Эмма Голдрик - Летняя буря Страница 7

В приемной послышалось хихиканье Алисы Стердевент, в обязанности которой входило печатать на машинке, регистрировать корреспонденцию, но она еще была и девочкой на побегушках и отчаянной сплетницей. Неодобрительно покачав головой, Клодия закрыла дверь.

– Жениться? – На лице Фила появилась зловещая ухмылка. – О Господи, это уж точно будет для нее хорошим уроком! Но я не собираюсь жениться, по крайней мере до сорока лет.

– Трудно исполнить все желания сразу, – сказала Клодия и, отвернувшись от него, стала демонстративно рыться в бумагах.

Глава 3

Когда Фил выехал из подземного гаража, поднялся восточный ветер и начался дождь, сначала небольшой, а затем полил как из ведра. И несмотря на погоду, впервые за долгое время он вдруг почувствовал радость. Однако не хотелось доискиваться до причин столь хорошего настроения, чтобы не связать себя ненужными обязательствами.

Понтонный мост поднялся выше обычного. Фил остановил машину у сводов моста и огляделся: над морем собирались грозовые облака, синяя тень упала на скалы, носившие название «Виноградники Марты». Море у берегов Норманс-Айленда покрылось сильной рябью; взглянув на небо, он не обнаружил в нем чаек – птицы укрылись на плоских крышах торговых рядов. Фил осторожно нажал на педаль и, взявшись обеими руками за руль, постарался, чтоб машина не подпрыгивала при съезде с моста.

Оба дома на острове словно вымерли: ни дыма из труб, ни звуков радио. Резко затормозив у своего, он выскочил из машины. Из-за угла появился Сэм, за ним тянулась веревка.

– Веселый денек, – пробормотал Фил и нагнулся к своему любимцу.

Веревка свисала с того места, где положено быть шее. Сэм разлегся на дорожке и стал доедать веревку.

– Надо было ее предупредить, – сказал Фил, обращаясь к Сэму, – что ты всеядный, а это значит, что ты ешь все подряд. – Фил попытался развязать узел. – Ну что, малыш? Это ведь твоя любимая веревка. Если бы она привязала тебя нейлоновой, а не сизалевой [4], ты так и сидел бы на привязи.

Свинья нежно хрюкнула и потерлась безволосым боком о ногу Фила. Узел развязался, и Сэм в восторге запрыгал вокруг хозяина.

– А как вы с леди уживались?

Вопрос явно не понравился. Сэм прекратил прыгать и посмотрел так уныло, как это умеют делать только свиньи.

– Не очень, да, Сэм?

Сэм нерешительно переминался. Он не любил мокнуть под дождем, который припустил вовсю, но и показывать свою изнеженность тоже не хотелось – он словно сжался под толстой кожей. Потом вдруг понесся к соседнему дому, из-за курьезной комплекции галоп у него не получился, пришлось ограничиться быстрой рысью. Фил последовал за Сэмом.

С трудом преодолев ступеньки, Сэм с грохотом распахнул задом боковую дверь, и тут Фил услыхал, как где-то в доме рыдает Чарли.

– Что случилось? – Фил оттолкнул своего любимца и бросился в потемках на кухню. Чарли сидела, вернее, сжалась в комочек, в большом кресле. – Вы ушиблись?

Наконец-то явился, подумала Чарли, совершенно измученная, и стоит перед ней, на этот раз одетый небрежно. Дождь стучит по крыше, а на нем не видно ни капли, даже на тщательно причесанных черных кудрях. Зато с Сэма, уткнувшегося носом ей в ногу, натекла лужа. Уж лучше иметь дело с мокрой свиньей, чем с мистером Само Совершенство.

– Убирайтесь из моего дома, – чуть слышно проговорила она. – У меня и так голова идет кругом, а тут вы еще вваливаетесь. – Чарли утерла кулаком слезы. нельзя показывать ему свою слабость. Она шмыгнула носом и поискала платок.

– Я не вваливался, дверь была открыта, – Фил старался говорить мягко и участливо.

– Ну так ваша свинья ввалилась. – И он, притворщик, еще имеет наглость проявлять заботу! Да она ни за что не попалась бы утром в ловушку и не согласилась присмотреть за Сэмом, если бы ее бдительность не притупили анальгетики. – Ввалилась свинья, а за ней вы, значит, вы соучастник взлома!

– Я прослушал двухгодичный курс права, и там это классифицируется иначе, ответил Фил, прохаживаясь по кухне.

– Знать ничего не хочу, – огрызнулась Чарли, с трудом поднявшись на ноги. – И слышать тоже.

Он еще говорил что-то мягко и нежно, волнуя ее своим голосом, но слова не доходили до Чарли. У нее голова кружилась, но найти объяснение странному, незнакомому доселе чувству она не могла, и, главное, она не испытывала гнева.

