Альфред Жарри - Любовь преходящая Страница 9

ЛЮСЬЕН: Эта девица — враг рода человеческого, причем самый опасный.

НЕВЕСТА (посмеиваясь): A-а! Вот вы и присмирели, мой маленький тигренок! Вы никак испугались, что я рассержусь? Ну, подойдите сюда! Вы так жалки! А я так отходчива, так добра… Смотрите, кровь уже не идет. (Она берет его за руки). Встаньте на колени… быстро… сейчас вернется маменька. Я вас прощаю. Я ничего не расскажу о том, что вы сделали, но и вы (жеманно), со своей стороны, вы ведь не скажете, что я вам разрешила себя поцеловать? (Наивно). Счет дружбы не портит! Ну же, Люсьенчик… Не будьте букой! Я готова вверить вам свои пальцы, ладонь… запястье под рукавами, локон, а по праздникам, под столом, даже ножку… но никаких губ… и никаких укусов. Этого еще не хватало! (с чарующей доверительностью). Я же знаю, Люсьен, что ты меня любишь… но Я — ПОРЯДОЧНАЯ ДЕВУШКА!

ЛЮСЬЕН (стоя на коленях, потупив взор): Я тебе выставлю такой счет, что… надеюсь, он испортит не только дружбу! Да-а, я спасся чудом! (громко). Мадмуазель, я умоляю вас принять мои извинения.

НЕВЕСТА (весело): Да, мой глупенький Люсьен, да, мой наивный женишок, да, влюбленный бесстыдник! Прескверный мальчишка! Вы заслуживаете того, чтобы я вас разлюбила… но я прощаю вас от всего сердца. Вы принесете мне букет роз особого сорта, из Ниццы… которые символизируют Клятву в любви и примирение! Итак, мы договорились, не правда ли? Розы из Ниццы…

ЛЮСЬЕН (поднимаясь с колен, холодно): Дорогой друг, я весьма сожалею, но завтра я уезжаю, причем, как раз в Ниццу, а посему разрешите с вами распрощаться.

Он смотрит на нее пристально, все спокойнее и спокойнее.

НЕВЕСТА (строго): Люсьен! Я нахожу эту шутку вульгарной! Я не понимаю!

ЛЮСЬЕН: Неудивительно, ведь мы говорим на разных языках. Я кусаю, а вы перетираете… Дальнейшие разговоры бесполезны. До свидания.

НЕВЕСТА (растерянно): Я надеюсь, вы дождетесь маменьку…

ЛЮСЬЕН: Нет, я не собираюсь никого дожидаться… Я ухожу. А вы, вы пропали… (Он направляется к двери). Думаю, вы будете обо мне вспоминать, да и шрам останется навсегда… Я не претендую на исключительную значимость. Но все же уверен, что, не любя вас и — невзирая на все усилия — так и не сумев вас полюбить, я сделал вам куда больше добра, чем вам кажется. (Он смеется.) Этой ночью моя слюна и ваша кровь смешаются в глубине вашего сердца, чтобы породить первого бастарда в этой почтенной семье… Вы родите Любовь, но меня уже здесь не будет, чтобы признать это дитя своим… Прощайте… К счастью, я человек не порядочный.

Он выходит.

НЕВЕСТА (опуская руки): Неужели он это всерьез? Неужели он действительно ушел?

СЛУЖАНКА (вбегая): Пришла Мадам! Я слышала, как хлопнула входная дверь! Мадмуазель, быстро предупредите г-на Люсьена. (оглядывается) Как же так? А где ваш жених?

НЕВЕСТА (испуганно): Ушел. Убежал как безумный… Это он хлопнул дверью… Ах, Луизон, мне так страшно…

СЛУЖАНКА (невозмутимо): Теперь я понимаю, в чем дело: он убил свою акулу!

VII

У ВРАЧА

Полумрак, благоприятный для нежных излиянии.

ЛЮСЬЕН (одеваясь методично и стыдливо): Сударь, вам следовало бы знать, что подобные вещи происходят сами по себе. А вы имеете дерзость спрашивать меня, как это могло случиться со мной! Вы, право, меня удивляете! Я не знаю ни как, ни почему — что, впрочем, вовсе и не важно, — однако, желая принести наибольшую пользу науке, имею сообщить вам о некоторых особых случаях: после моего ухода вы сможете их классифицировать по своему усмотрению, и — уверяю вас — не пожалеете. Хотя, если вдуматься и учесть, что и мое время ограниченно, то будет предпочтительнее внятно и детально изложить вам суть одного случая, нежели охватить рассказом целый ряд случаев в их сумбурной обрывочности (в этой связи, кстати, я не считаю нужным увеличивать ваш гонорар: вы получили возможность оценить мое прекрасно сложенное и поразительно крепкое мускулистое тело с нежной кожей, другими словами, мои скромные достоинства, которые не перестают быть достоинствами, даже если они опущены при выписывании счета за оказанные мне услуги; к тому же вы — в преклонном возрасте и, думается мне, несколько пресыщены, я же одарил вас своим моложавым видом и — поборов обычную стыдливость, — показал вам, каким может быть лицо иной сексуальной ориентации, то есть мужчина непорочный, и вам, сударь, не пришлось скучать! о нет! вы свое время потратили отнюдь не зря!).

