Ларри Макмертри - Вечерняя звезда Страница 7

Она прошла в спальню и остановилась у оконной ниши — ей хотелось привести свои чувства в порядок. Гектор раздражал ее тем, что был одновременно и блистательным, и никчемным — бесчисленное множество раз за те двадцать лет, что они прожили вместе, он в течение нескольких секунд мог продемонстрировать это. И опять: Аврора едва почувствовала к нему расположение, — когда он обнял ее и позволил ей поплакаться в жилетку из-за Томми, — как он высказал это оскорбительное предположение, будто она хотела выгнать его.

Расстроенный генерал поковылял в комнату вслед за Авророй. Опечалила его собственная способность сильно огорчать Аврору даже тогда, когда он изо всех сил старался не испортить ей настроение. Такие особые усилия обычно ни к чему не приводили. Какой бы плацдарм ему не удавалось завоевать, это была территория, удержать которую удавалось всего несколько секунд, после чего приходилось снова возвращаться к окопной войне.

Он добрался на костылях до окна и остановился, не говоря ни слова. Он не знал, что сказать.

На дорожке в саду под окном в свете фонарей друг против друга сидели две белки, словно разговаривая между собой.

— Ты думаешь, эти белки счастливее нас? — спросил он. Аврора любила животных, и порой ее можно было отвлечь от мрачных дум, упомянув о них.

Аврора понимала, что это он пытается загладить свою вину, но по-прежнему чувствовала себя задетой и не хотела позволять ему втянуть себя в обсуждение беличьего счастья.

— Я же не виновата, что моложе тебя, Гектор. А ведь бесишься ты именно из-за этого. В наше время это называется подвести черту, не так ли? Я моложе тебя, и так будет всегда. У меня все шансы пережить тебя. Ты из-за этого бесишься?

Конечно, он бесился из-за этого, но не сейчас.

— Я знаю, что мне везет, — сказал генерал. — Ты так чудесно относилась ко мне все эти двадцать лет. По правде, ничего лучше тебя в моей жизни не было. С тобой мне было лучше, чем тогда, когда меня муштровали, с тобой мне было лучше, чем когда я был женат на Эвелине. Бесит меня то, что этому должен прийти конец. Конечно, ты в этом не виновата, — прибавил он поспешно. — Просто происходит именно это. Это просто жизнь и смерть.

Аврора тяжело вздохнула и задумалась. Генерал занервничал. Все чаще знаками пунктуации в их совместной жизни становились такие вздохи Авроры. Генералу это не нравилось. Настроение ее менялось за двадцать с лишним лет, прожитых вместе, сотни раз, если не больше, но обычно она избегала отчужденности. Она могла быть веселой, печальной, бешеной, но никогда она надолго не уходила в себя.

Теперь она стала вздыхать по-новому. Генерал читал в этом вздохе отчаяние и стремление замкнуться в себе. Не раз уже он намеревался попросить ее не вздыхать так, но боялся. Она могла неправильно истолковать эту просьбу. За долгие годы она много раз превратно его истолковывала, в сущности, настолько часто, что он попросту не мог взять в толк, почему она его еще не выгнала из дому.

Пока они стояли у окна, на дорожке, ведущей к дому, появилась маленькая машина, и из нее вышла Мелани, внучка Авроры. Она была толстушка, а волосы ее, коротко подстриженные, к досаде генерала, оказались выкрашены в зеленый цвет.

— Разве у нее зеленые волосы? — спросил он Аврору. — По-моему, они были розовые?

— Были розовые, а теперь зеленые, — пробормотала Аврора. — Мы что, из-за этого будем ссориться?

— Да нет, я просто наконец начал привыкать, что они розовые, — извинился генерал. — А теперь придется привыкать к тому, что они — зеленые. А до того они были оранжевые. У меня просто голова идет кругом. А когда-то у Мелани были красивые волосы, — добавил он. — Когда она была блондинкой.

Аврора и сама думала об этом. Когда Мелани была маленькой девочкой, ее светлые с отливом волосы приводили в восторг каждого, кто видел ее. Ей было всего три годика, когда умерла ее мать, и в последующие несколько лет ее живость, очарование и уверенность в себе помогали им не терять духа — им просто не удавалось грустить, когда они бывали с Мелани. Она никому не позволяла перечить ей, хотя пыталась это делать серьезно только Аврора. Она проскакала и пронеслась через годы раннего детства и юности, и ей удавалось в девяти из десяти случаев настоять на своем.

