Татьяна Воронцова - Не совсем мой, не совсем твоя Страница 10

– Конечно. Почему ты спрашиваешь?

– Ну… девушкам нравятся герои. На худой конец, просто порядочные люди. Я же не могу сказать о себе ни того ни другого.

– Да наплевать…

Уже не скрывая своего нетерпения, Ксения потянула его назад, на себя.

– Подожди.

Он поставил диск. «Carmina Burana» – да, это то, что надо! В его расширенных зрачках – отблески пожарищ, бушующих глубоко внутри. Довольно заниматься самоуничижением, пора проявить себя в качестве захватчика и сексуального террориста. Волнующие изгибы тел, согласованные движения… музыка, от которой вскипает кровь… И вот они уже не люди, а монстры, человекозмеи. Не мужчина и женщина, представители одной из самых непримиримых пар противоположностей, а слуги Великого Агатового демона,[1] объединившие свое специфически мужское и специфически женское в единое целое, с тем чтобы осуществить магический ритуал.

– Боже… я совсем мертвая… – проговорила Ксения заплетающимся языком, тесно прижимаясь к груди Ника и прислушиваясь к частым ударам его сердца. – Ты, гнусный развратник…

– А с тобой невозможно иначе.

– Только не говори, что я лучшая женщина в твоей жизни.

– Так оно и есть. Как сказал старина Генри, никогда у меня не было такого плотного входа, такого гладкого, шелковистого, чистого, свежего входа…* А ты? Ты довольна? – Он рассмеялся, видя, как она энергично кивает. Потянул зубами прядь ее волос. – Есть что-нибудь такое, чего тебе хочется и чего я не сделал для тебя?

– Ты сделал все, что нужно.

– Ну может, какой-то каприз… какая-то маленькая прихоть, до которой я просто не додумался. Ты скажешь мне в следующий раз?

– А он будет, следующий раз?

Ник поцеловал ее в кончик носа.

– Обязательно.

Вспомнив про вчерашний укус, Ксения с любопытством осмотрела его запястье.

– Что сказала Илона?

– Ничего. Она не видела.

– То есть как?

– Ну, вообще-то в этой пресловутой квартире на Сухаревской у меня есть своя комната, где я провожу большую часть времени, свободного от работы и ухаживаний за чужими девушками. Илона не терпит вторжений в свою частную жизнь и призывает меня только тогда, когда нуждается в моих услугах.

– Ничего себе! – удивилась Ксения. – И тебя это устраивает?

– Какая разница? Это игра не по моим правилам. Хотя по большому счету – да. Устраивает. Я сижу там и играю в свои игрушки, в то время как на остальной территории происходят битвы и землетрясения. То почечная колика у мамы, то очередной запой у младшего братца, то развод у лучшей подруги, то внеплановая беременность у племянницы…

– Ты не участвуешь в жизни ее семьи?

– Нет. Однажды я был предъявлен им как аргумент в пользу бесспорной привлекательности Илоны и ее превосходства над прочими, растолстевшими и опустившимися женщинами семейства Бельских, но, кажется, результат получился не совсем такой, на какой она рассчитывала, так что теперь меня держат на расстоянии. – Все это он выложил на одном дыхании и довольно весело, хотя и с ноткой сарказма. – Читаю на твоем лице следующий вопрос: как можно так жить? Можно, если выработать в себе правильное отношение к происходящему. К примеру, начать рассматривать все это как своего рода эксперимент.

– Эксперимент?

– Вот именно. Как тебе это, приятель? Тошно, но не смеешь возразить? Горько, но предпочитаешь улыбаться через силу? Начинаешь терять лицо?.. Знаешь, когда с человеком происходят такие вещи, у него появляется возможность узнать о себе много нового.

Ксения вышла из машины, с отвращением глянула на грязную снежную кашу под ногами.

– Фу, гадость какая…

Ник вышел тоже, чтобы проводить ее до лифта.

– По-моему, в марте всегда так. Разве нет?

– Наверное… только за год я успеваю об этом забыть.

После сказочной атмосферы красной гостиной вид заснеженных московских улиц и унылых безлюдных дворов казался совершенно непереносимым. Обшарпанный подъезд, мокрые от грязи ступени… На лестничной площадке снова перегорела лампочка.

– Ну все, мне пора, – шепнула Ксения, прерывая поцелуй. – Матильда сидит голодная.

– Матильда? – удивился Ник.

– Кошка.

– Кошка… – Он одобрительно хмыкнул. – И на кого она похожа, твоя кошка?

– На плюшевого медведя.

– Плюшевый медведь… Дай я угадаю. Британская?

– Да. Голубая. Она уже совсем взрослая, моя девочка. Ей три года.

– Можно взглянуть?

– В другой раз, Ник. – Она ласково сжала его холодные пальцы. – Видишь, теперь у тебя есть повод зайти. Но не сегодня, пожалуйста. Мне нужно хоть немного поспать, завтра к десяти утра на работу.

– А где ты работаешь?

– Потом, потом… – Ксения уже пятилась к двери. – Все потом. Позвони мне, ладно?

Он улыбнулся, стоя одной ногой в кабине лифта. Потрясающий мужчина, полюбить которого – все равно что своими руками вырыть себе могилу. Любовник взбалмошной женщины, купившей его со всеми потрохами. Любить его… Глупость? Не то слово. Просто бред сумасшедшего!

– Ксюша, – окликнул он, продолжая придерживать двери. – Сколько тебе лет?

– Двадцать пять, – ответила она, отчего-то почувствовав себя уязвленной. – Это имеет значение?

– Может быть.

– А тебе?

– Двадцать девять.

– И что это значит?

– Это хороший знак. Числа, составляющие твой возраст и мой возраст – два, пять, два, девять, – в сумме дают восемнадцать. Единица и восьмерка в сумме дают девятку. Девять – это число сверхсовершенства. У нас все получится. – Он кивнул и отпустил двери, которые тут же начали закрываться. – Пока!

Матильда орала благим матом. Не есть с четырех часов дня – мыслимое ли дело! С дрожащими от негодования усами она ходила за Ксенией по пятам и, пока та раздевалась и мыла руки, то и дело норовила боднуть ее широким крепким лбом. Так, «мышь вечерний»… или, правильнее сказать, «мышь запоздалый»… такой недобросовестный, безответственный мышь… Покончив с приготовлением блюда и подав его на господский стол, Ксения со вздохом опустилась на табуретку. Удовлетворенное урчание из противоположного угла кухни свидетельствовало о том, что она прощена.

Ксения вошла в ванную, пустила теплую воду. Повернулась к зеркалу и встретилась взглядом с полоумной девицей, за считанные часы умудрившейся нарушить все правила, которым неуклонно следовала на протяжении последних десяти лет. Где твой здравый смысл, дорогуша? Где свойственная тебе практичность? Все пошло к черту. Горящие глаза, в голове полный сумбур – полюбуйся на себя. А душевный покой? А здоровье, наконец?..

Ну, насчет здоровья – это, положим, перебор. Навряд ли он болен какой-то дурной болезнью, в противном случае Илона не стала бы держать его при себе. Хотя если он склонен к случайным связям… А ты сама-то! Ты сама! До вчерашнего дня ты вроде бы тоже не считала себя склонной к случайным связям – и вдруг отмочила такое!.. С ума можно сойти.