Эдуард Володарский - Террористка Иванова Страница 12

— Ну, хватит нюни распускать. Пора.

Она осторожно погрузила бутылку с густой жидкостью в черную кожаную сумку. Вынула из кармана пальто револьвер, проверила патроны в барабане, взяла сумку и вышла из кухни. Громко хлопнула входная дверь.

Обычный теплый день начала сентября клонился к вечеру. Прохожих на улице было немного. И среди них — худая, среднего роста женщина лет тридцати пяти, в легком летнем пальто, в бежевых туфлях на босу ногу. Она выделялась разве что тем, что шла медленно, выставив перед собой правую руку с небольшой черной сумкой. Женщина несла эту сумку с какой-то старательной осторожностью.

Вот она остановилась у стены дома, медленно поставила сумку на землю, достала мобильный телефон, неторопливо набрала номер.

— Мне нужно майора Пилюгина. По важному вопросу. А когда будет? Это точно? Хорошо, спасибо, — она отключила телефон, сунула его обратно в карман, затем с той же осторожностью подняла с асфальта сумку и медленно пошла по улице. Она смотрела прямо перед собой, но взгляд был отсутствующим, обращенным в глубину памяти…

…И опять вспомнилось, как она разговаривала с майором Пилюгиным у него в кабинете в райотделе милиции. За другим столом милиционер в светлой рубашке смотрел на экран компьютера, не обращая внимания на разговор Полины и Пилюгина. Майор был в расстегнутом мундире, галстук приспущен, ворот рубашки расстегнут — жарко. На столе тихо шумел маленький вентилятор.

— Битый час воду в ступе толчем, Полина Ивановна, — говорил Пилюгин. — Я вам объясняю еще раз — арестовали вашего мужа на абсолютно законных основаниях.

— Это вы настояли на аресте? — спросила Полина.

— Да ни на чем я не настаивал. Я же вам объяснял сколько раз — ваш муж не может находиться во время следствия под подпиской о невыезде, то есть на свободе. Потому что он опасен. Кто может гарантировать, что он по новой не пойдет сводить счеты с гражданином Муравьевым? С первого раза не убил, так он со второго попробует.

— Он моего сына искалечил.

— Не он, а собака.

— Его собака! Он натравил ее на мальчика!

— Следствие такую версию не подтверждает, Полина Ивановна.

— Как не подтверждает? Витя вам говорил, что этот Муравьев скомандовал собаке: «Фас!» Он сам это слышал! — повысила голос Полина.

— Он не мог этого слышать, он слишком далеко находился от мужчины и собаки. Все факты говорят о том, что произошел несчастный случай. Гражданин Муравьев оштрафован на крупную сумму, — монотонно и равнодушно отвечал Пилюгин. — И ведь он приходил к вам, предлагал денежную компенсацию. Десять тысяч долларов, вы же сами говорили…

— Да пусть он подавится своими деньгами! Мальчик на всю жизнь калекой остался, а ему штраф в полторы тысячи рублей назначили — это что? Не издевательство?

— Таково наше законодательство, Полина Ивановна. А зачем ваш муж зверски избил Муравьева?

— Да не бил он его! Толкнул легонько, а тот сбежал.

— Муравьев в больницу обратился, справку получил о побоях. Справка приобщена к делу.

— Я таких справок вам десять штук куплю, были бы деньги!

— Как у вас все легко… — Пилюгин поморщился и покачал головой. — Сразу на людей клеветать, грязь лить… Сразу — взятки, мошенничество, так, да? Между прочим, мне нужно было тогда арестовать вашего мужа и возбудить уголовное дело за хулиганство. Получил бы годика три условно, может, одумался бы. А я совершил ошибку, гуманность проявил…

— Гуманист, — усмехнулась Полина.

— Да, да, гуманность. А проще сказать — мягкотелость проявил! Пожалел боевого офицера! А он тут же новый фортель выкинул — избиения мало показалось, так он явился Муравьева убивать!

— Он пошел собаку убить. Ее надо было усыпить, а он с ней опять по двору гулять начал.

— Пошел убивать собаку, а стрелял в человека. И не убил ведь по чистой случайности… Вы, я вижу, до сих пор не поняли, что ваш муж общественно опасный субъект, преступник, а вы мне…

— Он два года в Чечне воевал, у него правительственные награды есть, — перебила Полина. — Два ордена мужества, а благодарностей — всю стенку оклеить можно!

— Ну и что? Это дает ему право в людей стрелять? — уставился на нее Пилюгин.

— Он болен. Он тяжело болен! — уже со слезами в голосе проговорила Полина. — У него сердце едва работает, вы что, не понимаете? Ему операцию надо срочно делать — шунтирование называется!

— Понимаю. В тюрьме есть квалифицированные врачи, окажут помощь, какую нужно. Надо будет, из кардиоцентра специалистов вызовут. В сотый раз говорю вам — до суда ваш муж будет находиться в тюрьме.

— Но ему операция срочно нужна!

— Специалисты скажут — сделают операцию.

— На нее тридцать тысяч долларов надо.

— Тут уж ничем помочь не могу, — развел руками Пилюгин. — И потом, даже если ему сделают операцию, он все равно в тюрьму вернется. И после суда срок отбывать будет. И… может, хватит, а? Я с вами уже два часа разговариваю. У меня ведь и другие дела есть, — Пилюгин чуть ли не умоляюще смотрел на нее.

Полина резко поднялась.

— Ну, ты еще пожалеешь, майор! Придет твое к тебе.

— Вы мне грозите, что ли?

— Вспомнишь мои слова, когда жареный петух в задницу клюнет! — Она вышла, громко хлопнув дверью…

Полина остановилась — правая рука, державшая сумку, затекла. Она осторожно поменяла руку и медленно двинулась дальше по улице, шла и словно не видела ничего перед собой. Несколько прохожих чуть не столкнулись с ней, другие обходили, удивленно оглядывались. Взгляд Полины был по-прежнему обращен внутрь себя. Она вздрогнула, когда кто-то сказал раздраженно:

— Смотрите перед собой, дамочка! А то упадете!

Полина попыталась улыбнуться, извиняясь, отошла ко входу в магазин, осторожно поставила черную сумку рядом с собой, прислонилась спиной к стене, достала сигареты, закурила…

…Вдруг вспомнилось, как она, Александр и Витька плыли на небольшом пароходике по тихому спокойному озеру. Они стояли на пустой палубе и смотрели, как медленно приближаются берега острова, на котором стояла белая и прекрасная, как самый радостный сон, церковь. Храм стоял на самом верху острова, а вокруг него видна была деревня — черные крыши, бревенчатые стены и изгороди, огороды, деревянные навесы рыбных коптилен, черные бревенчатые кубики бань у самой воды и рыбацкие карбасы, лежавшие на прибрежном галечнике, словно тюлени. Было раннее утро, и на ребристой под ветром озерной воде горела, ломалась и посверкивала алым огнем дорожка от встающего солнца.

Александр и Полина смотрели на остров, захваченные открывшейся им красотой, а Витька стоял сонный и злой. Ветер продувал его насквозь, от качки приходилось держаться за линь, протянутый вдоль низкого борта. Тогда у него было еще две руки… Иногда волна доставала до борта, заливалась на палубу. У всех троих были мокрые ноги. Витька переминался, но терпел.