Итак, сударь, мы говорили о том, что нас интересуют особые случаи. Представьте, что, как-то оказавшись в одном монастырском парке на аллее, с двух сторон окаймленной лилиями, я, с присущей мне наивной непосредственностью, захотел понюхать изысканный аромат этих загадочных цветов! Позвольте описать вам сие очаровательное приключение (действительно любопытный клинический случай, на который я, дорогой друг, не могу не обратить вашего внимания!).

Воздух распирало от майского благоухания. Перья невидимых горлиц снежно опадали, — как говорит в своем стихотворении г-н Коппе[41], а, может, какой-нибудь другой автор (классиков я знаю скверно), — и небо оскорбительно голубело как дно тарелки севрского фарфора, голубело тем голубым цветом Мари-Луиза, секрет изготовления которого уже давно, сударь, утрачен при переходе на промышленное производство!

Старое монастырское здание со сводчатыми оконными переплетами покоилось в глубине многовекового парка, а из густых зарослей выглядывали мордочки ланей, а точнее, ланей с ласковыми глазами газелей.

Аллея лелеялась (аллитерация) и истончалась у готической часовни… в которой служили праздничную белую мессу (а то кое-кто, кажется, устраивает черные!), мессу в честь дам из «Вечного поклонения»[42], сударь.

Раздавались восхитительные песнопения, и от ритмичного дуновения каникульного бриза (каникульного[43]… до сих пор не знаю, что имеется в виду, однако, само слово меня просто сводит с ума), лилии склоняли свои венчики с серебром (я, кстати, не мог дать им сдачу медью) в мою сторону, а одна из них, наиболее, — откровенно — приближающаяся к лилейности моей кожи, ко мне даже прикоснулась. Я ни о чем не подумал — у меня вообще нет такой привычки, — и обратился к ней приблизительно с такой речью:

— Лилия, дорогая лилия с тревожным пестиком, что тебе от меня надо?

Она мне ответила на языке лилий:

— Я — бела!

— Вижу, что ты бела! Такое ощущение, что ты гипсовая! Смех да и только!

— Ты — бел! — добавила она.

— Я?! Я, дорогая, замешан в тесте для ангельских хлебов! — ответил я. — Я — горячая облатка… Я красивее тебя… Я не выгляжу как папье-маше, зажеванное презренными буржуа! Я — существо редкой породы! Я есть то лучшее, что заделывается в чревах наших матерей, когда Создатель совершенно случайно спускается к ним в том виде, какой обычно принимает для подобных мероприятий… Ну, как? Сникла? Ты — удивительная лилия, но я, я еще удивительнее! Я настолько белый и чистый, что стоит мне совершенно случайно прикоснуться к женщине, как она сразу же бледнеет… Вот так! И если однажды в этом парке я размозжу себе череп, вам всем, милочка, здесь делать будет нечего: вы окажетесь жутко серыми на фоне моих раскиданных мозгов!

Упрямая лилия принялась доказывать мне, что ее аромат выигрывает по сравнению с ароматом моих подмышек. Она кланялась на все четыре стороны (удивительно, мой дорогой, что лилии вообще способны различать какие-то стороны), крутилась и вертелась двумястами возможными способами (на самом деле их едва ли наберется сотня), и в итоге сорвалась со своего собственного стебля; отбрасывая лепесток за лепестком, каплю росы за каплей росы, увяла подобно юному восточному принцу, пристрастившемуся к гашишу, и умерла от истомы как заурядный нарцисс у фонтана!

…Итак, дорогой доктор, у меня есть сомнения относительно чистоты лилии… А если бы вы, как и я, понаблюдали за тем, как она корчится в беспорядочных конвульсиях, едва монашки запевают свой любовный De profundis[44], я убежден: такие же сомнения выразили бы и вы (каждый выражает то, на что он способен, не правда ли?).

ДОКТОР:!..

ЛЮСЬЕН (не переставая улыбаться): Нет абсолютной уверенности, что я ее потерял именно так… Но судя по всему, возможно именно так я и должен был ее обрести!

Он кланяется.

ДОКТОР:!..

ЛЮСЬЕН (обстоятельно): Если, конечно, дорогой доктор, вы не решите, что это произошло из-за того, что я кусал за губы девственницу, дочку буржуа и свою бывшую невесту Фелицию Пикарель!