Лариса Шкатула - Пленница французского маркиза (Книга 1) Страница 6

В свете поговаривали, будто Екатерина Романовна не возражала бы видеть сына в роли фаворита самой императрицы. А чего стоит один только роман Дашковой с дядюшкой по мужниной линии Никитой Паниным! Понятное дело, княгиня Екатерина вся отрицала, но, по мнению Марии Владиславны, нет дыма без огня. Дочери, понятное дело, о том знать не стоит, не для девичьих ушей такое...

Впрочем, в её возрасте у самой Марии Владиславны уже двое детей было, и она много знала подобных историй про аристократов Петербурга.

Княгиня очнулась от дум - отвлекаться за обеденным столом в присутствии посторонних людей - моветон! Нравится гость, не нравится, а себя в руках держать надобно.

Нежеланный гость сидел и нехотя ковырял вилкой в блюде, которое по приказанию княгини приготовила кухарка. Насколько Мария Владиславна знала, граф Воронцов очень любил жареные битки из телятины под соусом, который могла делать только Груня, а княгиня её рецепт никому не давала, посмеиваясь, что в каждой себя уважающей семье должен быть хотя бы один секрет.

Дочь Соня шутила, что Воронцов ездит к Астаховым вовсе не из-за нее, а из-за кухаркиного соуса. Пусть шутит. Как и о том, что Дмитрий Алексеевич закадычный друг княгини, так как они вместе перемывают кости всему Петербургу. Марию Владиславну не обманешь, Соня нравится графу. А то, что он ей в своем чувстве не признается, говорит всего лишь о его боязни попасть на язык княжне Софье. А ведь он прав: высмеет и глазом не моргнет. С неё станется.

Нет, чтобы посмотреть на молодого человека с симпатией. Хотя бы в благодарность за его постоянство и бескорыстие. Кто любит общаться с обедневшими, хотя бы и знатными людьми? Пока ты на коне, всякому нужен, а как под конем... Многие ли наклонятся, чтобы руку тебе подать?

Княгиня поймала себя на этой красивости и смутилась: не иначе от дочери заразилась, от её романов. Сама, вроде, их не читала, но, наверное, от них исходил некий дух романтизма, вот она и подцепила, словно болячку какую.

Но вот гости и собрались уходить.

- Простите, княгиня, - поклонился ей этот... Кулагин - до чего невзрачная фамилия! - стар стал, болячки одолевают. Поеду домой, прилягу...

Мария Владиславна тут же стала гостя разубеждать - теперь его жалко стало.

- Какой же вы старый, - улыбнулась она ему. - Вы молодец: и спина прямая, и глаза живостью горят. Рановато о старости заговорили.

И в самом деле, мужчина, не старше её самой, а княгиня пока - тьфу, тьфу! - никакими болячками не страдала. Разве что сердце порой разболится. Да как ему не болеть, когда столько лет на себе воз везет, не всякому мужчине подъемный.

Проводив гостей, она окинула взглядом стол, на котором почти все осталось нетронутым, и приказала Агриппине аккуратно собрать наготовленное, положить на ледник, вдруг ещё кто наведается... Мало ли, может, Николушке какая оказия выпадет. Он писал, на днях заедет. Тогда не застанет врасплох, как о прошлом месяце, когда среди ночи Груше пришлось срочно любимые куриные котлеты князя готовить. Потому что в прошлом месяце он приехал, когда дом уже готовился ко сну, и с порога заявил:

- Два дня мне во сне Грушины котлеты снятся!

Что-то она сегодня все о каких-то пустяках вспоминает. А граф уезжал домой, с Соней ни о чем и не пошутил, как обычно. Для чего тогда Мария Владиславна устраивала этот обед? Эдак, последний ухажер их дом покинет.

Может Николя образумит сестру? Княгиня тяжело вздохнула и мысленно попеняла мужу: "Не поберег ты себя, Николай Еремеич, оставил меня одну с малолетними детьми, почти без средств. Как мы выжили, не заложили дом, не продали Сонюшкино имение, до сих пор удивляюсь... Выжить-то выжили, а далее что? Николушке кто поможет? Он ведь теперь наш кормилец, хотя я лишний раз стараюсь обходиться без его жалованья...Без денег все худо. Вон у графа Апраксина сынок - на пять лет моложе Николушки, а уже секунд-майор9. Одно слово, денег куры не клюют. А чем, скажи, я своему сыну помогу? Обидно за дитя родное. Ему за каждое свое продвижение по службе надобно кровью заплатить..."

Да, а куда Софья-то подевалась? Неужто опять за своего Вольтера уселась?

Соня же, дождавшись, пока их дом покинут гости, а маменька займется хозяйством, уединилась в своей комнате, чтобы наконец как следует рассмотреть свою находку. Но не успела она открыть заветный сверток, как в дверь её комнаты опять постучали.