Фил замолчал, наступила гнетущая тишина, нарушаемая только стуком дождя, сопеньем Сэма и тиканьем настенных часов. Вот сейчас он заорет или скажет какую-нибудь гадость, ждала Чарли.

Но этого не случилось, напротив, двигаясь словно под гипнозом, она оказалась у него в объятиях, и слезы потекли ручьем. Что ты, дурочка, делаешь? Ответа она не знала, просто обняла его и очутилась там, где покойно и надежно, куда не долетают житейские бури. Чарли прижалась к его груди, ей стало тепло и уютно.

Рыданья стихли, слезы высохли, но зато потекло из носа. Фил слегка отстранился и вынул чистый носовой платок.

– Я всегда ношу запасной, – сказал он. Эта ничего не значащая фраза почему-то показалась Чарли удивительной.

– Высморкайтесь.

Она так и сделала и, возвращая платок, сказала:

– Вы будто воспитательница в пансионе. Они снова помолчали, и снова Фил прижал ее к себе. Чарли слышала, как сильно бьется у него сердце, и вдыхала терпкий запах мужского лосьона.

– Расскажите, как прошел день, – попросил Фил.

Слова у Чарли хлынули потоком, словно прорвалась плотина, а он лишь нежно поглаживал ее по спине.

– Я даже одеться не могла, – захлебываясь, повествовала Чарли. – Обычно я ношу пуловеры, а без правой руки мне ни пуговицы, ни крючка, ни молнии не застегнуть, вот я и хожу в этом платье.

К тому же старом, но это она сказала уже про себя. Мне его сестра Мэри подарила, а она десять лет как умерла!

– А почему вы босая?

– Я.., не нашла туфли. Одна потерялась, а дверца шкафа защелкнулась, и мне одной рукой ее не открыть... – Чарли вскрикнула.

– Болит рука?

– Да.

– Что еще случилось?

– Я хотела приготовить яичницу на завтрак, но уронила ее на пол, поэтому поела только тосты. И еще я не могла прибавить посильнее газ, знаете, как трудно без правой руки.

Фил сочувственно ахнул и погладил ее по плечу.

– Надо было соскрести яичницу с пола, обмыть и съесть.

– Я и хотела, но Сэм меня опередил.

– Как я не догадался! Что еще?

– Потом я решила вывести Сэма, нашла старую веревку, привязала ему на шею и выпустила его, а он...

– А он слопал веревку. Знаю.

– Он убежал, а я подумала, что вы вернетесь домой, накричите на меня, и испугалась...

– Испугались, что я накричу? – Он в недоумении поднял брови.

– До смерти. Потом началась гроза, а я ее боюсь.

– Но это ведь не самое ужасное, не правда ли?

Чарли поежилась и замерла, вглядываясь в его серьезное лицо. Может быть такое, чтобы мой сосед, этот воинственный Аттила [5], беспокоился обо мне? Мог ли он так сильно измениться или просто готовит новое унижение?

– Расскажите мне все, – уговаривал Фил.

– Трудно объяснить. – Она нервно отбрасывала здоровой рукой кудри, а они снова падали ей на лицо. Чарли чихнула и решилась открыть перед ним свою душу – пусть разбирается, тем более что он сказал успокаивающе:

«А вы попробуйте». Это побуждало к откровенности. – Я стала учиться играть на скрипке в восемь лет, – начала Чарли и уткнулась носом ему в жилет. Долгие годы это было моим спасением. Когда меня очень уж обижали, я играла, и музыка, даже упражнения, успокаивала. Моим миром была музыка, а теперь...

– А теперь вы не можете играть. – Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение.

– Да. У меня смычковая – правая рука, я не смогу твердо держать смычок. Все кончено, по крайней мере на шесть недель, а может, и дольше. – Она замолчала, посмотрела на него снизу вверх, и в ее глазах можно было прочесть то, что она не договаривала: я не могу и шести недель прожить без музыки.

– С рукой действительно так серьезно? – Он с нежностью перебирал пряди ее волос.

А Чарли вдруг испугалась: неужели он смотрит на меня как на свою собственность?

Больше всего Чарли боялась, что какой-нибудь самец неожиданно набросится на нее и попытается подчинить своей воле. Это уже было! Она постаралась говорить как можно равнодушнее:

– Указательный и другие пальцы ушиблены, а мизинец сломан. Я не могу найти у себя ничего болеутоляющего и схожу с ума.

– Может... – он заколебался, так как ничего не знал о ней, – может, вам поехать домой к маме?

– Это невозможно, – Чарли тяжело вздохнула. – Папа и мама умерли, а братьев и сестер у меня нет. Я выросла в приюте Сестер Милосердия.

– Тогда надо обратиться за помощью к соседям.

– У меня нет...

Фил усмехнулся, а она замолчала, подозрительно глядя на него и слегка отодвинувшись.

– Вы мой единственный сосед, – почти прошептала Чарли.