Мила Бояджиева - Сладкий роман Страница 62

Он фыркнул и постучал по моему лбу указательным пальцем:

- Подумай хорошенько, детка, ты можешь назвать хоть одного большого художника, который в моем возрасте и столь блистательном финансовом положении стал бы жениться без любви?

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Прогулки над лунным садом

ЗАПИСКИ Доверчивой Дряни.

СЧАСТЛИВОЕ БЕЗУМИЕ

Мы завтракали на кухне совсем по-семейному. В открытое окно залетали всхлипы шарманки. Перепуганная оса упорно атаковала ситцевую штору, на балконе верхнего этажа ворковали голуби. Наверно, все так и было в бабушкином доме полвека назад - изразцы с клубничными веточками на стене, клетчатые занавески, запах яичницы и кофе, покой определенности.

Я побранила Ала за пятно томатного соуса на свежей скатерти и сказала ему "да".

Он уехал в Голливуд, чтобы приступить к раскрутке нового фильма. Я должна была вылететь туда по первому зову, дабы сочетаться браком и подписать контракт на главную роль. А весной мы решили устроить грандиозную европейскую свадьбу в отреставрированном имении.

Свадебное платье я должна была привезти, естественно, из Парижа и кое-какие дамские штучки тоже. Приятно прогуляться по лучшим домам моды этого затейливого городка, выбирая все, что приглянется. С уверенностью в кредитоспособности своей невесомой банковской карточки и намерениями блистать в самом звездном голливудском кругу. Коктейли, рауты, экзотические пляжные презентации, приемы на яхтах, деловые встречи, путешествия на горные курорты - все это требовало соответствующего оформления для супруги мистера Герта. Я тщательно готовилась к исполнения увлекательной роли, и вступить в новую полосу своей жизни решила с раздачи долгов. Еще в Москве мне стало стыдно за редкие визиты к могилам близких и я дала себе слово наверстать упущенное.

Парижское кладбище нисколько не похоже на московское. Тут существуют экскурсоводы, консультанты, сторожа и мало кому приходит в голову унести с надгробия венок или устроить в кустах дружескую пирушку. А у массивных ворот с золоченым скорбящим Ангелом в мраморной нише маленькие магазинчики торгуют цветами и различными принадлежностями кладбищенских ритуалов свечами в фонариках, лентами, крестами и образками на любой вкус. Была здесь, правда, и юродивая старуха, собиравшая милостыню в жестяную кружку с ликом Христа, и толстый подросток со скрипкой под розовой мягкой щекой. Глаза опущены долу, сальные пряди темных волос падают на лоб, нижняя губа старательно прикушена крупными зубами. Кажется, это был "Реквием" Верди, и я положила монеты в чашу для пожертвований у его косолапых ног.

Наше семейное захоронение всегда в порядке в соответствии с вносимой два раза в год платой. Дед, мама и бабушка. Маргарет похоронена в Швейцарии вместе с мужем, там же покоится урна с прахом моего отца.

Я ставлю печальный букет терракотовых остролистных хризантем над "Вечным покоем", вытесненным на вазоне золочеными буквами, а потом докладываю мысленно о благотворных переменах в своей жизни. О том, что угомонилась, собираюсь стать замужней дамой и, наверно, завести бэби. Еще объясняю про Клавдию и её нежданный подарок. А также о том, что они ушедшие, уже, конечно поняли сами, собравшись вместе и разрешив миром никчемные земные распри. Хотелось бы в это верить, как и ещё во многое, заведомо невероятное, типа бессмертия души или торжества справедливости...

...Все уже было готово к отъезду: в огромной коробке ждало своего часа феерическое подвенечное платье от Нино Риччи, два объемных новеньких чемодана забиты шикарными, старательно подобранными шмотками и подарками жениху.

- Встречаю тебя шестого! Шестого сентября - не перепутай, детка... Это воскресенье. Я устрою тебе царский прием. - Чересчур громко кричал в телефон Ал, словно напуганный разделявшим нас расстоянием. - Лос-Анджелес большая деревня и уже полсотни друзей мечтают увидеть мою Дикарку. Умоляю, будь осторожней, не успокоюсь, пока не заполучу тебя прямо в руки. ...Значит, шестого.

Четвертого сентября на Восточном вокзале австрийской столицы я ждала поезд "Москва-Рим", к которому, как сообщили в справочной, цеплялся венский вагон. Я ни о чем не думала, просто стояла у бетонного столба, поддерживающего перекрытия над перроном и слушала объявления о прибытии поездов. Московский запаздывал.