"Маменька!" - с досадой вздохнула Соня и, хотя очень любила свою мать, сейчас её видеть не хотела. Только ничего не поделаешь. Находка снова отправилась в ящик комода, а она открыла дверь матери.

- Никак с Дмитрием Алексеевичем повздорила? - с порога начала та. Хоть бы одного ухажера сохранила. Последний, самый постоянный, ценить бы надо.

Соня тяжело вздохнула. У маменьки только женихи на уме.

- Повздыхай мне! - прикрикнула княгиня. - Небось, уже и родной матери не рада? Оторвала тебя, вишь, от затворничества!.. Так повздорила с графом али нет?

- Что вашему графу сделается! - буркнула Соня. - Вы лучше бы поинтересовались, зачем он к нам Кулагина привел.

- Ну и зачем?

- Хотел убедить меня, что княгиню Дашкову мне уважать не должно, потому как она сживает со свету бедного механикуса по причине своей вздорности и злопамятности.

- Это он так про Екатерину Романовну? - не поверила Мария Владиславна. Как бы она сама ни относилась к Дашковой, но порядок есть порядок. Женщину, крестной матерью которой была императрица Елизавета, а крестным отцом император Петр Третий? А какого происхождения этот его Кулагин? Он хоть дворянин?

- Кажется, его отец торговал мукой, - неохотно проговорила Соня; она уже была не рада, что затронула эту тему.

- Иными словами, человек низкого происхождения. И он недоволен княгиней, подругой самой императрицы Екатерины? Да по мне пусть она его хоть плетьми засечет!

- Маменька, Кулагин - не крепостной.

- Все едино, рядом с княгиней он - так, букашка, глазу невидимая!

- Он - талантлив. Его сама императрица Екатерина Алексеевна отличает.

- Отличает по причине доброты своей. Мало ли прихлебателей у её стола кормится? Потому он и запамятовал, кто есть на самом деле. В который раз я убеждаюсь: холопу свою приязнь надо отмерять скупо, иначе он возомнит о себе невесть что... Но от Воронцова я такого не ожидала. Мало того, что он сам с недостойным человеком дружит, да ещё изволит его в порядочный дом приводить. Поневоле подумаешь, не отказать ли такому от дома. Ведь как об этом свет скажет? Астаховы настолько обнищали, что уже с простолюдинами дружбу водят...

Соня опять вздохнула. На этот раз украдкой. Маменька села на своего любимого конька: родовитость, аристократия. Поскольку о достатке того или иного обсуждаемого княгиня из чувства справедливости старалась не говорить, то поминала его происхождение. Как говорится, за неимением гербовой бумаги пишут на простой.

Говорить о достатке Мария Владиславна остерегалась также из боязни накликать на семью ещё большую бедность. Несмотря на крайне экономное ведение хозяйства, ей неоднократно приходилось занимать деньги у своих более удачливых и обеспеченных подруг.

Другая делала бы эти самые долги и спала спокойно - никто из кредиторов с неё ничего не требовал, но княгиня была слишком честна и щепетильна, чтобы опуститься до такого, как она считала, позаимствованного у французов, способа существования. Русский человек не может жить одним днем. Порой она предпочитала занять деньги у кого-то другого, но долг предыдущий возвратить в срок. Среди подруг она считалась человеком слова и этой характеристикой весьма дорожила.

Одно Софью успокаивало: Мария Владиславна любила вздремнуть днем часок-другой. Вряд ли она изменит своей привычке и сегодня. А тогда наконец у княжны появится время, чтобы как следует разглядеть свою находку.

Сочувствие дочери, внимание, с которым она кивала речам матери в нужный момент, умилили княгиню. Зря она нападает на свою девочку, которой бог не дал ума. Не в том, что касаемо наук, а ума житейского, практического, благодаря которому умные девицы, порою, из небогатых семей, делают себе такие выгодные партии.

Сколько завидных женихов прошло через дом Астаховых! И всякий раз Мария Владиславна думала: вот, этот Соне непременно приглянется. Но нет, мимо её взора проходили и молодые, и богатые, - никто внимания глупой девицы не привлек...

Наконец посреди мысленного сетований княгини на неудавшуюся жизнь, она вдруг широко зевнула, перекрестила рот и кряхтя поднялась из кресла в комнате дочери.

- Пойду, пожалуй, прилягу. Притомилась, - как обычно заметила она.

- Конечно, маменька, отдохните.

Соня поспешно отвела взгляд, чтобы мать не увидела в её глазах нетерпения. Дождалась, пока не затихнут за дверью шаги княгини, и опять вытащила свой сверток.

Книга по-прежнему была серой от пыли, и Соня поняла, что прежде, чем её читать, надо вытереть находку влажной тряпкой - благо, переплет кожаный, ничего с ним не сделается. А листы осторожно встряхнуть, ежели они не слишком ветхие, и не рассыплются прямо в руках. Ведь книга пролежала в неприкосновенности... она задумалась, подсчитывая - никак не менее шестидесяти одного года!