Татьяна Корсакова - Время черной луны Страница 16

Гостья радостно закивала и тут же поморщилась. Наверное, голова болит.

– А это барахлишко мы выбросим. Не возражаешь?

Она согласилась. Кто ж станет печалиться, расставаясь с такой-то «красотой»? Одежки для Лии нашлись быстро. Вот и пригодились вещи, оставшиеся от экс-подружки. Хорошо, что она не все успела забрать. Брючки, пожалуй, будут длинноваты, у экс-подружки ноги «от ушей», ну да не страшно – можно и подвернуть, если что. А свитерочек должен подойти.

– Ты не спеши, – Монгол протянул Лие одежки и полотенце, – поваляйся в ванной, расслабься, согрейся. Там на двери защелка есть. Так что не бойся, – добавил он, поймав ее настороженный взгляд.

– Я и не боюсь.

Неправда, по глазам видно. Она теперь пуганая, всего боится.

– Ну, вперед!

Монгол подождал, пока за Лией захлопнется дверь, секунду-другую послушал шум льющейся воды, потом прихватил телефон и на цыпочках прошел на кухню.

Для того чтобы узнать номер Франкенштейна, пришлось разбудить Зубарева. Никаких угрызений совести по этому поводу Монгол не испытывал – не все ж ему одному расхлебывать последствия той чумовой ночки в городском морге. Зубарев долго не мог понять, что от него требуется, мычал что-то нечленораздельное, ругался и даже бросал трубку. Но Монгол был настойчив и последователен, и минут через десять номер Франкенштейна красовался в его записной книжке. Второй этап операции под кодовым названием «Помоги ближнему своему» представлялся Монголу более сложным, чем первый, но, к превеликому его удивлению, Франкенштейн, еще вчера совершенно невменяемый, сегодня был бодр и вполне трезв. И в сообразительности этому рыжему не откажешь. Повторять три раза, как Зубареву, ничего не пришлось, ситуацию просек с ходу.

– Хочешь, чтобы я выяснил, из какой больнички наша покойница дала деру? – Голос Франкенштейна вибрировал от нерастраченного боевого запала. Забыл уже, что ли, о выговоре с занесением в личное дело?

– Хочу. Она что-то такое говорила про убийство…

– Посттравматический шок, – не дослушав, изрек Франкенштейн. – А может, ее чем-нибудь наркотическим обезболивали, вот и вышла девонька на психозик.

– На что девонька вышла? – переспросил Монгол, перекладывая трубку к другому уху.

– На психозик. Такое бывает, от промедола у некоторых башню сносит, галлюцинации всякие начинаются, видения устрашающего характера. Ты там ее расспроси поподробнее. Очень любопытно, что конкретно ей примерещилось. – В трубке послышалось сосредоточенное сопение, а потом Франкенштейн сказал: – Или это последствия клинической смерти, гипоксия мозга и все такое.

Что именно, Монгол уточнять не стал, но подумал, что поговорить с девочкой стоит.

– Дай мне минут пятнадцать, максимум полчаса, и я все разузнаю. – В трубке раздались гудки отбоя.

На приготовление завтрака – ничего экстраординарного: бутерброды с ветчиной и сыром – много времени не потребовалось. Монгол строгал ветчину и прислушивался к звукам, доносящимся из ванной. Вместо шума воды оттуда доносился слабый плеск. Похоже, девчонка решила понежиться в ванне. Это хорошо, горячая вода расслабляет и приводит мысли и чувства в порядок. Жаль, не дал он ей ароматическую соль с лавандой, оставшуюся в наследство от бывшей, да теперь уж поздно. Придется так, без лаванды…

Франкенштейн позвонил через пятнадцать минут, как и обещал. Оперативно, ничего не скажешь.

– Она где-то рядом? – спросил он заговорщицким шепотом.

– Девчонка? – Монгол плюхнул на бутерброд толстенный ломоть сыра. – Нет, в ванной.

– Хорошо, что в ванной, – в голосе Франкенштейна прозвучала тревога, – ты, Монгол, главное, не паникуй.

– С чего бы это мне паниковать? – Ох, не решил ли, часом, зубаревский дружок продолжить прерванный алкогольный марафон. – Что узнал-то?

– Узнал. Я такое узнал – аж волосы дыбом. Девица-то твоя, оказывается, в розыске. Что она там тебе про убийство плела?

– Говорила, что в больнице ее кто-то пытался убить.

– Ну, так она тебе почти не соврала, – икнув, Франкенштейн продолжил: – Только не ее пытались убить, а она убила.

– Кого? – Готовый бутерброд выпал из рук и шлепнулся под стол.

– Санитарку. Там такое дело, – зачастил Франкенштейн, – эта… твоя подопечная сутки в коме пролежала, а ночью, видать, очухалась и санитарку, которую посадили за ней присматривать, порешила. Дежурная медсестра говорит, что девица совсем плохо соображала, почти ничего не помнила, но с виду на буйную не была похожа. Говорит, что только на пару минут с поста отлучилась по каким-то своим делам, а потом услышала вопли нечеловеческие.

– И что?

– А ничего, там этажом ниже родильное отделение, еще и не таких криков наслушаешься. Подумала, что кто-то из рожениц орет. В общем, обратно в палату тетенька не спешила, а когда наконец вернулась, то нашла санитарку со сломанной шеей и окошечко настежь распахнутое. А пациентка – тю-тю. Упорхнула пташка, прямо в окошко и упорхнула.

– На каком этаже окошко? – зачем-то спросил Монгол.

– Представь себе, на втором. До земли метров шесть, не меньше. Просто ниндзя какая-то, а не баба.

– А убийца?

– Не было никакого убийцы. Кроме нее, разумеется. Никто ничего подозрительного не видел. Монгол, мне твои чувства понятны: ты ее, почитай, с того света за волосы вытащил, тебе ее жалко, но пойми – девка не в себе! Она, может, и не ведает, что творит, но это ж не оправдание. Ей если и не в тюрягу, то в дурку, как пить дать, надо. На освидетельствование.

– На какое освидетельствование?

– Судебно-психиатрическое. Какое ж еще! В общем, так, Монгол, я сейчас ментам отзвонюсь, сообщу, что девица у тебя, а ты уж присмотри там за ней, пока опергруппа не приедет.

– Погоди, – Монгол подобрал с пола бутерброд, положил на край стола, – как она могла кого-то убить? Ты ведь видел, какая она мелкая. Да ее же саму хворостиной перешибешь.

– А ты знаешь, какими психи бывают сильными?! Она, конечно, с виду и хлипкая, а в измененном состоянии сознания такое наворотит – о-го-го! Я ж тебе говорю, со второго этажа сиганула.

– И что теперь? Как прикажешь мне за ней присматривать? – спросил Монгол растерянно.

– Она сейчас как, буйная?

– Да нет вроде бы.

– Тогда ничего не делай. Просто отвлеки ее чем-нибудь. Ну, там, разговорами светскими: о погоде, о природе.

– Я ей завтрак готовлю.

– Завтрак – это правильно, – одобрил Франкенштейн. – Только смотри, все колюще-режущее попрячь и спиной к ней старайся не поворачиваться.

В горле вдруг стало сухо и колко, Монгол плеснул в чашку воды, выпил одним глотком. Вот дела – спиной не поворачиваться…

– Эй, ты еще здесь? – послышалось в трубке.