Когда к перрону начал медленно подкатывать электропоезд, волоча короткий состав, у меня задрожали колени. В одну секунду я ощутила тупое смятение русской Карениной, осознавшей вдруг, вот перед такими рельсами с надвигающейся металлической громадой, что понять уже ничего не придется, как не придется отыскать виновных и принять правильное решение. Надо просто действовать так, как предопределил себе заранее. Поэтому я не сбежала, а лишь прижалась спиной к прохладному бетону, уставившись на выходящих из поезда пассажиров. Выходили транзитные - покурить и оглядеться. Людей, приехавших в Вену, почти не было. Восточного вида парни протащили тележки с грандиозным багажом, дама, пылко встреченная другой, очень похожей на неё дамой, вынесла в большой клетке лохматого кота.

Тут я увидела господина Артемьева, шагающего прямо ко мне с сумкой на плече и клетчатым чемоданчиком в руке. Не отрывая загадочного, как у Моны Лизы взгляда от моего лица, он прошел мимо.

- Майкл!

Спина Майкла дрогнула, он обернулся с рассеянностью лунатика, окликнутого на балконных перилах в глухую полночь, и застыл, не произнеся ни звука.

- Привет. Я в Вене случайно, решила заодно помочь родственнику. Без немецкого тебе в канцеляриях придется туго... - Бодро выпалила я заготовленный текст, ничего не соображая, только чувствуя, как бешено колотится сердце.

- Дикси, ты?! - Он уронил чемодан, осторожно поставил на него сумку и попятился.

- Неужели так изменилась? У меня появилась сыпь или выпали волосы? - я закрыла рот ладонью, подавляя приступ истерического смеха.

- Ты... ты удивила меня, - он все ещё не решался приблизиться.

- Чем? Для европейца это нормально. Все равно, что съездить из Москвы к вам на дачу. Только немного комфортабельней. - тараторила я, заговаривая себе зубы.

Майкл недоверчиво приглядывался ко мне и вдруг схватил за руку:

- Пошли, пошли скорее куда-нибудь! Я что-то плохо соображаю.

- Только не в твою гостиницу. Поедем лучше в "Сонату". Я облюбовала этот отельчик несколько лет назад. Уютно, почти в центре, все необходимые канцелярии рядом... - Не умолкала я, мчась за Майклом сквозь вокзальную толчею.

В такси я продолжала трещать без остановки, рассказывая о своих планах, включая съемки и замужество, а Майкл тупо смотрел в окно - усталый замученный человек. Не лучше выглядел он и в гостиничном номере, куда я сопроводила его вместе со служащим, несущим его чемодан. Сумку Майкл не выпускал из рук, временами прижимая к груди.

- Может, тебе лучше отдохнуть, а я зайду попозже. Мои апартаменты этажом выше. Запомни, N 35. Похоже, у тебя было трудное путешествие.

- Постой, - он преградил мне путь к дверям, растопырив руки, будто собираясь ловить птицу.

Я остановилась, позволив Майклу молча изучать меня, как редкий экспонат зоопарка. Так мы простояли немыслимо долго, в узеньком коридорчике между входом в ванную и зеркальным стенным шкафом, дробившим и множившим наши отражения. Потом Майкл сделал шаг вперед, неуверенно, как по канату, стиснул мои плечи и поцеловал с остервенелой жадностью последнего прощания перед казнью. Бесконечный, захлебывающийся, то замирающий, то вновь ожесточенно вспыхивающий поцелуй...

Нам не хватило воздуха, чтобы продолжить это занятие до бесконечности. Со звоном в ушах мы опустились на диван, не глядя друг на друга и впав в столбняк немоты.

- Прости, прости, девочка, - наконец выдавил Майкл, сжимая ладонями голову. - Я думал, что умру без тебя. Уже умирал, только делал вид, что жив... Я видел тебя всюду, всегда: во сне, наяву. Это не имело значения, засыпал я, пил чай, шел по улице или играл, - я видел только тебя... И ехал сюда, чтобы найти... Нет, просто быть рядом... Нет, не знаю, я ни на что не рассчитывал...

- Я тоже. Просто вдруг оказалась на венском вокзале. Совсем не задумываясь, правильно ли помню число и какой у тебя поезд. идиотский поступок. Наверно, без него было бы просто невозможно жить... - Только сказав это, я поняла, как измучена собственным лицемерием, старающимся изо всех сил скрыть правду. Маленькая, глупая, жалкая.

- Господи! Иди сюда, детка...

Он крепко обнял меня и мы сидели, тесно прижавшись, как бездомные сиротки на паперти под рождественским снегом.

Майкл слегка покачивал меня, напевая печальную русскую колыбельную. Его голос срывался, а прижавшаяся ко мне щека теплела от слез.

Потом, испуганные и дрожащие, мы бросились под одеяло, прильнув друг к другу и не смея пошевелиться, пока странное чувство всегдашней близости не наполнило нас радостью и свободой. Каждой клеточкой своего существа мы знали, что принадлежали друг другу всегда, праздновали свадьбу, растили детей, наслаждались друг другом, жалели, любили, старились. Были вместе - в радости и горе, в болезни и бедности. Вот так - тесно и нежно, единым существом, единым дыханием, не смеющим разделиться. Потому что разлука означала смерть.