Людмила Зарецкая - Вакансия третьего мужа Страница 12

– Заходите, пожалуйста. – Фомин прокашлялся, прогоняя внезапную осиплость в голосе. – Проходите Капитолина Георгиевна, присаживайтесь.

Обойдя Островскую по максимально возможной дуге, он распахнул дверь в приемную.

– Ты кого-то ждешь?

– Нет, просто в последнее время мне как-то не с руки оставаться с вами наедине. Кончается неприятностями политического характера.

– Не груби тете, мальчик! – Капитолина по-кошачьи облизнула губы. – Кто старое помянет, тому глаз вон. Не ожидала я, что ты у нас такой впечатлительный. Прямо как девственница перед первой брачной ночью. В общем, давай договоримся так. Мы с тобой зарываем топор войны. У меня к тебе нет претензий. У тебя – ко мне. Да и ко всем остальным тоже. Ты спокойно идешь на выборы в собрание, про мэрский пост забываешь, и через три месяца мы с тобой продолжаем работать, не доставляя друг другу неприятностей.

– Не получится, Капитолина Георгиевна. – Фомин с сожалением покачал головой. – План ваш очень хорош, но, к сожалению, неосуществим.

– Почему это? – В голосе Островской прорезался металл. – Если я могу забыть, то и ты можешь. В конце концов, есть вещи, которые женщине гораздо более обидны, чем мужчине. Но я готова не обращать на свои обиды внимания.

– Вы готовы, а я не готов. Моя обида связана с номером семь, и я почему-то вовсе не считаю себя Джеймсом Бондом. И этот непочетный номер будет все три месяца напоминать мне о том, о чем вы просите забыть.

– Да-а-а, ты не Джеймс Бонд. – Капитолина с хрустом потянулась. – У него на любую бабу стоял. Но сейчас не об этом. А что конкретно тебя не устраивает? Место твое вполне проходное, так что ты ничем не рискуешь. Можешь свою кампанию предвыборную в бондиану превратить. Кроме меня ж никто не знает, что ты не Бонд. А я, так и быть, никому не скажу.

– Не хочу.

– Чего ты конкретно не хочешь?

– Бондиану не хочу. От вашей милости зависеть не хочу. Вместе с вами работать не хочу. Так что можете считать, что мы не договорились.

– Как знаешь. – Островская выбралась из кресла, в котором сидела, надела туфли, которые, оказывается, успела скинуть, и неторопливо пошла к распахнутой двери. – Как знаешь, дорогуша. Только потом не говори, что тебя не предупреждали. Не хочешь мира – готовься к войне. А я пленных не беру. Нет.

Еще один неприятный разговор пришлось выдержать и Насте Романовой. После еженедельного пятничного брифинга, на котором мэра, естественно, забросали вопросами о неожиданном сильном конкуренте, Настя, дождавшись, пока все журналисты напьются мэрской крови и отвалятся как сытые пиявки, подошла к Варзину.

– Александр Ильич, поговорить бы.

– Щас поговорим, – согласился Варзин и заторопил операторов, сворачивающих кабели. – Давайте быстрее, ребята. Освобождайте кабинет. У Романовой преференции есть.

Насте стало неудобно. Накануне, представляя свой разговор с мэром, она даже не думала, что это окажется так трудно. А Варзин, спровадивший остальных журналистов, уже доставал припрятанную в низком шкафчике пузатую бутылку с коньяком и маленькое блюдечко с лимоном.

– Давай, Настасья. Устаю я от вашего брата, сил нет. Так что давай по маленькой. Коньяк хороший. А потом на все твои вопросы отвечу.

– Александр Ильич, – у Насти свело горло, – я не спрашивать буду. Я вам сказать хочу…

– М-м-м, – Варзин уже опрокинул рюмку коньяка, кинул в рот дольку лимона и кисло поморщился. – Скажешь, раз хочешь. Коньяк-то будешь? Что, опять помощь нужна? Коммунальная служба спасения?

– Нет, – Настя уже чуть не плакала и, зажмурившись, чтобы не видеть круглое добродушное лицо Варзина, выпалила: – Александр Ильич, я буду работать в штабе Фомина.

Мэр молчал, и, как бы это ни было страшно, Насте все-таки пришлось открыть глаза, чтобы посмотреть на него. Поставив пустую рюмку на стол, Варзин медленно обошел его и сел в свое кресло.

– Вот оно, значит, как. Ну что ж… Спасибо, что предупредила. По крайней мере честно.

– Александр Ильич…

– Ты иди, Анастасия…

– Александр Ильич, – Настя все-таки заплакала, – ну вы ж понимаете, что я не могу его предать.

– Понимаю. Чего ж тут непонятного. Его не можешь. Меня можешь. Это твое право. Твой выбор. Я его принимаю.

– Вы меня никогда не простите?

– Никогда и навсегда – понятия философские. Ты иди сейчас. Не о чем нам с тобой больше разговаривать.

От этого разговора Настя расстроилась «до соплей». Заехавшая вечером Инна немало этому удивилась.

– А ты что думала? Что он тебе отеческое благословение даст на конкурента работать?

– Да ничего я не думала! – огрызнулась Настя. – Так-то никакой катастрофы в связи с моей работой на Егора вроде бы не наблюдается. Я не единственный журналист в городе и не волшебный амулет, обеспечивающий победу на выборах.

– Ну, сама-то себе не ври. – Инна укоризненно покачала головой. – Ты ведь убеждена, что Фомин победит. И ты будешь прилагать к этому все усилия и все свои способности. То есть ты будешь делать все, чтобы Варзин перестал быть мэром. Почему он должен спокойно это сожрать?

– Да не должен он! – В голосе Насти снова послышались слезы. – Я с ним почти 10 лет проработала. Он мне доверял, а я его действительно предала.

– И теперь твою чувствительную натуру это мучает. Брось, Романова. С такими моральными принципами на войне не выжить. Варзин – твой враг. Так бывает. Прими это как данность и начинай жить в соответствии с этим постулатом. Война закончится – видно будет.

С таким подходом Настя была не согласна, но ей оставалось только примириться. Неприятный осадок остался, но в целом пока предвыборная кампания шла бойко и довольно гладко. То есть Насте было противно, нестрашно и интересно одновременно.

Вместе с модным и довольно дорогим фотографом Сашей Ивановым они провели для Фомина фотосессию. Редакционный верстальщик Женька Воробьев смакетировал предвыборный плакат, с которого до невозможности красивый и мужественный Фомин призывно улыбался избирательницам и сиял своими голубыми глазами. При первом взгляде на этот плакат становилось понятно, что избирательницы не только охотно отдадут Фомину свой голос, но при возможности еще и охотно отдадутся.

Плакаты, календарики и магнитики на холодильник были сверстаны и ждали открытия избирательного счета, чтобы быть напечатанными и розданными в руки электората. Магнитики придумала Настя и страшно ими гордилась. Как человек, постоянно борющийся с лишним весом и постоянно проигрывающий в этой борьбе, она понимала, что любая женщина, в неурочное время подошедшая к холодильнику, чтобы что-нибудь съесть, встретив взгляд красавца Егора, лишний раз покручинится о собственном несовершенстве и холодильник открывать ни за что не станет.