Татьяна Устинова - Колодец забытых желаний Страница 12

— Да какая из тебя собака! — согласился отец. — Вот у меня собака, породы зенненхунд, слыхал? Вот это собака так собака, пять тысяч зеленых на выставке за нее отвалил! А ты? За тебя и пяти баксов никто не даст!

И тут он рассмеялся.

Федор смотрел на него во все глаза. У отца были молодые белые зубы и гладкая загорелая кожа на лице, и вообще он казался совсем молодым человеком. Разве он мог быть женат на его матери, которая всегда выглядела как старуха, и одевалась как старуха, и вела себя как старуха?! Конечно, нет! Это какая-то ошибка.

— Что смотришь? — спросил отец, перестав смеяться. — Осуждаешь, что ли? Зря. Оправдываться перед тобой я не буду и объяснять тебе ничего не стану. Да ты и сам, лоб здоровый, все понимаешь!

—Что… понимаю?

— Как живет твоя мать, а как я!.. Две большие разницы. Я так жить никогда не хотел, так что все справедливо. Каждый получает по заслугам.

Федор хотел было возразить, что мать ничего этого не заслужила — ни отчаяния, ни одиночества, ни скучной однообразной работы за гроши, — но промолчал. Отцу вряд ли пришлись бы по вкусу его возражения, а Федору неудержимо хотелось нравиться ему.

Наверное, это было подло, но за мать он не заступился.

Мать была несчастной и слабой, а он вдруг почувствовал, как выгодно быть на стороне сильного!..

— Впрочем, она всегда знала, что связывает мне руки, и все-таки держала на коротком поводке! А я не могу быть на поводке! Не могу и не хочу! И оправдываться не хочу!

Федору тогда не пришло в голову, что отец именно оправдывается, он лишь удивился, что мать «держала его на поводке»! Мать, которую даже кот Василий не ставил ни в грош и решительно не желал ее слушаться!..

— Так что я тебе ничем не могу помочь, — заключил отец неожиданно. — Денег не дам, не проси.

— Да я и не прошу, — пробормотал Федор.

— Делать ты ничего не умеешь. Машину водишь?

Федор сказал, что нет, не водит.

— Ну, вот видишь! Даже водилой тебя никто не возьмет! Валяй, учись своей истории! Научишься, поступишь в музей, будешь там пыль глотать, как мать, всю жизнь за три копейки!

— А вы… то есть у вас… какая работа?

— У меня бизнес, а не работа, — сказал отец и потянулся на сиденье, запрокинув черноволосую голову. — А это тоже две большие разницы.

— Какой бизнес?

— Мебельный, — ответил отец легко. — Салоны видел «Элитная мебель для элиты»?

Федор мебелью не особенно интересовался, но на всякий случай сказал, что видел.

— Вот то-то. Все мои! Ну, фабрики, заводики тоже. В Дмитрове сейчас фабрику перекупаю, надоело в командировки мотаться. Хотя под Москвой производство недешевое, да что теперь делать!..

— А что делать? — наивно спросил Федор, и отец засмеялся, вновь показал крепкие молодые зубы.

— Расширяться надо, говорю, олух ты царя небесного! Большой бизнес, большие планы! Я так думаю, что народ в столицу как валом валил, так валить и будет, следовательно, будет покупать квартиры и мебель, мебель и квартиры! А у меня уж все готово!

Он перестал улыбаться, посмотрел на часы, а потом в окно.

— Ну, где тебя высадить?

Федор такого поворота не ожидал. Они даже ни о чем не поговорили — только про какую-то мебель, на которую Федору было решительно наплевать! Он хотел спросить отца, почему тот ушел, почему ни разу не позвонил и перестал приходить к нему, к Федору! Ну, мать ладно, допустим, мать он разлюбил, а его, сына, тоже, что ли, разлюбил? Или просто никогда не любил? Или он не угодил ему чем-то?..

— Сейчас к метро подъедем. Костя, притормози там.

— Хорошо, Алексей Дмитриевич.

— А это… охрана? На той машине?

Отец весело и победительно взглянул на сына:

— Охрана, браток. Нынче по Москве без охраны мне никак не полагается! А ты чего думал, я музейный работник, вроде матери твоей?!

Машина стала медленно забирать вправо, и Федор понял, что аудиенция окончена, а отец вдруг сказал, доставая из нагрудного кармана визитную карточку:

— Звони, если захочешь! Денег не дам, а так, если совета спросить, можешь набрать. Я тебя по-отечески, так и быть, проконсультирую бесплатно!

— В чем… проконсультируете?..

— Да хоть в чем. — Отец хлопнул его по плечу, как делают в сериалах, и махнул рукой. — В бизнесе, когда надумаешь делом заниматься. Выметайся. Во-он за ту ручку потяни и выметайся! Пока.

— Пока, — пробормотал Федор и кое-как вывалился из причалившей к обочине машины.

Под ногами была каша из воды и снега, и он сразу начерпал полные кроссовки этой каши, и какая-то девчонка шарахнулась в сторону, испугавшись громадных черных исполинов с тонированными стеклами. И на Федора, вывалившегося в лужу, она посмотрела, как ему показалось, с интересом. Девчонка была красивой, и просто так, если бы не эти самые исполинские машины, она на него вообще бы не взглянула, это уж точно!

Он стоял по щиколотку в снеговой воде и смотрел вслед машинам, пока они не скрылись из глаз, а потом выбрался из лужи, бессмысленно потопал ногами и побрел в сторону дома. Он выскочил без денег, а ломиться мимо контролера «внахалку» ему не хотелось, да и подумать было о чем.

Он шел и думал о своем отце, и все время одними и теми же словами — вот, значит, он какой! Высоченный, красивый, молодой, сильный!.. И машины, и охрана, и водители — повелитель мира, одним словом! Конечно, такой человек не мог жить с его матерью, просто не мог, и все тут. Она была словно из альбома — старуха с черно-белым угловатым лицом, как из прошлой жизни, — а отец такой земной, деятельный, должно быть, очень жизнелюбивый!

Федор вроде бы позабыл о том, что отец много лет не приходил и вообще не интересовался его существованием и сегодня, когда они наконец встретились, все время повторял, что денег не даст, хотя Федор не просил у него ничего! Сын как будто оптом все ему простил — за победительность, за молодое лицо, громкий смех, за уверенность, которой самому так не хватало!

Он брел домой, стискивал кулаки и думал все время об одном и том же — он хочет быть таким, как его отец, у него, Федора, ведь есть отцовские гены, значит, и он сможет, раз тот смог! И как он там сказал про его институт? Бабский? Старики учат баб пыль глотать? Ну, и прав он! Прав! Прав!

И гордость от поступления в «элитный» вуз как-то моментально слиняла, и учеба потеряла всякий смысл, и все пять лет Федор Башилов учился словно через силу.

Нет, не так.

Он словно делал все время вид перед отцом, что учится через силу! Отца он с тех пор видел всего пару раз, и про учебу тот ничего не спрашивал, но Федор старательно изображал — и перед самим собой, и перед матерью, — что просто «тянет лямку», угождает матери, которая «запихнула» его в такое неподходящее место.