хоть на краю света и самолично приведу к господину де Пуэнси!

— Благодарю вас, Лефор! — проговорила она. — Теперь я вижу, что не ошиблась в вас. Мой план казался мне неосуществимым, но теперь, благодаря вам, поговорив с вами, я уверена, да-да, совершенно уверена в успехе.

— Ах, мадам! Лефор умеет быть благодарным…

— Я тоже, — заверила она его. — Как только генерал снова будет здесь, вы будете вознаграждены, как того заслуживаете…

— Но ведь я уже вроде получил свое вознаграждение, — с бесстыдной ухмылкой заметил он, — правда, если вы сочтете, что я достоин большего, я не против повторить.

— Ладно, давайте поговорим серьезно. Думаю, мы не можем действовать, не поставив в известность Лапьерьера. Ведь как ни говори, а он здесь временный губернатор. До настоящего времени, при всей своей бесхарактерности, он понимал нас и действовал заодно. Не исключено, что он согласится помочь и на сей раз…

— Ясное дело, — согласился Лефор. — Тем более что мне ведь понадобится корабль, надо же как-то отправить на Сен-Кристоф моего францисканца… А кто же, как не губернатор, сможет мне его дать…

— Вы говорите про этого монаха, будто уже заручились его согласием!

— А как же может быть иначе? Ясное дело, согласится, куда он денется! Да клянусь вам, он непременно примет наше предложение, хотел бы я знать, как он сможет выкрутиться, чтобы заплатить две тысячи фунтов сахару. Кроме того, судья уже в курсе, что за штучка этот монах, ведь я как бы в шутку рассказал ему кое-что о его повадках, так что этому францисканцу без нас теперь нипочем не выкрутиться, уж можете мне поверить!

— Ах, да услышит вас Бог! — вздохнула Мари. — А главное, да поможет он вам в нашем деле!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Лефор вербует людей

Вот уже несколько минут, как Лефор звонил у дверей маленькой часовенки францисканцев, целиком построенной из дерева, с небольшой колокольней, которую даже не было видно со стороны моря, так надежно скрывали ее заросли кокосовых пальм и мощные стены форта Сен-Пьер. Только что опустилась ночь, и лошадь Ива нетерпеливо била копытами, требуя положенную ей порцию овса.

Наконец в крошечном оконце, прорубленном в массивной деревянной двери, показался черный глаз, который придирчиво оглядывал Лефора.

— Прошу простить меня, отец настоятель, что в такой поздний час потревожил ваш покой, но я оказался здесь по просьбе одного умирающего, который желает, чтобы отец Фовель принял у него последнее причастие…

— Гм!.. Сын мой, — послышался низкий, степенный голос из-за дверей, — я и сам бы не прочь узнать, куда запропастился этот отец Фовель… А кто умирающий?

— Да один колонист, что живет в квартале неподалеку от Галер, а может, где-то у Якорной стоянки. Во всяком случае, клянусь честью, что смогу найти этот дом с закрытыми глазами.

— Скажи, сын мой, а как имя этого человека? Я ведь знаю почти всех в Сен-Пьере…

— Отец настоятель, не надо требовать от меня слишком многого. Мне достаточно было узнать, что отца Фовеля здесь нет, выходит, мне еще рано думать об отдыхе. Я должен разыскать его во что бы то ни стало…

— Это не так-то просто, сын мой, вы потеряете слишком много времени на поиски… Может, лучше, если я сам пойду с вами…

— Нет-нет, отец настоятель, умирающий хотел только отца Фовеля…

— А если вам так и не удастся его разыскать? И несчастный тем временем испустит дух…

Но Лефор уже схватил свою лошадь под уздцы и сунул ногу в стремя.

— Послушайте, отец настоятель, — обратился он к нему, — если вам случится увидеть отца Фовеля раньше меня, прошу вас, скажите ему, что я буду ждать его в таверне «Большая Монашка»…

— В таверне?! — не веря своим ушам, воскликнул настоятель.

— А где же еще, ясное дело, в таверне!..

С момента своего любовного приключения с Мари под апельсиновым деревом Ив Лефор ощущал себя почти полубогом, который еще не успел остыть, только что вылезши из теплой постели богини. Будучи, в общем-то, человеком трезвым и обеими ногами твердо стоящим на грешной земле, он тем не менее горел нетерпением поскорее приступить к исполнению великой миссии, ибо был уверен, что создан для дел крупных и значительных.

А потому появился в дверях таверны, громко звеня шпорами, с торжествующим видом и вызывающей наглостью достойного сына Гаскони.

Народу было много. На столах, еще засыпанных хлебными крошками и залитых вином, солдаты из форта резались в ландскнехт. Другие не торопясь потягивали из своих кружек и обменивались мнениями насчет судебного процесса и слишком уж сурового приговора; однако в самой глубине залы Ив тотчас же распознал капитана Байарделя в компании отца Фовеля. И немедленно решительным шагом направился в их сторону.

— Здравствуй, монах, привет, дружище! — воскликнул он, подвигая к себе стул и усаживаясь между ними, монах же тем временем сделал вид, будто поднимается с места, дабы избежать его общества.

Ив проворно поймал его за серую сутану и насильно усадил за стол.

— Отец мой, — заговорил он таким любезным голосом, на какой только был способен, — нынче утром вы сказали мне на прощанье слова, которые, если разобраться, вряд ли пристали истинному милосердному христианину!