Нора Робертс - Обольщение смерти

Нора Робертс

Обольщение смерти

Итак, я говорю о снах,Пустых плодах докучного ума,Фантазии ленивых порожденьях.

Ведь каждый, кто на свете жил,Любимых убивал:Одних – жестокостью, другихОтравою похвал,Трус – поцелуем; тот, кто смел,Кинжалом наповал.

1

Смерть приходила к ней в снах. Это были сны ребенка, который уже не был ребенком и вновь и вновь сталкивался с призраком, не желавшим умирать.

В комнате было холодно, как в могиле. За грязным окном – мигающий красный свет. Блики играли на полу, на стенах, на ее теле. Она корчилась в углу, продолжая держать в руке нож, покрытый до самой рукоятки запекшейся кровью.

Боль пронзала ее всю. Каждую клеточку ее тела заливали волны боли, которой не было ни начала, ни конца. Болела рука, которую он вывернул, болела щека, по которой он ударил тыльной стороной ладони. И невыносимо болела промежность, которую он снова порвал, насилуя ее в очередной раз.

Она была оглушена болью и шоком. И везде на ее теле была его кровь.

Ей было восемь лет.

Воздух, который она выдыхала, тут же превращался в пар. Эти маленькие призраки говорили о том, что она жива. Да еще мерзкий и приторный вкус крови. Удушающий запах смерти заглушал запах виски.

«Я жива, а он нет. Я жива, а он нет». Эти слова продолжали звучать у нее в ушах, с трудом пробиваясь в сознание.

Она была жива. Он – нет.

Его открытые глаза смотрели на нее.

Он улыбался.

«Нет, малышка, от меня не так легко избавиться».

Ее дыхание участилось. Она хватала ртом воздух, готовая закричать, но из горла вырывались лишь всхлипывания.

«Опять устроила черт знает что! Неужели так трудно делать то, что тебе велят?»

В его голосе слышалось то опасное веселье, которое было страшнее всего на свете. Когда он смеялся, из проделанных в его теле дыр хлестала кровь.

«В чем дело, малышка? Ты проглотила язык?»

– Я жива, а ты нет. Я жива, а ты нет.

«Ты так думаешь?» Он шевелил пальцами, и она стонала от ужаса, потому что с кончиков его пальцев капала кровь.

Прости меня. Я не хотела этого. Не делай мне больно. Ты всегда делаешь мне больно. Зачем?

«Потому что ты дура. Потому что ты не слушаешься! Потому что – и это самое главное – я могу. Могу делать с тобой что угодно, потому что все на тебя плевать хотели. Ты никто и ничто. Не забывай об этом, сучка!»

Тут она начинала плакать. По залитому кровью лицу бежали ручейки слез.

– Уйди. Уйди, оставь меня!

«Ни за что. И никогда».

К ее ужасу, он поднимался на колени. Стоял окровавленный, скорчившись, как отвратительная жаба, следил за ней и улыбался.

«Я вложил в тебя слишком многое. Время и деньги. Мать твою, кто дал тебе крышу над головой? Кто кормит тебя от пуза? Кто путешествует с тобой по всей огромной стране? Большинство детей твоего возраста не видели ни хрена, в отличие от тебя. Но разве ты это ценишь? Нет, не ценишь. Понимаешь, как тебе повезло? Нет, не понимаешь. Но я положу этому конец. Помнишь, что я тебе говорил? Скоро ты начнешь сама зарабатывать себе на жизнь».

Тучный мужчина поднимался на ноги и сжимал кулаки.

«Сейчас папочка тебя накажет. – Он, спотыкаясь, шел к ней. – Ты была плохой девочкой. – Еще один шаг… – Очень плохой».

Она проснулась от собственного крика. В липком поту, дрожа от холода. Хватая ртом воздух, пытаясь вырваться из перекрученных простыней.

Иногда отец связывал ее. Помня об этом, она яростно сражалась с простынями и рычала, как звереныш.

Освободившись, она скатилась с кровати и пригнулась, готовая бежать или защищаться.

Через секунду, придя в себя, она включила свет. В большой красивой комнате не осталось даже намека на тень. И все же она заглянула в каждый угол, проверяя, не притаились ли там призраки, привидевшиеся ей во сне.

Ева сдержала слезы. Ей было стыдно за собственную слабость, но она ничего не могла с собой поделать.

Она села на край кровати, продолжая дрожать от ужаса. Пустой кровати, потому что Рорк был в Ирландии. Ева не спала в этой кровати без него, но сегодня попыталась, надеясь, что не увидит снов, но этот эксперимент потерпел полный провал.

«Неужели я такое жалкое существо? – подумала она. – Неужели замужество превратило меня в идиотку?»

