Юлия Руденко - Я – твоя женщина! Страница 11

Лариса Ивановна обомлела: на пороге стоял сын, ее родной, любимый, единственный сын, гордость и отдушина.

— Сынок! — смахнула непрошеную слезу со щеки. — Навсегда что ли приехал?

— Здравствуй, мама! Мамуля!.. — Гаров по-медвежьи сильно сжал ее в объятьях, приподнял и стал кружить.

— Что ты? Что ты? Отпусти, ненормальный! — как будто испугавшись, радостно закричала Лариса Ивановна.

— Ну как вы тут, мама? — опуская на крыльцо смеющуюся и плачущую одновременно женщину, спросил Гаров.

Лариса Ивановна ответила не сразу. Поняла, что сын имеет в виду их отношения с Валерией. Не хотелось сына отпускать к ней сейчас. И говорить о ней не хотелось.

— Пойдем, сынок, в дом. Ничего правда не готовила — не знала же, что ты приедешь. Хоть бы позвонил, или письмо написал. Но щи есть. Вчерашние. Будешь? За столом и поговорим.

— Да не хлопочи особо, ма! Меня так накормили в Ростове, что я до Динской еще не успел калории растерять! Я вон смотри, какой у тебя толстый!

— Это кто же тебя там накормил? Кому ты еще кроме меня нужен? — рассмеялась Лариса Ивановна.

— Друга жена. Помнишь, я тебе писал, что к нам в комендатуру прибыл новенький лейтенант? Тоже Александр. Свириденко. Так у него в Ростове семья — жена Даша и сын Максим. Вот к ним я и заезжал. Деньги отвез и Санькино письмо… А Валерия к тебе часто приходит?

— Да в магазине только и встречаемся, — с горечью сказала Лариса Ивановна. — Я за чем-нибудь в очереди стою, а она зайдет: «Здрасьте, Лариса Ивановна! Как дела?». «Хорошо, — говорю. — Как у всех». Вот и весь разговор. Тяжко у меня на душе, Сашка, тяжко! Не знаю, как и быть. Не нравится мне как вы живете. Ты — там, она — здесь, каждый сам по себе. Разве это семья? Ни детей, ни дома. От женщины многое зависит. Нужно чтобы тебе хотелось к ней возвращаться всегда, где бы ты ни был, где бы ты ни находился. А ты? Ты хочешь? — Что?

— К ней приезжать?

— Хочу, наверное.

— Да если б ты хотел, Саша, ты бы сейчас не у меня на кухне сидел, а у нее. Что я — слепая что ли? Ничего не вижу? Боишься ты к ней идти, нет у тебя желания никакого…

Разговор прервала соседка, заглянувшая на огонек:

— Ой, Сашка приехал? Радость-то какая! И молчат! В гости не приглашают!

— Да погоди ты с гостями, — прервала соседку Лариса Ивановна. — Зашел парень только. Не успел с дороги ни поесть, как следует, ни искупаться. Завтра приходи в гости. А сейчас — извини!

— А жена-то знает, что приехал?

— Да не успели еще ничего и никуда. Вот суматошная!

— Ладно, ладно, пойду. Пусть отдыхает Санька. Не буду мешать.

— Иди-иди, завтра приходи.

— Ма! Ну что ты так? Пусть бы с нами посидела!

— Ну их всех в баню, сынок. Я по тебе соскучилась. А их всех не переслушаешь. Их много, а ты у меня один!.. Золотой мой! — Лариса Ивановна наклонилась над Сашей и мягко стала гладить его волосы. — А седых сколько! Откуда?

— Да, ма, на войне как на войне…

— Эх, сынок, сынок! Умру я, кто тебя пожалеет?

— Ты погоди умирать-то! Поживем еще!

Глава 19.

Прапорщик Мердыев залетел в комендатуру как угорелый:

— Вы чего сидите? Не слышали ничего?

— Чего орешь-то? — Смирнов как всегда был невозмутим в любых ситуациях.

