Наталья Калинина - Не жди моих слез Страница 7

Черт, к тому времени я почти возненавидела Леню, потому что окончательно убедила себя в том, что ношу его ребенка. Правда, временами, ночами особенно, я его хотела. Я очень хотела его.

Письма я не нашла, хоть в моей мансарде еще никогда в жизни не пропадала ни одна бумажка.

Отец похвалился, что получил от Лени два письма, и дал мне их почитать. Ничего особенного. Обо мне ни слова. Мой бывший шут, как выяснилось, оформлял документы в загранку.

Меня мучили приступы необъяснимой тоски, и как-то ночью я чуть было не заглотала целую пластинку «ативана».

Не заглотала. Быть может, потому, что я все-таки инфанта. Но в тот жуткий период я была уверена в том, что никогда не превращусь в королеву.

Баруздин был несказанно рад сыну и по пьяному делу признался мне в том, что страдает каким-то заболеванием, почти на сто процентов гарантирующем бесплодие.

— Кретины они, эти медики, — говорил Баруздин, не просыхавший уже вторую неделю. — Теперь мы получим двухкомнатную квартиру улучшенной планировки. Может, даже трехкомнатную. — Он хитро мне подмигнул. — А что, если нам сварганить еще одного бэби? Ну, я понимаю, не сразу, а, скажем, через годик? Тут наклевывается одна милая семейная командировочка. Платить будут не так уж и скупо. Да и климат в том государстве почти как в Европе. Нашему Леньке наверняка там понравится.

Это Баруздин назвал сына Ленькой. В честь своего папаши. Я бы, мне кажется, назвала его как-нибудь по-другому. Впрочем, кто знает?

Последнее время я пребывала в оцепенении. Все, что со мной происходило, казалось, происходит не со мной, а моим двойником, который имел мою внешность, рассудок и все остальное, но мною не был. Я смотрела на этого двойника со стороны. Я желала ему всяческих благ, но я бы совсем не расстроилась, если бы с ним что-то случилось.

Случилось.

Когда Леньке исполнилось полгода и нам дали двухкомнатную квартиру улучшенной планировки, а в недалеком будущем маячило вполне безбедное житье на казенной вилле в Рабате, Баруздина угораздило утонуть на рыбалке.

Я-то знаю, что это была за рыбалка, но к тому времени я вошла в роль и даже во вкус мидовской жены, ревностно берегущей семейные, а заодно и профессиональные тайны своего мужа. Ведь я, как и все мидовские жены, знала, что Баруздин ни за что не станет проводить время с девками с улицы. Тем более накануне длительной загранкомандировки.

Я искренне плакала на похоронах, хотя мне выделили солидное единовременное пособие.

Женька как в воду глядела — свекровь, поиграв несколько месяцев в бабушку, сказала, что устраивается на работу, аргументируя это решение тем, что зависимость от мужчины, хотя бы даже собственного послушного мужа, угнетает психику современной женщины. Я ее не осуждала — я умею видеть мир глазами других людей. Она давала деньги на няньку и даже время от времени подбрасывала продукты из спецстоловой. Нянька раздражала меня бесконечными нравоучениями, да и с ее вселением атмосфера в моей квартире дала сильный крен в сторону того самого обывательского уюта, который раздражает меня еще больше, чем бардак.

Ленька тут был ни при чем. Ленька был замечательным современным бэби. Когда нянька была выходная и ко мне приходили подружки, мы сажали его в центр стола в плетеную корзинку с подушками, и он без устали улыбался далеко не невинным рассказам и анекдотам. Это придавало им особую пикантность.

Но я одна ни за что бы с Ленькой не управилась, да и быт с детства ненавижу. Я сказала маме по телефону, что приеду погостить на зимние каникулы. Я надеялась, что за эти две недели родители привяжутся к Леньке и не захотят с ним расстаться.

Так и случилось.

— Вылитый отец! — воскликнула бабушка, сроду не видевшая Баруздина. И тут же сообразив, что ее фраза оказалась ни к селу ни к городу (или же, наоборот, пришлась впору туда и сюда), поправилась: — Ну да, совсем не в нашу породу — у нас все светлые, а этот как галчонок. Ты его недаром Ленькой назвала.

— Так зовут отца моего мужа, — сказала я.

Моя детская кроватка уже стояла в родительской спальне, застланная голубым байковым бельем.

— Ты вроде уже отняла Леньку от груди, — оправдывающимся тоном заговорила мать, думая, что я захочу взять его к себе в мансарду. — Мы с папой все равно рано просыпаемся. Я теперь во второй смене, а потом с ним бабушка посидит.

В этом я не сомневалась — у бабушки при виде Леньки прямо слюнки потекли.

