Светлана Богданова - Рыба фугу по-русски Страница 10

Так прошел месяц. Катя смиренно ждала исцеления и тосковала по тете Лизе, по своему дому и по утраченной свободе. Гнетущее одиночество и скука мешали покаянию и поиску внутренней гармонии. С хозяйственными делами девушка справлялась быстро, а в свободное время, которого было предостаточно, слонялась из угла в угол. Катя пробовала читать, но книги, собранные в доме целителя, показались ей слишком заумными. Она подолгу просиживала у окна и наблюдала за людьми, посещающими отца Константина.

Утренние гости чаще всего приходили пешком со станции. Иногда скапливалась очередь, и Катя слышала их разговоры. Об отце Константине слагали невероятные истории: у кого-то он вылечил безнадежно больного ребенка, кого-то отвратил от пьянства, кому-то вернул ушедшего из семьи мужа… Сам же он являл собой эталон добродетели и бескорыстия, плату брал мизерную — воистину святой человек. Череда каждодневных людских несчастий действовала на Катю угнетающе, и она переключила внимание на гостей вечерних.

Они не производили впечатление убогих и обиженных судьбой сирот. Кате всегда казалось, что у таких людей проблем просто не может быть: дорогие машины, роскошные костюмы и платья, массивные золотые украшения — эти атрибуты довольства уже являлись воплощением мечты большинства смертных.

Катя наблюдала за этими людьми как следят по телевизору за шествием звезд шоу-бизнеса по красным дорожкам фестивалей и презентаций. Она мечтала, что очень скоро, в одно прекрасное утро распахнется дверь в ее комнату, войдет сияющий отец Константин и возвестит ей о начале новой счастливой жизни. Катя наденет модное платье, которое превратит ее в сказочную красавицу, сядет в шикарную машину, вроде тех, что видела каждый вечер, и уедет отсюда навсегда. Но увы, машины подъезжали и уезжали без нее, а Катя от тоски готова была на луну выть.

Чтобы хоть как-то развлечься, девушка стала подслушивать и подсматривать за отцом Константином. Чаще других его навещала холеная крашеная блондинка на серебристом «мерседесе». Ее неизменно сопровождали охранники, но в дом к целителю их не допускали. Женщину звали Стелла. Катя обзавидовалась ее нарядам и драгоценностям и в своих мечтаниях перемерила весь гардероб гостьи. Одновременно ее терзал вопрос о том, что связывало Стеллу — диковинную райскую птичку, волею судьбы занесенную в обычную избу — и аскетичного отшельника? Эти размышления приобретали неприличное направление, ибо допустить, что делитель и гостья имели чисто платонические отношения, представлялось маловероятным.

Стелла, по мнению не обладающей серьезным житейским опытом Кати, принадлежала к категории роковых женщин. Кате больше нравился эпитет из переводных французских романов, где подобных дамочек именовали «фам-фаталь». Всегда в обтягивающей одежде, предельно откровенном декольте, сапогах или туфлях на высоких каблуках, при макияже, укладке и маникюре, Стелла шокировала и провоцировала мужчин зазывной яркой внешностью, как хищный тропический цветок, питающийся глупыми мотыльками. Но Катя понимала, что дерзкий имидж — всего лишь панцирь, под которым прячется уязвимая самовлюбленная натура, не терпящая поражений. Только женщина способна чувствовать тайну, хранимую другой женщиной. И интуиция подсказала Кате, что Стелла обременена страшной тайной.

Однажды вечером отец Константин приказал Кате отловить двух петухов: белого и пестрого. Спутав птицам ноги, целитель унес их в комнату для особых гостей. Приехавшая Стелла выглядела взволнованной и смеялась невпопад, истерично и громко. Они, как всегда, заперлись в комнате, а Катя на цыпочках заступила в караул.

Долгое время из-за двери не доносилось ни звука. У Кати закралась мысль, что хозяин и гостья заснули. В сгущающихся сумерках дом казался зловещим, и полная луна, словно издеваясь над Катей, усмехалась в незашторенном окне. Боясь скрипнуть половицей, Катя отступила назад. Ее тень уродливо искривилась в лунной дорожке на полированном полу. И без того пугливая девушка чуть сознания не лишалась.

Часы на стене пробили полночь. С последним ударом в комнате зажгли свет, узкая полоска выбилась из-под двери. Катя услышала голоса целителя и Стеллы, а чуть позже почуяла дурманящий запах. Она прижала руки к груди, унимая колотящееся сердце, и прильнула к замочной скважине.

Посередине комнаты за круглым столом целитель и гостья распивали коньяк и курили какие-то особенные сигары. У Кати закружилась голова, в глазах потемнело. Голоса Стеллы и отца Константина доносились, словно из-под толщи воды. Девушка оперлась руками о косяк, не в силах покинуть наблюдательный пост. Дальнейшее помнилось смутно и казалось совершенно нереальным.

Отец Константин разрезал путы на ногах петухов, освободил их и поставил на стол. Птицы клевали зерно, подсыпаемое Стеллой. Наевшись, петухи взбодрились, распушили перья и хохолки и начали задирать друг друга. Стелла выкрикивала непонятные слова, размахивала руками и осыпала птиц зерном. Она впала в транс, хохотала как безумная, а ее глаза сверкали звериным блеском. Отец Константин застыл точно изваяние, не принимая в действе никакого участия.

Возбужденные петухи наскакивали друг на друга, сталкиваясь грудью. Налившиеся кровью гребешки взметались красным плюмажем над головами квохчущих бойцов, перья разлетались в стороны. Стелла стонала, выла, кричала, бегая вокруг стола. Вакханалия сопровождалась тревожно-надрывной музыкой, как будто кто-то терзал гитарную струну.

Пестрый петух атаковал, он почти одолел белого, грудь которого окрасилась кровью. Белый скользил по столу, отбиваясь крыльями. Пестрый безжалостно клевал его в зоб. Казалось, схватка окончена, белый ослабел и не сопротивлялся. Стелла плакала и рвала на себе волосы.

Но вдруг белый изловчился, вывернулся, взлетел вверх и опустился на спину пестрому. Его шпоры впились в спину противника, а когти рвали нежную кожу, осыпая все вокруг пестрыми перьями. Оседланный петух кричал, вертел головой и пытался сбросить белого, который клювом наносил удар за ударом в незащищенное темечко соперника. Пестрый хрипел и мотал головой, разбрызгивая кровь из разодранного гребешка. Стелла, раздувая ноздри, ждала исхода поединка.

Подволакивая крылья, рисующие на столе багровые полосы, пестрый петух протащил на себе белого несколько шагов и завалился на бок. Белый издал победный крик.

Поединок закончился. Стелла прыгала на одной ножке, радуясь, как первоклассница, получившая первую пятерку. Она гладила и ласкала белого петуха, не желавшего выпускать жертву и норовящего клюнуть назойливую женщину. Стелла подхватила птицу, высоко подняла над головой. Свободолюбивый белый рванулся из ее рук, оцарапал шпорой холеное запястье и порвал жемчужный браслет. Бусины рассыпались по полу; одна выкатилась за дверь, стукнувшись о Катину туфлю.