Светлана Успенская - Женщина без прошлого Страница 11

И не достанется денег таможенникам, и «крыша» развалится от недофинансирования, и банкир, жена которого не сможет родить еще одного банкира в условиях скудного освещения и ледяной воды, возопит, обращая к небу полное неизреченной муки лицо, а безымянный фельдшер, застрявший по дороге к банкиру, погибнет без шубы, без телефона и без дедушки. И, услыхав его нечеловеческий вопль, застонут горы великим стоном, адский свет озарит онемевшие от ужаса окрестности, взвоет гривастый волк на горах Млечного Пути, солнечные протуберанцы станут видны ночью, а в полдень взойдет над миром кровавая луна. И многие неисчислимые бедствия настанут в наших краях, океаны выйдут из берегов, затопив на много верст окрестности, и род человеческий в нашей стране прекратится…

Ты можешь взять на себя ответственность за столь великие разрушения? Я, например, не могу, — вздохнул Цыпляев.

Тогда Веня окончательно застыдился и нащупал в кармане приготовленную денежку.

— Так ты зачем пожаловал? — спросил его человек, единолично несший на своих плечах невыносимую тяжесть одной восьмой части суши.

— Насчет одной аварии желательно разузнать, — пробормотал Веня, стыдливо хрустнув купюрой.

Но рука дорожного стража категорично отвела смущенно тыкавшуюся в его ладонь мятую денежку.

— Убери, за кого ты меня принимаешь? — сурово произнес он. — Какие могут быть счеты между друзьями… Ну, право, ей-богу…

После чего деньги с чистой совестью взял. Потому как не хотел своим безответственным самоуправством способствовать гибели человечества.

Как выяснилось, 15 июля все и произошло, аккурат в разгаре летней жары и повальной тяги граждан к местам купания, где можно окунать в воду разгоряченные тела, хохотать на берегу, жарить шашлыки из безымянных Шариков, впиваться зубами в грунтовые ставропольские помидоры и мять в кустах грудастых гражданок, то и дело взвизгивающих от повышенного внимания к себе, но вполне этим вниманием довольных.

— Отчего же она ни с того ни с сего в кювет нырнула? — удивился Веня, изучая протокол ДТП.

— Неизвестно, — пожал плечами Цыпляев. — Что ты хочешь от дамочки? Сажают за руль какую попало дрянь, которая своими авариями статистику в районе портит, а потом удивляются: почему да отчего… Сам посуди, погода сухая, на небе ни облачка, ни дождинки, дорога — что твоя скатерть, машина — мечта, то есть джип еще не окончательно старый и вполне способный передвигаться без помощи буксира. И что мы видим на таком благополучном фоне? Тормозной путь длиной с гулькин нос, джип в кювете, дамочку, горящую синим пламенем, а может, и желтым, поскольку я лично не имел удовольствия видеть эту приятную картину.

Веня рассмотрел схему происшествия. Тормозной путь на ней походил на волнистую, расходящуюся синусоиду, одним своим горбом заехавшую в кювет и там окончательно сгинувшую.

— Может, она пьяная была? — предположил Веня.

— Может, и пьяная, — согласился Цыпляев. — Только вряд ли. У нее на даче, кажись, пикник намечался с представителями районной власти, так чего ей накачиваться перед празднеством?

Веня задумчиво почесал за ухом.

— А что машина? В порядке была? Исправная?

— Вот заключение технической экспертизы. Еще сто лет ездила бы.

Веня непонятно зачем перерисовал схему ДТП, записал идентификационные номера автомобиля. Скорее всего — от безысходности.

Цыпляев опять протяжно вздохнул:

— Ох уж эти женщины за рулем… Ух, я бы их всех!.. Пусть бы на кухне сидели, борщи варили… И главное, понимаешь, деньги с них брать как-то неудобно. Вылезет такая фря с глазами и носиком и начнет что-то жалостливое лепетать, прямо надо каменное сердце иметь для таких случаев, которого я, честно говоря, почти не имею…

Машина отыскалась на стоянке возле ГАИ — груда искореженного обгорелого металла, местами ржавая от осенних дождей — эдакое сюрреалистическое воплощение адской мясорубки, уготованной нераскаявшимся грешникам. Воробьев обошел живописные руины и поежился, представив взметнувшееся над капотом пламя, шуршание оплавленной краски и гулкий звук взрыва.

Цыпляев равнодушно раскурил сигаретку.

— Кстати, в мое дежурство это и произошло, — заметил он. — Помнится мне, приехал я — а в кустарнике только дымок курится, кольцами завивается. Ехала на шашлыки, а из нее самой… — неприятно хихикнул он. — Кучка пепла осталась. Да еще кроссовка розовая.

— Какая кроссовка? — удивился Веня.

— Обыкновенная. Тридцать седьмого размера, не сильно поношенная. Ее, видно, взрывной волной отбросило. А больше ничего не нашли. Ни клочочка! — все разметало.

Веня огорошено почесал затылок:

— А разве так бывает? Чтобы ничего не осталось? Мне дедушка рассказывал, когда главарь тамбовской банды в машине сгорел, его труп по одной обгорелой косточке со следами перелома опознали. Что-нибудь да должно остаться. Ну, хоть пара ребер!

— Сам видишь, — развел руками Цыпляев, кивая на кучу мятого зазубренного железа.

— А на кроссовку можно взглянуть?

— Зачем? И чего ты в нее уперся? — вдруг обиделся Цыпляев. — Это что, твоя личная, персональная кроссовка или твоей жены? Ну, кроссовка и кроссовка… Может, она вообще не ее была. И потом, не кроссовкой, как говорится, единой жив человек.

Здесь мы опустим рассуждения Цыпляева о кроссовках вообще и в частности, об их роли в жизни индивидуума и сакральном смысле самого этого понятия — рассуждения, безусловно, интересные и способные много дать исследователю человеческой природы, но мало относящиеся к сути происходящего, тем более что уже и Веня самовольно влез на груду искореженного металла, и уже пальцем очищал какую-то железку от пыли и копоти, и с бумажкой сверялся, и лоб недоуменно морщил, и губу подозрительно выпячивал, и беспомощно взглядывал на своего спутника, почти окончательно погрузившегося в интересные, хотя и чреватые заблуждениями измышления.

— С другой стороны, — самозабвенно рассуждал Цыпляев, — правообладание кроссовкой, несомненно, есть вещь, несущая в себе все имманентные признаки экзистенции, из чего можно заключить, что…

— Слушай, а идентификационный номер не совпадает! — воскликнул Веня, невежливо перебивая друга. — В протоколе осмотра транспортного средства последняя цифра «шесть», а здесь «восемь». И глубина вдавливания знака поменьше будет, и двойной контур наблюдается… Похоже, будто у шестерки хвостик дорисовали!

Цыпляев поперхнулся, неохотно прерывая свои рассуждения, и гневно плюнул на кончик искуренной сигареты:

— Номера небось перебиты. Плевое дело, такое на каждом шагу случается. Или, может, в протоколе чего напутали? Бывает — текучка, горячка, запарка, цейтнот, пора отпусков… Да только ей… — Цыпляев выразительно поднял глаза к небесам, где, очевидно, и находилась упоминаемая им особа. — Только ей-то от этого не легче. Не все ли ей равно, в какой тачке гореть — в угонной или в «чистой»?