Сандра Браун - Влюбленные Страница 10

Но перерыв быстро закончился. В зал вызвали третьего на сегодня свидетеля.

Чтобы лучше подготовиться к работе, Доусон прочел в газетах и в Интернете все, что сумел найти о процессе. Возможно, он даже видел там фотографии бывшей миссис Вессон, которую еще до начала судебных слушаний осаждали репортеры. Но до сегодняшнего дня Доусон почти не обращал на нее никакого внимания.

Сегодня все переменилось.

Женщина, которая быстро шла по центральному проходу, направляясь к свидетельскому возвышению, нисколько не напоминала ту миссис Вессон, портрет которой Доусон набросал в своем воображении. Почему-то ему казалось, что она должна быть похожа на Флору Штиммель, лицо которой он несколько раз видел на ориентировках и объявлениях о розыске. Предполагаемая мать покойного морпеха производила впечатление женщины неотесанной, грубоватой, несдержанной и не слишком образованной, но Амелия Нулан оказалась полной ее противоположностью. Доусон подумал об этом, как только увидел аристократическую бледную руку, которую мисс Нулан подняла, чтобы принять присягу, и ее изящно очерченную скулу, поразившую его совершенством очертаний. Казалось, эта женщина принадлежит к совершенно иной, особой породе людей. Внешностью, манерами, умением держаться она превосходила всех, кто оказался сегодня в зале судебных заседаний, не исключая самого Доусона. Пожалуй даже, в первую очередь — Доусона.

Только потом он обратил внимание на ее костюм. На мисс Нулан была прекрасно пошитая светлая юбка и такого же цвета блузка (правда, из более тонкой материи), поверх которой она надела светло-синий жакет. Густые золотисто-каштановые волосы были собраны в «конский хвост» — не слишком тугой, так что несколько локонов, выбившихся из-под заколки, обрамляли красивое, аристократическое лицо с точеными чертами. Единственными украшениями, которые она себе позволила, были пара пуссетов с бриллиантами и часы на золотом браслете. В целом, мисс Нулан проявила достаточно тонкий вкус, одевшись не слишком шикарно, но и не чрезмерно строго: в самый раз для судебного заседания.

Впрочем, бывшая жена Джереми Вессона и должна была заинтересовать Доусона, поскольку он, как-никак, приехал в Саванну в качестве журналиста. Он просто обязан был задать мисс Нулан множество вопросов, чтобы написать максимально подробный и точный отчет — если не для журнала, то для Хедли. Доусон, однако, сразу почувствовал, что женщина, поднявшаяся на возвышение для свидетелей, разбудила в нем нечто большее, чем профессиональное любопытство. Это обстоятельство, однако, только заставило его разозлиться на себя еще сильнее. Доусон прекрасно понимал, что в его нынешнем состоянии никакие дополнительные осложнения — такие, например, как потеря репортерской объективности, — ему абсолютно не нужны. У него и без этого хватало проблем, с которыми он не мог справиться.

Размышляя обо всем этом, Доусон еще раз мысленно проклял Хедли, который втянул его в это дело. Ехать в Саванну ему совершенно не хотелось, но после того, как крестный выложил на стол свой главный козырь, Доусон понял, что другого выхода у него просто нет. Сборы были недолгими: на следующее же утро он сдал полученный в редакции билет до Айдахо и сел на рейс до Саванны.

Уже из Саванны — стоя в очереди к стойке аренды автомобилей — он позвонил Хэрриет.

— Ты уже в Бойсе? — уточнила редактор.

— Нет. Я решил изменить маршрут, — ответил он и не без мстительного удовольствия подумал о том, как Хэрриет сидит за своим роскошным полированным столом и буквально дымится от бессильной ярости.

— Я дала тебе задание, Доусон.

— А я нашел другое, получше.

— Какое же?

— Это пока секрет.

— Доусон, где ты?!

— Работаю над новой темой. — Он усмехнулся.

— Ты… ты… — Казалось, Хэрриет не находит слов. — Да будь ты проклят!..

— Постараюсь держать тебя в курсе. Как только будут новости, я позвоню. — И он дал отбой, прежде чем Хэрриет успела обрушить на него поток отборнейших оскорблений.

Вынужденный сам оплачивать свои расходы (во всяком случае, в первое время), Доусон снял номер в относительно дешевом отеле. Первым делом он принял душ, потом заглянул в мини-бар, включил «И-Эс-Пи-Эн»[8] и завалился на кровать с ноутбуком в одной руке и доставленным коридорной службой чизбургером в другой. То и дело откусывая от бургера большие куски, Доусон просмотрел сайты новостей, где могли бы найтись материалы относительно убийства, в котором обвиняли Уилларда Стронга. Преступление казалось действительно ужасным, поэтому, когда Доусон закончил читать статьи, в желудке у него образовался плотный комок. Впрочем, Доусон предпочел приписать спазм действию не слишком качественного «Табаско», в который он макал свой бутерброд. В глубине души, однако, приходилось признать, что томатный соус ни при чем. В сотый раз он спросил, зачем позволил Хедли втравить себя в эту авантюру? Его живой и изобретательный ум мог бы предложить десяток причин — реальных и мнимых, — однако все они не имели никакого отношения к истине. Проблема — и Доусон это тоже знал — была вовсе не в Хедли. Проблема была в нем самом. После командировки в Афганистан он был далеко не в порядке, и на поездку в Саванну согласился только потому, что надеялся: новая работа даст ему возможность излечиться, снова стать целым, снова стать собой.

Недаром говорят, клин клином вышибают. Так, может, и это дело поможет ему прийти в себя?

В зоне военных действий Доусон провел почти девять месяцев и до сих пор боролся с последствиями. Впрочем, двух недель, чтобы опомниться, было явно мало. Воспоминания прилипли к нему, словно паутина — невесомая, почти невидимая, но невероятно прочная, — и избавиться от них ему никак не удавалось.

Разумеется, раньше талантливому репортеру не доводилось бывать в таких серьезных переделках, как, вероятно, капитану морпехов. Тому же Джереми Вессону досталось по полной программе — не зря же в дополнение к куче орденов и медалей он заработал посттравматическое стрессовое расстройство[9], которое когда-то называлось «вьетнамским синдромом» и которое, в конечном итоге, стоило Джереми и семьи, и самой жизни. Одно это делало его самым подходящим героем статьи, способной прозвучать современно и остро, хотя именно этой темы Доусону хотелось избежать: в конце концов, он сам испытал — и продолжал испытывать сейчас, — что́ происходит с нормальным человеком, побывавшим в «горячей точке».

Кроме того, было еще одно обстоятельство, благодаря которому Доусон воспринимал историю капитана Вессона как дело достаточно личное. Его крестного мучил вопрос: действительно ли Джереми был сыном Карла Уингерта и Флоры Штиммель? И если да, то живы ли они или умерли? Сам он мог бы обойтись без ответов на эти вопросы, однако для Хедли это было жизненно важно. Доусон чувствовал себя обязанным сделать для крестного все, что было в его силах.