Потом она превратилась в девушку, и как только это произошло, от веселости, обаяния и самоуверенности Мелани не осталось и следа. Осталась лишь способность бросать окружающим вызов. Из костлявой, прыткой девчонки она превратилась в медлительную толстушку, которая подолгу занималась всякими пустяками и постоянно опаздывала к школьному автобусу. К тринадцати годам она начала исчезать из школы на несколько часов, к четырнадцати пристрастилась к амфетаминам, и ей пришлось провести большую часть летних каникул в лагере для наркоманов-подростков. Единственной, кому удавалось оказывать на нее хоть какое-то влияние, была Рози. К этому времени Аврора уже успела проиграть Мелани так много сражений, что почти перестала воевать с ней. Друзья Мелани — один богатый охламон сменял другого — все были одинаково невыносимы, по крайней мере, с точки зрения Авроры. От одного из них Мелани забеременела, и Рози уговорила ее сделать аборт. Вскоре она впервые убежала из дому, правда, в дом своей подруги, которая переехала в Даллас. Когда ей было семнадцать, в доме уже была такая напряженность, что Аврора согласилась снять для Мелани отдельную квартиру.

Она досрочно сдала экзамены в школе и поступила на курс журналистики в Хьюстонский университет, но вскоре бросила учиться и стала работать официанткой в фаст-фуд ресторанах. Потом снова взбрыкнула и бросила работу. Она опять была беременна, о чем и сообщила им с неделю назад. Аврора пыталась настаивать, что нужно опять сделать аборт, но Рози мать семерых и бабушка шестерых детей — хотела, чтобы Мелани родила ребенка. Один аборт можно было сделать, а два — нет. Кроме того, Рози до идиотизма любила детей и даже жалела, что сама не могла родить еще нескольких.

— Не позвать ли Мелани к нам наверх? — спросил генерал. — Может быть, у нее неприятности.

— Пусть ею пока займется Рози, — вздохнула Аврора. — Мелани и приезжает-то к нам, чтобы повидаться с Рози.

— Я что-то уже проголодался, — признался генерал. — Я так нервничал весь день. Я всегда нервничаю когда ты ездишь в тюрьму, и пока ты не вернешься я всегда успеваю проголодаться.

Аврора все еще переваривала три сандвича со свининой и приличный кусок пирога с мясом. Она села на кровать. Ее потянуло в сон, хотя она и понимала, что именно теперь вздремнуть ей не удастся.

— У нас будет великолепный суп-гамбо, — сообщила она ему. — И на десерт у меня будет Паскаль.

При упоминании этого имени глаза генерала налились кровью.

— Что у тебя с ним будет? — спросил Гектор. Он ничего не видел, ослепленный ревностью. Даже в полу темной комнате Аврора видела, что он покраснел.

— Извини, он будет здесь у меня к десерту, — объяснила Аврора. — Сама-то я съела кусок прекрасного пирога в «Поросенке». Возьми себя в руки. Кроме того, мне и так уже пришлось много вынести сегодня, и я не выдержу еще и твою ревность к Паскалю.

Генерал не мог вымолвить ни слова в течение нескольких минут. Он изо всех сил пытался подавить гнев. Аврора выглядела измученной и огорченной, и действительно, его ревность в такую минуту могла многое испортить.

— Если бы ты постарался, он мог бы понравиться тебе, — продолжала Аврора. — Ведь в конце концов, тебе стали нравиться мои прежние мальчики, хотя они все и умерли.

— Некоторым было столько же лет, сколько и мне, — напомнил генерал.

Аврора начала снимать с пальцев перстни. Ей нужно было принять душ, ничто иное оживить ее уже не могло.

— Возможно, они не были юношами, но у них были качества, присущие молодости, а вот тебе, Гектор, как ни неприятно говорить об этом, таких качеств никогда не хватало. В тебе осталось так мало юношеского.

— Да и с чего бы! — отшутился генерал. — Мне ведь восемьдесят шесть. И потом, ведь мне приходилось посылать людей на смерть. От такого старятся.

На самом деле он вряд ли смог бы припомнить сражения, на которые он посылал солдат, однако, ему нравилось напоминать Авроре, что он — солдат. Никто из ее «мальчиков» не посылал солдат на смерть.

— Да, тебя это состарило, и теперь ты делаешь все возможное, чтобы и меня состарить, — не унималась Аврора. — Жаль, не вернешь теперь Чарли, Тревора и Вернона. Ты так груб с Паскалем, что в карты играть он не остается. Я уверена, что будь со мной пара моих мальчиков, мы бы и в карты поиграли, и не ссорились бы.

— Я мог бы полюбить Паскаля, не будь он французом, — сказал генерал. — Но ты же знаешь, я воевал во Франции. Женщины у них приятные, а мужчины чересчур гордые. Все время повторяют свое «Вив ля Франс!». С меня довольно этого «Вив ля Франс». Если ты, конечно, не возражаешь.