Екатерина Мурашова - Детдом Страница 15

– Аркадий Николаевич сам просил Дмитрия прийти, – пожал плечами Владимир. – Сказал, что давно с ним не беседовал. Вы же знаете, когда у него обострение, ему с Дмитрием сподручнее всего. Я не сумел отказать… Вы думаете, можно спросить у Аркадия Николаевича?

– Да нет! – тяжело вздохнула Клавдия Петровна. – Что там у сумасшедшего спрашивать! Так это я, от безысходности.

– Из любого, самого сложного положения обязательно есть выход, – назидательно произнес, как будто бы прочитал в конспекте, Владимир. – И мы его обязательно отыщем. А сейчас, Клавдия Петровна, я с вашего позволения съем еще один, последний, но от этого не менее восхитительный беляш и отправлюсь к Ларисе Тихоновне.

– Благослови тебя Господь… – тихо сказала Клавдия Петровна. – И прости меня, дуру неверующую.

Глава 4

В единственной комнате квартиры явно доминировал компьютер. Все остальное жалось по стенкам и вело себя скромнее некуда. Компьютер и его технические прихлебатели стояли на очень большом, старом, совершенно не компьютерном столе и были переложены книгами, как яблоки для сохранности перекладывают сухой травой. Причем физиономия у этого компьютера была откровенно мужской. А в хозяевах, напротив, числилась женщина. Уже известная нам Анджа, она же – Анжелика Андреевна Аполлонская.

– Анджа, скажи честно, ты что – волнуешься? – спросила сидящая в кресле полная, красивая и ухоженная женщина. Особенно хороши были у нее предплечья, белые, округлые, с тонкими золотыми браслетами. День стоял по-весеннему знобкий, в квартире гуляли, проветривая сами себя, веселые, засидевшиеся за зиму по щелям сквозняки. Несмотря на это гостья была в платье без рукавов, но с высоким воротом, скрывающем шею.

Сама хозяйка сидела у стола на крутящемся офисном стуле и теребила длинными пальцами компьютерную мышь.

– По-видимому, да, – откликнулась она с ноткой сомнения в голосе.

– Но почему? Ты что, до сих пор… до сих пор испытываешь к Олегу какие-то чувства?

– Не говори ерунды!

– Почему же это ерунда? – меланхолично вопросила гостья. – Вполне нормально, по-моему. В юности любовь-надежда. В старости любовь-благодарность…

– За что же это я, по-твоему, должна его благодарить? – искренне удивилась Анджа.

– Ну-у… за Антонину хотя бы.

– Антонина – это да, – кивнула Анджа. – Это серьезно. Но мне почему-то кажется, что многими годами ее одинокого выращивания я оплатила свой благодарный вексель. И теперь мы с Олегом вполне в расчете за… гм-м… ну, скажем так – за момент инициации Антонининого существования.

– Ты бы еще сказала: за расход генетического материала! – рассмеялась женщина в кресле. – Сказать по чести, я и не думала, что для тебя все это еще так живо…

– А тебя, Светка, никто и не просил думать! – огрызнулась Анджа. – По крайней мере – думать на эту тему.

– Ну надо же мне о чем-то думать, – примирительно произнесла женщина. – Пока Настька внуками меня не обеспечила…

Светлана была приемной матерью дизайнера Насти. Своих детей у нее быть не могло после раннего неудачного аборта. С Анжеликой они вместе учились на биологическом факультете Университета и с тех пор дружили. Четвертый муж Светы Леонид был старше ее и занимался чем-то, связанным с нефтью. Так что в деньгах Светлана не нуждалась. Иногда казалось, что она нуждается в Анжелике, хотя невозможно было понять, какого именно рода эта нужда. Встречаясь время от времени и даже по телефону, подруги постоянно пикировались, задевали или подкалывали друг друга. По уровню материального достатка и кругу общения они тоже принадлежали теперь к разным слоям, и вроде бы не имели даже общих тем для разговора.

– Если твою Настьку не пнуть как следует пониже спины, она сама просто не озаботится, – заметила Анджа. – Я тут намедни попыталась…

– Спасибо тебе, подруга.

– Не за что. Почему бы вам с Леонидом просто не выдать ее чин чином замуж? Мне кажется, она даже и противиться-то не будет. Просто не заметит. Будет себе сидеть на свадьбе куль-кулем и рисовать узоры на салфетках…

– Наверное, ты права, – подумав, сказала Светлана. – Проклятые предрассудки мешают. Человек должен быть свободным…

– Вот уж чего человеку не надо, так это свободы! – заметила Анджа. – Вся история тому подтверждением: как только его хоть от чего-то освобождают, он тут же начинает оглядываться в поисках следующего ярма, в которое можно просунуть шею. Когда «охтинскую богородицу» – петербургскую аферистку начала 20 века Дарью Смирнову, наконец, засудили за мошенничество, обобранные и одураченные ее поклонники устраивали демонстрации возле окружного суда на Литейном проспекте и вопили: «Дорогая матушка, умрем за тебя!»

– Да я же не про то, что Настьке свободы надо, – досадливо нахмурилась Светка. – Я про себя. И про тебя тоже – ты ведь от Антонининого Виталика не в восторге, а и слова небось поперек не сказала…

– Не сказала, – согласилась Анджа. – Где мне судить?

– Отчего же и не тебе? Ты – мать все-таки.

– Именно – все-таки… Я слишком много времени, а главное, слишком много сил тратила на себя.

– О чем ты говоришь, подруга?

– Это трудно описать. Что-то вроде ледяной иглы внутри позвоночника, которая никогда не дает расслабиться. Нельзя привалиться к чему-нибудь надежному, теплому. Потому что заранее известно – за спиной ничего нет, рассчитывать можно только на себя и свои силы. Жаловаться нельзя и некому. Ирка называет это «грехом гордыни». Мне трудно судить, но, возможно, в христианском учении говорится именно об этом. Почти двадцать лет я помнила, что на мне – Антонина, а за мной – никого. Знала это каждую минуту и боялась – не справиться. Просыпалась посреди ночи – а что станет с ней, если я тяжело заболею? Попаду под машину? Потеряю и не смогу найти работу? Не смогу заработать достаточно денег? А вдруг она все-таки захочет учиться, и я не смогу оплатить ее учебу? Вокруг все рушилось и летело в тартарары, менялись имена, цены, общественно-экономические формации. Если бы был хоть кто-то, чью руку я могла бы сжать и получить ответное пожатие… Я прекрасно понимала, что мне, в сущности, на общем фоне везет. У меня была молодость, образование, работа, друзья, мама, крыша над головой. Многие не имели в активе и этого. Может быть, если бы у меня был отец, все сложилось бы по-другому. Но это – заморочки для фрейдистов. У меня были только ощущения. Странно, но пока был Советский Союз, я чувствовала себя уверенней, и как бы немного под защитой. Наверное, тоталитарное государство в чем-то все же заменяет людям Бога. Когда не осталось и его, у меня, фигурально выражаясь, все время были отпечатки ногтей на ладонях. От сжатых кулаков. Я прекрасно понимала, что напрасно так напрягаюсь, видела, что большинство людей этого, кажется, не делают, но не могла иначе. Когда у меня возникает фантазия кого-нибудь во всем этом обвинить, я обвиняю – Олега. Честное слово, мне проще было бы жить – вдовой…