Татьяна Устинова - Седьмое небо Страница 13

— Игорь Владимирович, — начала Лидия тоном, несколько более официальным, чем обычно, — вчера на летучке я докладывала о положении дел с компанией “Янтарь”. С ее главой пообщаться невозможно. Пресс-служба и юридическая служба стоят насмерть, как наши под Брестом. Пока не начался процесс, они не хотят разговаривать ни с кем из журналистов.

— Ни с кем? — переспросил Игорь неприятным голосом. — Ни с кем из журналистов? Если вы не читаете газет, Лидия Юрьевна, могу вам сообщить, что Тимофей Кольцов заявлен сегодня в программе “Зеркало” на втором канале.

— Как? — ошарашенно переспросила Лидия, совершенно позабыв о том, что должна “делать лицо и держать тон”.

— Очень обыкновенно. Дать посмотреть программу или ты мне и так поверишь?

— Игорь, я честно долблю их каждый день по сорок раз. Барышни на ресепшэне уже знают меня по голосу. Пресс-служба переадресовала меня к главе юридической службы, но с ним тоже поговорить невозможно, я обшаюсь с каким-то его пятнадцатым помощником, да и то не каждый день, а только когда он до меня снисходит…

— Ты понимаешь, что это — все? — Как настоящий журналист Игорь несколько сгущал краски. — Твоя статья после “Зеркала” никому не будет нужна! Я не хочу подбирать объедки за теми, кто успел раньше, ясно тебе? Это информация, а не фабрика по производству галош! Нужно работать, землю рыть, а не ссылаться на какую-то там, черт побери, юридическую службу!

Это было обидно и несправедливо. Даже для Игоря Леонтьева, большого начальника и вообще “первого в Риме”.

Он давно был осведомлен о том, что с судостроительной компанией “Янтарь” у Лидии все застопорилось на самой начальной стадии. Пресс-служба охраняла Великого и Могучего Тимофея Кольцова, как целая стая преданных сторожевых собак. Раньше такого никогда не было.

Промышленник и политик Тимофей Кольцов не особенно ладил с прессой, но все же был лоялен, и пробиться к нему на интервью было делом сложным, но в принципе возможным. В прошлом году он с блеском выиграл губернаторские выборы в своей родной Калининградской области и стал еще менее доступен, но все же какие-то шансы у журналистов оставались. Добраться до него стало совсем невозможно, когда начался судебный процесс. Директор судостроительного завода “Янтарь”, одного из многочисленных кольцовских промышленных предприятий, подал в суд на хозяина.

Случай был совершенно беспрецедентный.

Журналисты насторожились.

Директор завода выступил по первому каналу и объявил на весь белый свет, что Тимофей Кольцов бандит и жулик. Это утверждение повторила влиятельная московская газета, и пишущее сообщество задумалось: одни выборы — в удельные князья — только что прошли, другие выборы — в цари — были еще далеко. Связываться с такой акулой, или скорее королевской коброй, просто так не стал бы даже самоубийца. Значит, решили журналисты, за этой внезапной атакой стояло что-то — или кто-то! — еще более тяжелое и влиятельное.

Тимофей Кольцов прославился тем, что никого и ничего не боялся, в большую политику никогда не лез и к олигархам “первого эшелона”, которые шеренгами маршировали по телевизионным экранам, не принадлежал. Его победа на выборах казалась совершенно невероятной. Он медленно и тяжело говорил, почти ничего не обещал, был грузен и неповоротлив и на фотографиях выглядел так, что казалось, будто его насильно втиснули в слишком узкие рамки. Но на него работали профессионалы, самые лучшие профессионалы, которых только можно было найти. Все его минусы они ловко и незаметно обращали в плюсы, а недостатки использовали так, что они становились достоинствами. Даже покушение на него было подано пресс-службой не как бандитская разборка, а как попытка избавиться от честного и неподкупного предпринимателя. Говорили еще, что в области у него действительно порядок, что он задавил и извел наркоту — неслыханное дело для портового города! — что в отделе кадров завода “Янтарь” заявлений о приеме лежит на десять лет вперед, что дороги он починил, что рыболовную флотилию прибрал к рукам, а не продал за бесценок норвежцам. Искушенный журналист Лидия Шевелева была совершенно уверена, что девяносто процентов из этого можно отнести на счет недюжинного таланта сказителей из его пресс-службы, но даже оставшиеся десять процентов вызывали уважение и некоторую робость.

Когда директор завода затеял судиться, дверь в империю под названием “Тимофей Кольцов”, и так приоткрытая лишь наполовину, захлопнулась с чудовищным чугунным грохотом. Неизвестно, кто именно принял решение не подпускать журналистов на пушечный выстрел — сам ли Тимофей Ильич или его продвинутая пресс-служба, — но решение было принято, чугунная дверь захлопнулась, журналисты остались по эту сторону. И сколько они ни подпрыгивали, сколько ни вытягивали шеи, сколько ни становились друг другу на плечи, разглядеть, что происходит за стеной, никому не удавалось.

И вот теперь “Зеркалу” удалось.

Неужели удалось?

— Может, это просто… реклама? — осторожно спросила Лидия. — Никакого Кольцова они не ждут, но хотят, чтобы все их смотрели?

— Очень умно, — ответил Леонтьев зло, — и очень похоже на правду. Кроме того, мне совершенно наплевать, чего они там хотят. Я знаю, чего я хочу! Я хочу интервью с Кольцовым, а у меня его нет и, я так понимаю, не будет. А? Не будет?

— Игорь… — начала расстроенная Лидия, но он перебил:

— Сегодня вечером я жду точного ответа, будет или не будет интервью. В зависимости от этого я приму решение.

— Какое решение, Игорь? — Лидия начала злиться. Она не студентка-практикантка с журфака и не пустоголовая фифа, едва умеющая писать по-русски. Она журналист, и у нее есть чувство собственного достоинства.

— Пойди и позвони Кольцову, — приказал Леонтьев. — О результатах доложишь.

Стас курил и углубленно изучал собственный макет, как будто это было нечто невиданное. Грязное оконное стекло заливал серый дождик. Лидия зачем-то потрогала пунцовые щеки, повернулась и пошла к двери, очень прямо держа спину.

— Зря ты так, — негромко проговорил Стае, когда дверь за ней закрылась.

— Нормально, — поморщившись, ответил Игорь. — Проглотит.

Он не мог и не хотел ничего объяснять. Он знал, что механизм запущен, время пошло и изменить уже ничего невозможно.

— Егор Степанович, газета “Время, вперед!”, — прозвенел в селекторе голос секретарши. — Будете говорить?

— Нет, — буркнул Егор, — не буду.

— Егор Степанович, — поколебавшись, сказала секретарша, — они уже седьмой раз звонят. И нам, и в пресс-службу. Что мне им сказать?

Оторвавшись от бумаг, Егор взглянул на селектор, как будто секретарша выглядывала оттуда. Она была ни при чем, но, как всегда, Егор раздражался.