Елена Арсеньева - Академия обольщения Страница 12

Потом еще один стаканчик. И еще.

Наконец-то сырая вата, которой с самого утра была набита голова Алёна, исчезла оттуда. Но счастья нашей героине это не принесло. В освободившееся пространство полезли мысли, которые она до сих пор старательно изгоняла.

На часах девять. В издательство еще рано, тамошний народ к половине одиннадцатого на работу приходит, касса открывается в половине первого, а встреча с редакторами и корректорами назначена писательнице Дмитриевой вообще на вторую половину дня.

Куда же ей податься, вышеназванной писательнице?

Алёна посмотрела в окно и увидела вывеску отделения милиции.

Так… например, можно зайти сюда и написать заявление о том, что трое попутчиков силком влили в нее полстакана мерзкого коньяка, а потом…

Бред. Никто и слушать не станет. Только на смех поднимут.

Сказать, что они ее мерзко оскорбляли своими разговорами о пелодках и женщинах-апгрейд? Во-первых, поди докажи, что такие разговоры имели место быть. Во-вторых, с точки зрения вокзальных ментов, которые, очень может быть, никаких других слов, кроме матерных, знать не знают и ведать не ведают (и их, ей-богу, можно понять, такова уж специфика работы), подобные слова вовсе даже не оскорбления, а совершенно нормативная лексика. И, конечно, кто-нибудь скажет, посмотрев в паспорт Алёны, где указана дата ее рождения: «А чего вы, женщина, хотели, в вашем-то возрасте? Вам же заплатили! Зачем тогда деньги брали?»

Нет. В милицию – нет!

Никакого преступления не совершено. Убита женская гордость, но это уж, знаете, ваши личные трудности, Елена Дмитриевна Ярушкина, Алёна Дмитриева тож. Скромнее надо быть, девушка! Скромнее!

И что, она все так и оставит? Утрется?

А что, что, что тут можно сделать, кроме того, что утереться? Она ведь даже фамилий парней не знает! Вообще ничего о них не знает, только то, что один из них – блондин, второй – шатен, третий – брюнет, похожий как две капли воды на некоего Игоря Туманова, только зовут его не Игорь. Вся информация!

Вернуться разве к проводнице, как ее там, к Кате? У нее на копиях билетов есть фамилии парней, номера паспортов.

Ага, так она тебе их и даст… Ждите ответа! Скажет, что не положено, не имеет права, – и все. По большому счету, она права. Конечно, если бы данные затребовала милиция…

Ну, с милицией ясно и понятно.

А может, предложить Кате деньги? Вот эти самые тридцать тысяч?

Алёна нерешительно оглянулась, как если бы отсюда, с Ярославского вокзала, могла увидеть свой поезд, стоящий на перроне Казанского. Не видно. К тому же его уже, конечно, давным-давно отогнали куда-то на запасные пути. Поди найди тот ножичек!

Можно будет поискать Катю в Нижнем. Можно. И даже найти можно. А вдруг она упрется и все равно ничего не скажет?

Очень может быть, между прочим. Если история выйдет наружу, она запросто лишится работы. Сейчас с этим строго. Кстати, не исключено, что парни ей тоже заплатили – именно за то, чтобы она их не выдавала. И она отдала им копии билетов. Поэтому будет молчать, как рыба об лед, выражаясь языком какого-то персонажа Тэффи. Конечно, останется еще общий железнодорожный компьютер с фамилиями и номерами паспортов всех, кто покупает билеты на РЖД. Но к нему Алёне вообще в жизни не подобраться. Вот если бы милиция запросила информацию…

Опять за рыбу гроши!

Нет, надо все забыть. Поскорей забыть и не дергаться. Выкинуть из головы, как будто и не было в жизни Алёны Дмитриевой этой ночи, этих трех парней, которые ее… Которые, очень может быть, и в самом деле ничего с ней не сделали, только страшно, невероятно, чудовищно унизили. За что, зачем, ради чего? Чтобы заплатить ей тридцать тысяч?

Нет, правда, сумма очень даже немалая. И за что?

Фантастика какая-то, честное слово…

А что, собственно, фантастического?! Зачем усложнять ситуацию? На самом деле все просто. Ну очень просто. Парни вчера перепились, вот и начали куражиться над невзрачной и с виду затурканной бабенкой. К утру парни очухались, оценили последствия куража и испугались, что бабенка, проспавшись, заявит в милицию. И решили от нее откупиться самым пошлым образом.

Ну и откупились. И даже весьма щедро, не правда ли? Будь Алёна той, за кого они ее приняли, она бы, очень может быть, была даже счастлива…

А она не счастлива. Вот вообразите себе! Не счастлива, и все тут.

Она чувствует себя оскорбленной еще сильнее. Поруганной себя чувствует!

Надо вышвырнуть поганые деньги, эту оскорбительную подачку! Пусть их ветром разметет, пусть вокзальные бомжи подберут презренные бумажки и пропьют их!

Алёна с яростью сжала кулак в кармане куртки и вытащила его. Скомканные купюры торчали между ее пальцами, как разноцветные червяки. Алёна брезгливо передернулась и уже начала разжимать было пальцы, как вдруг нахмурилась озадаченно.

Ну да, все это очень хорошо, конечно, весьма благородно. Прямо тебе Настасья Филипповна, которая бросает деньги Рогожина в камин… Сколько там было-то, в той пачке? Сто тысяч, кажись? Да, сурово… Выбросить купюры – классное средство для растоптанного, изнасилованного самолюбия. Но каким образом писательница Дмитриева доберется потом до издательства? Оно ведь аж на «Войковской» расположено. Туда на метро пилить да пилить. Сначала по кольцу до «Белорусской», потом по радиальной…

Ладно. Алёна возьмет из грязных денег ровно семнадцать рублей на проезд, а остальное вышвырнет к черту.

Хотя стоп… Она ведь деньгами уже немного попользовалась: покупала воду, потом творожки, ложечку, платочки одноразовые, салфетки гигиенические, кофе черный… Сотни как не бывало.

«Это ничего не значит!» – запальчиво сказала сама себе Алёна. Не считается! Она просто забылась. Совершала покупки почти в бессознательном состоянии.

Хорошо, тогда так. Она заберет из оставшихся денег только семнадцать рублей на метро, а остальные выбросит в урну. Немедленно! В издательстве ей дадут гонорар, и никаких проблем не будет.

Алёна отсчитала ровно семнадцать рублей, положила их в карман, остальные же купюры, брезгливо придерживая двумя пальцами, понесла к ближайшей урне.

– Дэвушка… – тихо сказал в ту минуту кто-то за ее левым плечом.

Алёна оглянулась. Рядом стояла невысокая женщина лет тридцати со скорбным выражением смуглого, худощавого лица. На ней были черный платок, черная тяжелая куртка и черная юбка почти до земли. Волосы у нее тоже были черные, ну и глаза в тон.

– Дэвушка, помогите, – пробормотала женщина с отчетливым акцентом.

Алёна растерянно моргнула. Видимо, и в самом деле крепко незнакомку приперло, если называет дэвушкой особу старше себя лет на десять как минимум.