Толстый кот Галахад ткнулся головой ей в руку. Лейтенант Ева Даллас, прослужившая в полиции одиннадцать лет, сидела на кровати и баюкала кота, как ребенок, укачивающий плюшевого мишку.

Желудок свело судорогой. Ева продолжала качать Галахада, моля небо, чтобы ее не вырвало. Иначе ночь превратилась бы в сплошной кошмар.

Сколько на будильнике? Час пятнадцать. Замечательно. Не прошло и часа, как она проснулась от собственного крика.

Ева опустила кота на кровать, встала и пошла в ванную, ковыляя, как старуха.

Там она включила холодную воду и смочила лицо. Увязавшийся следом Галахад терся о ее ноги и мурлыкал.

Она подняла глаза и посмотрела в зеркало. Лицо было таким же бесцветным, как и стекавшая с него вода. Под усталыми глазами залегли темные круги. Темно-русые волосы спутались, черты обострились. Рот был слишком большим, нос тоже…

Интересно, что в ней нашел Рорк?

Конечно, она могла позвонить ему. В Ирландии уже седьмой час утра, а Рорк был жаворонком. Но даже если бы он спал, это бы не имело значения. Она могла воспользоваться видеотелефоном и увидеть на экране его лицо.

Но он тоже увидел бы Еву и заметил бы в ее глазах страх. Ничего хорошего из этого не вышло бы. Для каждого из них.

Если человеку принадлежит половина мира, он должен отправляться в деловые поездки, не тревожась за жену. Тем более что эта поездка была не просто деловой. Рорк улетел хоронить друга, и лишние волнения ему были ни к чему.

Хотя они никогда не затрагивали эту тему, Ева знала, что Рорк и так сократил свои поездки до минимума. Он знал – когда они спали вместе, кошмары мучили ее не так сильно.

Но ничего подобного до сих пор не случалось. Отец никогда не разговаривал с ней после того, как она убила его. Ева не сомневалась, что именно эти слова он произнес бы, если бы остался жив.

Конечно, можно было обратиться к украшению Нью-Йоркской городской полиции, великому психологу доктору Мире… Ева задумалась и отвергла эту идею. Нет, нужно помалкивать. Принять душ, взять кота и подняться в кабинет. Они с Галахадом устроятся в раскладном кресле и как-нибудь протянут до конца ночи.

Сны, которые снятся под утро, не так страшны.

«Помнишь, что я тебе говорил?»

«Не помню, – твердила про себя Ева, залезая под душ и выворачивая краны до отказа. – Не помню. И не хочу».

Душ немного взбодрил ее. Чтобы чувствовать себя не так одиноко, она облачилась в одну из рубашек Рорка, взяла на руки кота, и тут зазвонил стоявший на тумбочке видеотелефон.

Рорк! У Евы тут же улучшилось настроение.

Она потерлась щекой о голову Галахада и ответила:

– Даллас слушает…

– Срочное сообщение для лейтенанта Евы Даллас.

Смерть существовала не только в снах.

Был вторник. Раннее июньское утро еще не вступило в свои права. Часть тротуара была оцеплена и огорожена ящиками с петунией, которые обычно стояли по обе стороны парадной двери.

Ева любила петунии, но сейчас ей было не до них.

На тротуаре вниз лицом лежала женщина. Судя по ее позе и по луже крови под ней, от этого лица мало что осталось. Ева подняла глаза на величественную серую башню с полукруглыми балконами и серебряными лентами окон. Пока не удастся установить личность погибшей, едва ли они сумеют определить, откуда она упала. Или спрыгнула. Или была сброшена.

Ева была уверена только в одном: полет был долгий.

– Возьми отпечатки пальцев и проверь их, – приказала она своей помощнице.

Сержант Пибоди опустилась на корточки и достала стандартный набор. «У нее хорошие руки и верный глаз», – одобрительно подумала Ева.

– Постарайся вычислить время смерти, – сказала она.

– Я? – удивилась Пибоди.

– Установи личность. Определи время смерти. Составь описание тела и места преступления.

Лицо Пибоди оживилось, хотя обстоятельства к этому не располагали.

– Есть, лейтенант! Кстати, патрульный полицейский нашел вероятную свидетельницу происшествия.

– Она видела это сверху или снизу?

– Снизу.

– Иду. – Однако она на мгновение задержалась, следя за тем, как Пибоди берет у мертвой женщины отпечатки пальцев. Работала она точно и быстро.

Ева одобрительно кивнула и пошла опрашивать полицейских, стоявших в оцеплении.

Хотя было около трех часов ночи, место происшествия следовало оградить. Репортеры уже были тут как тут. Они задавали вопросы и пытались добыть информацию для первых утренних радио– и теленовостей.