Я спала под звездным зимним небом и чувствовала себя почти инфантой. «Как хорошо, что у меня есть Ленька», — промелькнуло где-то в глубине сознания.

Я подумала о том, что мой хитрый план удался без каких-либо усилий с моей стороны.

Я провела две недели в раздумьях о будущем. Похоже, после Ленькиного рождения я стала сентиментальной — мне вдруг захотелось влюбиться.

Сразу по возвращении в Москву Наташка забрала меня к себе на дачу. Она пребывала в депрессии после того, как обнаружилось, что у ее матери есть любовник. Думаю, она попросту завидовала матери и сама не могла разобраться в своих чувствах. Мне предстояло стать участницей ночных диалогов на тему морали и нравственности, а вернее, слушательницей бесконечного монолога с часто повторяющимися фразами типа: «Как она могла», «у отца больное сердце», «этот Родин моложе ее на двенадцать лет»…

Мне всегда нравилась Наташкина мать. В ней был какой-то шарм. Я теперь точно знала, все эти знаменитости съезжались к ним на дачу не из-за отца. Еще я поняла безошибочно, что Родин был не единственным любовником Наташкиной матери.

Разумеется, это было не мое дело.

Внешне жизнь в доме Кудимовых не изменилась, если не считать того, что Наташка уже три недели не разговаривала с матерью. Я спала в комнате для гостей на нижнем этаже. Все члены семьи Кудимовых спали на верхнем.

Однажды, когда я переодевалась в пижаму, собираясь почитать в кровати и моля Бога о том, чтоб не пришла «на пять минут» Наташка, дверь почти бесшумно открылась и тут же закрылась.

Я медленно повернула голову и увидела Никиту, младшего брата Наташки. Это был высокий, довольно хлипкий акселерат с красивой — густой и в крупных локонах — шевелюрой пшеничного цвета. Он посещал школу, и к поздним застольям его допускали лишь в выходные дни.

Я инстинктивно прикрыла обеими руками голую грудь.

Никита не отрываясь смотрел на меня. Я обратила внимание, что у парня длинные ресницы и по-девичьи гладкая нежная кожа.

— Чего тебе? — спросила я, уже догадавшись, что ему от меня нужно.

— Просто так, — прошептал он едва слышно. — Давай поговорим. О чем угодно. Они… они все такие грязные. — У Никиты дрогнул голос, и мне показалось, он расплачется. — Понимаешь, они… Я знаю, у отца тоже есть любовница. Я давно это знаю. И мама знает. Наташка делает вид, что не знает. Я… я люблю маму.

Он расплакался, спрятав лицо в ладонях. Он был настоящим ребенком, этот Никита, хоть я едва доставала ему до подбородка.

— Успокойся. — Я коснулась его плеча. — Все обойдется. Наташка выпустит злость и…

— Мамочка, мамочка, — твердил Никита. Я обняла его за плечи и повела к креслу. Он вдруг подался ко мне всем телом и, наклонив голову, прижался мокрым лицом к моей груди.

Меня словно током долбануло, но я моментально взяла себя в руки. Мне жилось хорошо и беззаботно на даче у Кудимовых, хоть и донимала Наташка своими ночными монологами. Мне не хотелось в свою московскую квартиру — вернувшись в этот раз от родителей, я вдруг ощутила себя одинокой.

— Если нас застанут…

Никита поднял голову и посмотрел на меня. У него были красные от слез глаза. В них я увидела боль.

— Я… Я боюсь идти к себе. Там… там есть крючок от старой люстры. Он зовет меня, — бормотал Никита. — Но я… я не хочу. Можно я побуду немножко у тебя?

Я подошла к двери и закрыла ее на задвижку.

Обернувшись, я увидела, что Никита уже сидит на краю моей кровати. Он больше не плакал.

— Ты считаешь меня проституткой? — спросила я, уже не пытаясь прикрыть голую грудь. Знаю: она у меня очень красивая.

— А что это такое? — Никита глядел на меня невинными глазами. — Наташка говорит, мама проститутка. Я очень люблю маму.

— Но ты бы не пошел к ней в спальню и не стал бы…

— Пошел бы, если б она спала одна. Я не люблю отца. Он все время играет какую-то роль. Ты тоже будешь играть роль старшей сестры или моралистки?

Он смотрел на мою грудь. Он смотрел на нее так, что у меня мурашки по спине забегали. Не помню, как все случилось, но я очнулась уже на кровати. Никита лежал рядом и жадно целовал мне грудь.

— Успокойся. — Я погладила его по спине. — Ты делаешь мне больно. Останутся синяки.

— Ну и что? Ты ведь не замужем, и никто ничего не заметит. У тебя нет любовника, правда?

— А что это такое? — Я усмехнулась. — У твоей мамы есть любовник, но ты все равно очень любишь ее. Ты сам так сказал.