Александра Авророва - Гадание на кофейной гуще Страница 11

Я представила себе, какие мучения перенес бедный Сережка, и мне стало тошно. Никогда бы не подумала, что существуют настолько страшные грибы! «При несвоевременной помощи»… А откуда взяться своевременной, если признаки отравления появляются… через сколько? 10–12, и даже 30 и более часов. Я надеялась, что это не так. Я надеялась, они появляются сразу. Тогда стало бы ясно — случайность. Съел в субботу отраву и сразу заболел. Однако теперь, в свете новых знаний, я обязана посмотреть правде в глаза. Не хочу, но надо.

Предположим следующее. Нашу с Лилькой болтовню кто-то услышал. Кто? Да любой человек из ее или моего сектора. Мы сидели в отгороженном уголке и потому никого не видели, но в связи с переездом вещи стояли не на своих местах, а люди сновали туда-сюда. Каждый мог примоститься где угодно, не вызвав удивления окружающих. Примоститься и обнаружить, что две дуры обсуждают весьма любопытные материи. Потом он (или она) отправился в выходной день в лес и нашел эту самую бледную поганку, по Лилькиному гениальному предложению высушил ее, потолок в порошок и подсыпал Углову в банку с кофе. Кофе тот пил с перцем, так что вкуса отравы не почувствовал. Скорее всего, яд подсыпали в пятницу, то есть ровно через неделю после нашей с подругой беседы. Подсыпали в пятницу, а симптомы отравления появились в субботу, поскольку феллоидин действует не сразу.

Есть ли в нарисованной мною картине несообразности? Похоже, нет. Имел ли, например, убийца возможность незаметно осуществить свой (вернее, наш) план? Да запросто. Нам временно были выделены чужие столы, и мы в них постоянно путались. Открывали не свой ящик и тому подобное. Никто не обратил бы внимания на коллегу, шурующего в вещах Углова. Тем более, позаимствовать без спросу кофе особым криминалом не считалось. Сережка всем его предлагал. Но среди нас не нашлось любителей острых ощущений, и мы отказывались. Так что была почти полная гарантия, что яд достанется именно ему.

Я вздрогнула. Все рассуждения основывались на том, что преступником был кто-то из наших. Либо из моего сектора, либо из Лилькиного. Посторонний исключался. Он мог бы зайти к кому-нибудь из нас, по делу или просто так, но слоняться в одиночестве… Нет, вряд ли. Разве что Сергей Сергеевич. Он часто к нам забредал и так достал всех поучениями, что мы изо всех сил старались его не замечать. Кстати, видела ли я его в пятницу? Видела. Он подошел ко мне и спросил что-то странное. Да, он спросил, довольна ли я тем, сколько получаю, и не хотелось бы мне получать больше. Я ответила, что больше получать, наверное, хотелось бы каждому, однако вряд ли это реально. Как бы там ни было, Марченко в тот день у нас появлялся.

Я тряхнула головой. Все это чушь! Кому надо убивать Сережку? Он со всеми замечательно ладил. Да, а кому надо было красть банку с кофе? Или она просто затерялась? Если так, то при переезде должна найтись. Нет, не верю, что среди нас есть убийца! Лучше буду верить в совпадение. В конце концов, они действительно иногда случаются.

Вечером я рассказала о происшествии своим, не умолчав и о собственной в нем загадочной роли.

— Бедные девочки, — обнял меня папа. — Вы всерьез думаете, что это вы накаркали? Ладно, Лилька, она экзальтированная особа, но ты-то, Танька?

— Я думаю, вдруг кто-то подслушал и сделал, как мы рассказывали, — честно призналась я. — Может, в милицию надо заявить?

— Ну, вот, — мама повернулась к папе, — а ты уверял, она у нас уже взрослая. Ребенок ты у нас еще, Танька. Романтический ребенок.

Я мрачно заметила:

— Не вижу в убийстве никакой романтики.

Но они уже не слушали, обсуждая, как поступить с Лилькой. То, что она останется у нас, очевидно, но вопрос состоял в том, вызывать ли ей врача. Мои мудрые домыслы не произвели никакого, ну, ни малейшего впечатления. И я подумала: «И слава богу. Они умнее, они лучше знают». Мне стало немного легче, я поужинала и отправилась спать. Мама, чтобы утешить меня после тяжелого дня, к ужину испекла на скорую руку шарлотку, которую я очень люблю, а папа с Димкой перемыли всю посуду, хотя очередь сегодня была моя.

Похороны состоялись в среду. Лилька на них не пошла. С ней вообще было плохо. Она впала в апатию, иногда прерываемую жуткими истериками, во время которых она снова и снова обвиняла себя в Сережиной смерти. Я пыталась отвлечь ее, но это оказалось невозможным. Она была не в состоянии ни читать, ни даже нормально разговаривать. Казалось, она вообще не способна сосредоточиться. Она забывала тушить за собой свет или выключать кран, а однажды зажгла спичку и в прострации держала ее в руке, пока огонь не коснулся пальцев. Врача ей вызвали, однако наша участковая умеет лишь одно — выписывать больничный, указывая в нем диагноз «острое инфекционное заболевание». Не знаю, кем надо быть, чтобы принять заболевание моей подруги за инфекционное.

Поминки проходили у Угловых дома. Я ни разу до этого там не бывала. Комната Сережки меня поразила. Я сразу вспомнила полузабытое слово «сибаритство». Пол покрыт мягким пушистым ковром, на широкую тахту тоже наброшено что-то пушистое, а стенные полки украшены экзотическими минералами дивной красоты.

— А вот это — чашечка для сакэ, — плача, указала мне его мама, Валентина Алексеевна. Она все говорила и говорила о сыне, словно надеялась, что это его воскресит. Я представляла на ее месте собственную маму, и мне хотелось завыть. Только это вряд ли было бы уместно, и я слушала, крепясь из последних сил.

— Для сакэ? — механически уточнила я.

— Да. Ему подарила ее Галя. Она знает, как он любит подобные вещи. Он ведь необычный, он не такой простой, как мы с ней. Когда он родился, медсестра сразу сказала: «В жизни не видела такого красивого ребенка!» Смотрите, это настоящая японская роспись, ручная работа. И вот футлярчик, кожаный! Он ходил с этой чашечкой в гости и пил из нее коньяк, и все удивлялись, какой он изысканный.

— Перестань, мама! — нервно вмешалась Галя. — Тане это совершенно неинтересно.

Я вежливо удивилась:

— Почему? Да, Сережа необычный.

— Да уж не тебе его оценить. — Я поняла, что бедную Галю трясет. — Ты, наверное, была и рада, когда он умер. Только ты одна и была рада!

— Галя, — попыталась убедить ее я, — это не так. Я хорошо к нему отношусь.

— Ты? И ты думаешь меня обмануть? — она почти кричала. — Сперва ты дала ему от ворот поворот, да в такой форме, что он ночей потом не спал, да, да, да! Ты ведь не можешь просто, тебе все надо с вывертами, чтобы побольнее ущипнуть! Ты ведь у нас самая умная, да, ты всех нас насквозь видишь? Ты всех нас будешь учить, да? А потом эта твоя Лилечка повесилась ему на шею, ни стыда, ни совести, кошка драная! А ты ведь за свою Лилечку горло перегрызешь, да? Когда я смотрю на ваши отношения, мне просто тошно, да! От мужиков бегаешь, а с нею сюсюкаешь! Ненормальная, да, да! Может, это ты его отравила, чтобы твоя Лилечка глазки не выплакала? Даже на похороны она не явилась, твоя шлюха!