Джудит Гулд - Творящие любовь Страница 8

Она взяла Элизабет-Энн под руку, почти втащила ее внутрь, закрыла дверь, лязгнули многочисленные засовы.

— Вы боитесь взломщиков? — задала вопрос молодая женщина.

— Взломщиков? Взломщики, ха! — Людмила Ромашкова быстро обернулась к ней, глаза ее сверкали. — Если бы они были взломщиками. Нет, они куда хуже. Дьявол! Сначала я боялась красных, потом белых. Со взломщиками я бы как-нибудь справилась. — Ее брови драматически поднялись, потом выражение лица смягчилось. — Заходите, выпейте со мной чаю. Мы поговорим, а потом посмотрим квартиру.

Госпожа Ромашкова пошла в гостиную. Впереди бежали собачки. Мрачная, душная комната поражала так же, как и сама хозяйка. Помещение больше походило на запасник музея, чем на гостиную. Мебель была наставлена так тесно, что сразу становилось ясно: эти вещи раньше украшали все пять этажей особняка. Когда глаза Элизабет-Энн привыкли к темноте, она смогла разглядеть два рояля, три кушетки, четыре консоли, мраморную колонну, канделябр времен Наполеона, два письменных стола, ларь в стиле барокко, средневековый сундук, темный елизаветинский стол и подсвечник — золото и хрусталь — в стиле ампир. Попугаи из мейсенского фарфора, лампы с истертыми шелковыми абажурами, кресла с позолоченными ножками или подставками для ног, гобелены, фотографии в серебряных рамках, иконы в серебряных окладах и египетские древности под стеклом теснились рядом и громоздились друг на друга в веселом, буйном и противоречивом великолепии. Это был бы рай для антиквара, но, несмотря на стесненность средств, эмоции госпожи Ромашковой всегда брали верх над практичностью. Ей и в голову не приходило расстаться хоть с одним экземпляром.

— Вот это настоящий чай, — объявила Людмила, наливая совершенно черную жидкость и разбавляя ее кипятком из гигантского серебряного самовара.

Элизабет-Энн приняла из ее рук хрупкий хрустальный стакан в серебряном подстаканнике и уже собралась было опустить в чай кусочек сахара.

— Нет, нет! — воскликнула Людмила. — Сахар надо взять в рот и запивать чаем.

Элизабет-Энн сделала так, как ей сказали. Напиток был горьким и крепким, абсолютно непохожим на то, что она любила, а с сахаром он приобрел приторно-сладкий вкус.

— Вот так надо пить чай. — Людмила отпила из стакана и удовлетворенно вздохнула. Она уютно устроилась на зеленом бархатном сиденье круглого дивана, рассчитанного на четырех человек, с богато украшенной серединой. Созданный в эпоху Наполеона III, он, казалось, попал сюда из фойе оперы времен Второй империи. Элизабет-Энн сидела напротив хозяйки в кресле с прямой спинкой эпохи Регентства с обюссоновской обивкой.

Наконец госпожа Ромашкова наклонилась вперед, поставила свой стакан рядом с самоваром, возвышавшимся на восьмиугольном складном украшенном слоновой костью столике, принадлежавшем когда-то бедуинам. Потом, устроившись поудобнее, потребовала:

— Итак, теперь расскажите мне все о себе.

— Все? Обо мне? — Элизабет-Энн казалась застигнутой врасплох. — Да тут и рассказывать нечего.

— Всегда есть что рассказать. — Людмила вздернула подбородок и рассудительно кивнула. — Вы замужем?

Элизабет-Энн поставила стакан.

— Да, — осторожно сказала она, — но я одна.

— А ваш муж? Он не с вами?

Женщина отрицательно покачала головой.

— Вы разведены?

— Не совсем так.

— М-да, мужчины. — Людмила сердито затрясла головой. — Я иногда спрашиваю себя, зачем мы, женщины, связываемся с ними. Но вы можете сами оказать себе услугу. В следующий раз найдите симпатичного русского. Они лучше всех, — закончила хозяйка, подкрепив свои слова решительным кивком.

— Я запомню это, — улыбнулась Элизабет-Энн.

— Очень советую. — Людмила открыла хрупкую деревянную шкатулку для сигарет, аккуратно выбрала одну, вставила ее в длинный костяной мундштук и зажгла. Тут же густое синее облако едкого дыма обволокло ее. Людмила опустила веки.

— У вас есть дети?

Элизабет-Энн кивнула:

— Четверо.

— Четверо?

— Ну да. Я надеюсь, вы ничего не имеете против…

— Дети шумят, носят грязь и все портят. Я всегда говорю: хотите снять квартиру, не имейте детей, — сурово сказала госпожа Ромашкова.

— Что ж… Тогда я пойду. Элизабет-Энн поднялась на ноги и улыбнулась, как бы прося прощения: — Спасибо за восхитительный чай.

