Дьюи Вард - Замок в лунном свете Страница 12

— Кто в первый раз рассказал вам об этих вещах? Родители?

— Кажется, нет. Не помню. Может быть, мой брат, Сэм… — я не могла говорить дальше и закрыла лицо руками.

— Что с вами? Это как-то связано с вашим братом?

Отчаяние прошло так же быстро, как и подступило. Я попыталсь вспомнить.

— Не знаю. О Господи! Не знаю…

— Не расстраивайтесь. Скоро вы легко вспомните все сами. В самый неожиданный момент… — он медленно поднялся. — Думаю, на сегодня достаточно. Мы уже битый час бередим ваши раны. Дать вам успокоительное?

— Нет, спасибо. Хватит того, что прописал доктор Джеймсон. — Я слабо улыбнулась.

Питерс неуверенно переминался посреди комнаты. Снял очки и принялся, протирать толстые стекла носовым платком.

— Узнав, что вам необходима помощь, я счел своим долгом встретиться с вами. Но боюсь, что мало чем смогу быть полезен.

— Нет, что вы! Сама мысль, что я могу на вас рассчитывать, действует лучше любого успокоительного.

— Что ж, не все так плохо, как кажется. Думаю, стоит встретиться завтра в это же время. Вы не против?

— Даже не знаю, как вас благодарить. К сожалению, мои нынешние средства не позволяют говорить об оплате. Когда я буду в состоянии зарабатывать сама…

Он кивнул.

— Вот тогда и поговорим об оплате, не раньше. А если вам по какой-либо причине нужно будет увидеться со мной раньше завтрашнего дня, придумайте себе какую-нибудь болезнь.

— Например, растяжение? — Я улыбнулась.

Мы вместе вышли во двор. В небе уже загорались звезды. Доктор Питерс собрал свои удочки и направился к берегу озера. Я постояла возле сарая, отвязала лошадь и забралась в седло. Получилсоь хуже, чем хотелось бы, но это не огорчило меня.

Несмотря на прежние опасения заблудиться, сейчас я ориентировалась вполне уверенно. Каждое дерево, каждая поляна были мне знакомы. Память возвращалась, наполняя мое сердце радостными ощущениями.

И тут, к великому огорчению, мне пришло в голову, что я уже не помню лица доктора Питерса.

Встреча затянулась дальше, чем я рассчитывала, и я подгоняла свою лошадку. Вечерний коктейль был в «Хогенциннене» чем-то вроде обязательного ритуала, которого бабушка придерживалась очень строго и не терпела опозданий.

Вернувшись домой, я поспешила принять душ и переодеться. На теплую ванну времени уже не оставалось. Наскоро убрав волосы, я прихватила сигареты и хотела выбежать из комнаты, когда что-то заставило меня обернуться. В спешке я забыла погасить свет. Второй раз подобную оплошность нельзя было допускать ни в коем случае.

Бабушка и отец уже сидели в библиотеке, служившей одновременно столовой, и посмотрели на меня с осуждением. Бабушка, как всегда, смаковала свой шерри. Отец стоял у бара с бокалом в руке.

— Коктейль, Морин?

— Думаю, будет достаточно щерри, — перебила его бабушка. — С ее здоровьем не следует привыкать к горячительному.

— Мартини меня вполне устроит, — словно кто-то другой говорил моим голосом. Впрочем, я уже устала уступать. — Сухой мартини, пожалуйста.

Отец растерялся, но бабушка молчала, пораженная моим ответом, и он послушно повернулся к бару. Я прикурила и положила пачку сигарет на столик.

Мартини согревал, и я пила его с наслаждением.

— На улице жуткий холод… Как хорошо оказаться в тепле в приятном обществе.

— Где ты была? — Бабушка недоверчиво наблюдала за мной.

— У водопада и дальше — через поле.

— Похоже, вместе с памятью ты потеряла и способность ориентироваться, милая Морин, — ее сухие губы дрогнули в язвительной, усмешке. — Я видела, что ты прискакала с другой стороны.

Преодолевая растерянность, я возразила:

— Я сделала крюк, чтобы осмотреть ферму.

Странно, но ложь далась легко. Был ли это признак выздоровления? Или наоборот?

Наступила пауза. Совершенную тишину нарушало потрескивание огня в камине. Нам нечего было сказать друг другу, если не считать колких замечаний бабушки. Традиционный вечерний коктейль всегда проходил именно так. Я стояла спиной к камину со стаканом в руке и внезапно будто увидела прямо перед собой женщину в такой же позе, отпивающую маленькими глотками мартини, пожимающую плечами на бабушкины вопросы, бойко отражающую ее выпады, — красивую женщину с крупными, резкими чертами лица, которая годами подавляла свой гнев, скрывала ненависть к свекрови.

Я вспомнила это лицо.

Налей мне еще? — я протянула отцу пустой стакан. Бабушка хотела что-то возразить, но я с подчеркнутой вежливостью опередила ее:

— Я хотела тебя поблагодарить за то, что ты все это время кормила Барона.

— Меня просил об этом твой отец, — ответила она сухо. — Терпеть не могу овчарок. Они ненадежны. Но, в отличие от тебя, Морин, я люблю животных и ни за что не стала бы держать большую собаку в тесной квартирке.

— Но многие люди в Нью-Йорке заводят собак, — возразила я. — И потом, я его ежедневно подолгу выгуливала.

Она пожала плечами и повторила:

— Овчарки ненадежны. Я уже предупредила твоего отца: одна задавленная курица — и я велю усыпить пса.

Я с силой сдавила бокал, словно желая скомкать, раздавить толстое стекло. Нужно было предвидеть такой поворот. Проявление чувств каралось, и каралось жестоко. «Хогенциннен» не поощрял человеческих слабостей: интриги, коварство — его стихия. Внезапно мне захотелось выбежать, оказаться вдали от неуловимой угрозы, притаившейся под сводами залы.

— Морин, ты вся дрожишь! Не простудилась ли ты? — в голосе бабушки слышалась озабоченность.

— Н-нет… наверное, второй мартини был лишним. Прошу извинить меня…

Я поставила бокал на стол и выбежала из комнаты. К горлу подступила дурнота, я бросилась в ванную. Но тревога оказалась ложной, тошнота отступила. Умывшись холодной водой, я почувствовала себя лучше.

Когда я, переодевшись и приведя себя в порядок, спустилась к ужину, бабушка была в библиотеке одна.

— Твой отец уже в гостиной, — произнесла она и без всякого перехода добавила: — Я бы на твоем месте не стала больше пить мартини.

Предостережение было излишним; я пришла за своими сигаретами. Быстрый взгляд на стол — и я застыла в недоумении. Пачки не было.

— Что-нибудь случилось?

— Я хотела забрать сигареты… — пробормотала я. — Кажется, я оставила их на столе.

Холодные глаза пристально оглядели меня, на губах появилось подобие улыбки:

— Ты забирала их. Разве ты не помнишь, Морин?

Я смущенно поправила волосы.

— Конечно. Я совсем забыла.

Вместе с бабушкой, я степенно прошествовала из библиотеки в гостиную. При этом я совершенно отчетливо помнила, что не брала сигареты перед тем, как уйти из комнаты. Или же?..