— «Вертушка» разбилась. Перед аэропортом. С Ростова летела.

— Так. Ясно. Плохо дело. Взорвем и мы их не сегодня — завтра. А чего ты нервничаешь? Мало вертолетов за последние дни падали?

— Так там Глушк-ко ле…тел… — Мердыев медленно стянул фуражку. — Из отпуска возвращался… Позвонил еще мне из Ростова три часа назад — вылетаю, мол… Сволочи! — прапорщик сел на табуретку и заплакал. Потом ударил кулаком по столу. — Га-ды! Пацан ведь был! Молодой!..

…Хоронить было нечего. Отправляли домой пустой гроб. Нашлись только отдельные обгорелые вещи. И все. Перед тем, как совсем распрощаться с любимым солдатом, Мердыев сбегал в казарму, вытащил из-под подушки помятую семистраничную детскую книжку «Три медведя» с картинками, положил на собранные вещи, оставшиеся от Романа Глушко. Даже привычный к смерти Смирнов не сдержался. Слеза медленно покатилась по его мужественному суровому лицу.

Странно как-то было без Глушко. Порой Смирнов забудется, захочет крикнуть: «Глушко, ко мне!» — потом опомнится, вздохнет тяжело и не зовет никого. Потому как устал он. Помоложе был — с Афгана равных не было: обходили стороной снаряды врага, не боялся он их, шел всегда легко навстречу опасности, рисковал немерено, шутил над своей удачливостью. А теперь устал от войны. Чувствительнее стал, что ли. Понял: пора завязывать. Написал Светлане в Ставрополь, что жди, мол, жена, вернусь при ближайшей возможности. Возможность представилась, правда, не скоро…

Глава 20.

Гаров пришел к жене следующим утром. Первым встретил «папу», собирающегося на службу:

— А? Прибыл, вояка? Не всех еще проституток в Грозном перетрахал? — бросил на ходу и помчался дальше, с легкостью, совершенно несвойственной обычно людям грузной комплекции.

Гаров обомлел от подобной циничности. Хотел сразу развернуться и уйти. Но выплыла из ванной комнаты Валерия. В ночнушке и растрепанная:

— Я знала, что ты приехал. Почему вчера не позвонил?

— А нужно было?

— А как ты себе семейную жизнь представляешь? Я — жена тебе! Не подружка. Ты приезжаешь, а я узнаю об этом случайно.

Гаров стоял в центре огромной входной комнаты. И даже под обстрелом он не чувствовал себя более «хреново». Валерия обрушила на него весь пыл своей «обиды»:

— Представляешь, как я себя чувствовала перед знакомыми, которые зашли вчера вечером к маме и как бы, между прочим, обмолвились о твоем приезде? А я и стою, как дура!

Александр молчал. Не знал, что делать. Хотелось уйти. И ушел бы. Но Валерия вдруг сменила гнев на милость. Подошла, прижалась, обняла. Гаров продолжал стоять недвижимо, не реагируя никак. Потом схватил ее на руки и понес наверх, в спальню:

— Мать дома?

— Нет, уже в прокуратуре.

Александр стянул с Валерии короткий прозрачный халатик. Она лежала на кровати — худая и голая. Гаров молча рассматривал ее, сидя рядом. Потом протянул руку к ее соску. Она потянулась, как кошка. Он гладил ее. Постепенно взял ее правую кисть и опустил на самое интимное место. Валерия не сразу поняла, что он хочет. Но он не отпускал ее руку. И она начала гладить себя, ласкать, вводя палец все глубже и глубже. И, когда не осталось терпения, Гаров оттолкнул ее руку, лег сверху и стал лихорадочно освобождаться от одежды. Вошел. Валерия застонала. Гаров двигался навстречу ее бедрам сильно и энергично. Когда все закончилось, он оттолкнулся от женского тела, лег на спину рядом, закрыл глаза. Через пять минут Валерия потянулась к своему мужчине с попыткой «еще разок». Гаров мягко, но уверенно убрал ее руки со своей груди: — Одевайся.