— Да вы едва к нему притронулись! — Палец Людмилы обвиняюще указывал на стакан гостьи. — Садитесь и допивайте. Расточительство — грех.

— Но я действительно должна идти, — запротестовала Элизабет-Энн. — Я должна найти для нас квартиру и не могу напрасно тратить время.

— А кто говорит, что вы даром теряете время? Мы пойдем наверх, и я покажу вам квартиру. Она маловата для пяти человек, но очень милая.

— Но… я подумала, что вы не хотите сдавать квартиру семье с детьми.

Людмила царственно пыхнула сигаретой.

— Обычно я этого не делаю, — беззаботно сказала она. — Как только мне говорят, что дети не шумят и не ссорятся, я говорю себе: «Людмила, плохи твои дела». Но, если человек говорит, что он пойдет искать другую квартиру, тогда я знаю, что все в порядке. — Ромашкова улыбнулась Элизабет-Энн сквозь дымовую завесу: — А теперь допивайте ваш чай.

3

Элизабет-Энн взглянула на Регину и с надеждой улыбнулась:

— Что ты думаешь?

Регина задумчиво оглядела спальню:

— Очень мило. Я думаю, всем здесь понравится.

Мать выглядела так, словно с ее души свалился груз.

— Именно поэтому мне и хотелось, чтобы ты увидела квартиру первой, хотелось услышать твое мнение. — Она прошлась по маленькой комнате, огибая мебель. — Квартира меньше, чем мне бы хотелось, и намного дороже. Но очень хорошие соседи и школы. Но главный козырь — парк. Госпожа Ромашкова, то есть, я хотела сказать, Людмила… — Элизабет-Энн рассмеялась. — Иногда мне трудновато называть ее Людмилой. Она выглядит как госпожа, как графиня или что-то в этом роде.

Регина тоже засмеялась:

— Я понимаю, что ты имеешь в виду.

Элизабет-Энн продолжила:

— Она сказала мне, что парк частный. Только те, кто живут вокруг него, имеют ключи. Хозяйка даст их и нам. Вам, детям, нужен свежий воздух и безопасное место для игр, а это идеально подходит.

Регина кивнула.

— Но ведь одной спальни не хватает?

Элизабет-Энн пожала плечами:

— Я могу отказаться от собственной спальни. Это не слишком большая жертва ради того, чтобы иметь парк в своем распоряжении. Мне будет достаточно удобно на кушетке в гостиной. — Она замолчала и с любовью огляделась. — И мебель, предоставленная нам Людмилой, очень красива. Везти все из Квебека обошлось бы намного дороже, да и вещи там значительно хуже.

— Главное, чтобы тебе здесь нравилось, мама, чтобы тебе было удобно.

— Я знаю, что вам всем тоже будет хорошо. — Элизабет-Энн тепло обняла Регину и, не отпуская ее, нахмурилась. — Все равно это большая перемена, и она пугает меня.

— Иначе ты ничего не добьешься.

Мать покачала головой:

— Ты права, иначе ничего не выйдет. Пойдем, посидим в гостиной.

Она первой прошла через узкий холл и остановилась на пороге, любуясь комнатой, небольшой, но с высоким потолком и мраморным камином. Единственное окно выходило на принадлежащий Людмиле заросший сад за домом. В тихие дни Элизабет-Энн могла представить, что она не в одном из величайших городов мира, а где-то в мирном провинциальном оазисе.

Но в самой квартире ничто не напоминало провинцию. Поселившись в Манхэттене, миссис Хейл решила, что ее жилище станет отражением атмосферы города: эклектика, модный стиль, уходящий тем не менее корнями в прошлое. В то же время их дом должен стать их крепостью, где она и дети смогут чувствовать себя в безопасности, где можно будет отдохнуть на почтительном расстоянии от высокого напряжения и суматошной энергии, встречающих их за порогом. Стены она выкрасила в насыщенный синий цвет, но потолок оставила белым. Используя лишь несколько больших вещей из людмилиной обстановки, включая два огромных позолоченных зеркала и светлый бежевый ковер, ей удалось создать иллюзию большего простора.

Одну из стен гостиной целиком занимали встроенные книжные полки. Многоцветные корешки книг, принадлежащих хозяйке, переливались живым радужным спектром. Но что более важно, здесь были и полное собрание сочинений Диккенса, и новые книги по психиатрии, и многое другое. Элизабет-Энн понимала, что это поможет ей пополнить свое скромное образование. Ее зачаровывали тома, которые она теперь имела возможность прочесть.

В общем, это была просторная комната, ее легко было содержать в чистоте. Элизабет-Энн предпочитала, чтобы вся семья собиралась в большой кухне, поэтому гостиной они будут пользоваться редко, испытывая к ней уважение.