Трейси Гузман - Райская птичка

Трейси Гузман

Райская птичка

Впервые опубликовано в Соединенных Штатах Америки издательством Simon & Schuster, Нью-Йорк.

Стихотворение Мэри Оливер «Без путешествия» (1963) публикуется с разрешения Charlotte Sheedy Literary Agency

Переведено по изданию:

Guzeman Т. The Gravity of Birds: A Novel / Tracy Guzeman. – New York: Simon & Schuster, 2013. – 304 p.

© Tracy Guzeman, 2013

© No Voyage by Mary Oliver, стихотворение, 1965, 1976

© DepositPhotos.com / Dmitriy Shironosov, maximkabb, обложка, 2013

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2013

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2013

Данная книга представляет собой художественное произведение. Имена, персонажи, места и события либо являются плодом воображения автора, либо используются в качестве вымысла. Любое сходство с реальными событиями, местами и людьми, живыми или умершими, абсолютно случайно.

Посвящается моим родителям, Джейн и Дину, и моим сестрам, Джил и Марни – книжным обжорам от первого до последнего

Просыпаюсь раньше теперь, когда птицы вернулись И поют на деревьях-оплотах. На постели у раскрытого окна Лежу грудой бесплодной земли, а вокруг распускается весна.

А что же странники? Из всех, кого помню, Кто не садился в ладью с горем под мышкой среди прочих карт? Люди как будто никуда не уходят. Но слетают с насиженных мест, когда подступает смерть.

Что до меня – моя зияющая жизнь Ни новизны, ни обмана дали не просит. Где, в какой стороне смогла бы найти пристанище этим мыслям? Кто еще остался в этом павшем городе?

На постели у раскрытого окна лежу и вспоминаю. А птицы на деревьях поют о круге времен. Пускай ступает дальше смерть, и я пускай, если сумею… Шелохнуться не успев, унаследую беду.

О, я хожу смотреть, как большие корабли покидают гавань, И мои раны рвутся от нетерпения, но все же возвращаюсь Разбирать плакучие руины своего дома. Здесь или нигде примирюсь я с фактом.

Глава первая

Элис кружила по мшистой опушке, укрываясь в обрывках теней. Она ждала рева его «остин-хили», несущегося по проселочной дороге, которая отделяла государственный парк от вереницы коттеджей, окаймлявшей озеро. Но тишину нарушала только беседа овсянок в куполе ветвей над головой. Переливчато-синие самцы метнулись глубже в чащу, заслышав ответное «фьють-фьють чик-чирик» Элис. Она продиралась сквозь подлесок, и ростки сосен, ярко-зеленые на фоне прошлогодней хвои, терлись о штаны. Она оделась так, чтобы сливаться с лесом: волосы спрятала под длинноклювую бейсболку, вещи выбрала простые и неприметные. Заслышав наконец глухой шум его машины, Элис присела на корточки за стволами берез и постаралась сделаться как можно меньше, погрузившись в мелкую топь папоротника и опавших листьев. Положив дневник орнитолога и книжку со стихами на колени, она срывала со стволов тонкую пленку бересты и наблюдала, как он выворачивает на засыпанную гравием парковку перед своим коттеджем.

Заглушил мотор, но остался в кабриолете и зажег сигарету. Он так медленно курил и так долго не открывал глаз, что Элис засомневалась, не уснул ли он или, быть может, впал в очередной мрачный транс. Выбравшись наконец из тесноты переднего сиденья, он встал во весь рост, такой же высокий и стройный, как темные стволы, что выстроились у него за спиной, глотая его тень. Левая ступня Элис затекла, и ее закололо сотнями иголок. Элис дернулась. Ветки под ней хрустнули ничуть не громче, чем под лапкой маленького зверька, но он тут же повернулся в ту сторону, где она пряталась, и остановил взгляд на точке прямо над ее головой. Она затаила дыхание.

– Элис, – шепнул он в теплый воздух. Она едва уловила шелест, едва разглядела движение губ. Но была уверена, что он произнес ее имя. Это объединяло их: они оба были наблюдателями, хоть и каждый по-своему.

Он взял с пассажирского сиденья бумажный пакет и почти с любовью прижал его к груди. Бутылки, решила Элис, вспоминая об отце и его многочисленных путешествиях от машины к их домику и обратно. Тот бережно переносил привезенное с собой спиртное – запас, которого хватало на месяц тостов, стаканчиков на ночь и утренних опохмелок. «Стоит появиться первому курортнику, как чертовы местные взвинчивают цены, – говорил отец. – Зачем вдвое переплачивать за то, что я выпью всего раз?» Нет уж, его не проведут. А значит – бутылки: красного и белого вина; шампанского; гальяно[1] и апельсинового сока для «волбенгеров»[2], которые любит жена; водки и джина; всевозможных легких напитков для коктейлей плюс бутылка элитного виски и несколько ящиков пива. Все это транспортировалось тем же бережным способом, к которому прибегнул сейчас Томас Байбер.

Когда он преодолел короткий пролет мощеной лестницы и дверь захлопнулась у него за спиной, Элис перебралась на мягкий холмик земли, засыпанный иголками. Она почесала место комариного укуса и открыла книгу, чтобы снова перечитать стихи. Миссис Фелан, библиотекарь, отложила ее для Элис, как только получила.

– Мэри Оливер «“Без путешествий” и другие стихотворения». Сестра прислала мне ее из Лондона, Элис. Я подумала, что тебе приятно будет прочесть ее первой. – Миссис Фелан пролистала страницы, озорно подмигнув Элис, будто они были в заговоре. – Она до сих пор пахнет новой книгой.

Элис приберегла книгу для озера, не желая читать ни единого стихотворения, пока не окажется в правильной обстановке. Утром на пристани она схватила полотенце, все еще немного влажное и пахнущее водорослями, растянулась на животе и, приподнявшись на локтях, начала листать сборник. От палящего солнца, отраженного от хрустящих страниц, болела голова, но Элис не двигалась с места, позволяя жаре раскрашивать кожу нежно-розовым. Она продолжала читать, задерживая дыхание после каждой строфы, сосредотачиваясь на языке, на тонком значении каждого слова, сожалея, что может лишь воображать, о чем идет речь, не зная этого наверняка. Теперь страница со стихотворением «Без путешествий» смялась, стала рябой от крупинок песка, а в углу ее красовался отпечаток влажного пальца Элис.

Лежу грудой бесплодной земли…

Строки хранили тайны, которые она не могла разгадать.

Если Элис попросит, Томас расшифрует ей стихотворение, не переходя на сюсюканье, к которому часто прибегают взрослые, и не отмахиваясь от нее расплывчатыми фразами и деланным замешательством. Они обменивались познаниями, баш на баш. Он открывал ей джаз, босанову и бибоп. Рисуя, он включал композиции своих любимчиков: Слима Гальярда, Риты Рейс, Кинга Плеже и Джимми Джуффри – и время от времени пронзал воздух кистью, если хотел, чтобы она обратила внимание на какой-то переход. Элис, в свою очередь, показывала ему последние страницы своего дневника: рисунки с изображением болотной совы и американской свиязи, кедрового свиристеля и других певчих птиц. Объясняла, как безобидный с виду американский жулан убивает жертву, ударяя клювом ей по затылку, повреждая спинной мозг, а затем насаживая ее на шипы растений или колючую проволоку и разрывая на части.