Ирина Арбенина - За милых дам Страница 17

Женщина не была уверена — на этот раз! — что ее расчет оправдается… Не получится, ну что ж… А получится — так одной нечистью на земле станет меньше. Ее невероятно раздражал этот сопляк и альфонс… именно раздражал — для ее ненависти он был слишком мелок и низок. Во всяком случае, не попробовать, не использовать этот шанс было бы в ее положении глупо. Слишком многотрудный и грандиозный план предстояло ей выполнить. Она даже не была уверена, хватит ли у нее сил… А тут все могло устроиться без особых хлопот и усилий с ее стороны, можно сказать, само собой…

Все началось с того, что, зайдя в ванную, она обнаружила на полке под зеркалом редкостной красоты и работы бриллиантовое кольцо. В том, что все было настоящим, не было никакого сомнения: вечерний камень, созданный природой отражать пламя свечей, даже в ванной переливался и слепил снопиками ярких лучистых огней. Женщина много слышала, что домработницы крадут, но она никогда не слышала, чтобы они приносили в дом своих хозяев подобные вещи. В доме, кроме нее и Марты, убиравшейся в комнатах, никого не было. Еще час назад бриллиантов в ванной не наблюдалось… Она вовсе не собиралась пугать Марту допросом, хотя наличие такой вещи у женщины, подобной ее домработнице, не могло не выглядеть подозрительным… Она даже не сказала ей о том, что видела кольцо. Просто обратила внимание на то, что после ухода домработницы кольцо из ванной тоже исчезло.

Она уже слишком хорошо изучила эту забитую женщину (собственно, и изучать-то там было нечего) и понимала, что вопросы с пристрастием только испугают ее и ничего, кроме слез, от домработницы тогда не добьешься… Просто Женщина стала поласковей разговаривать с Мартой, расспрашивала о семье, подарила кое-что из продуктов. Подобные женщины напоминали ей коров, больших, доверчивых и глупых: чем ласковее с ними обращаешься, тем больше от них молока, то есть пользы.

Семьи как таковой у Марты не было. У нее имелся только муж. Но муж совершенно удивительный.

Работящий и заботливый… Работа у него только была опасная — он мыл построенные из стекла многоэтажные здания, которых так много появилось последнее время в Москве… окна, в общем, мыл… и довольно часто приносил Марте разные безделушки-игрушки. Последние года полтора у него было много работы, очень много, и платить за нее стали очень хорошо, так, что Марта убирала квартиры скорее по привычке к постоянной тяжкой работе, чем по необходимости…

Костя Коробов, прокурор одной из московских окружных прокуратур, обожал, когда к нему на дачу приезжали гости… Дачу, мечту своей жизни, Коробов построил довольно далеко от города и заманить туда кого-нибудь погостить было непросто… А так хотелось похвастаться недавно достроенной банькой, угостить радушно домашней вишневой душистой наливочкой перед жарко горящим камином.:. Короче, вкусить наконец плоды своих строительных трудов… В конце-то концов, человек ведь может по-настоящему понять, как ему хорошо живется, только когда есть зрители, в глазах которых он читает завистливое подтверждение: да, старик, неплохо ты в жизни устроился… Поэтому, когда на уик-энд как снег на голову к ним на дачу свалилась некая дальняя (дальше некуда, седьмая вода на киселе) родственница его жены, Костя был искренне рад. Хотя и удивлен… Вот уж он не думал, что она когда-нибудь соберется в гости к бедным родственникам…

Обычно он терпеть не мог сорт людей, подобных этой родственнице: встречаясь с прокурором в «неформальной» обстановке, такие всегда жаждали услышать что-нибудь страшненькое и ужасненькое, искренне считая, что с врачом, независимо от того, чем он занят в данный момент: ест ли, пьет ли или парится в бане — надо говорить о болезнях, а с прокурором — о преступлениях…

— Ужасно боюсь, что в квартиру заберутся! — донимала Костю родственница. — Представляете… вот недавно, сижу, пью чай на кухне, и вдруг будто шорох какой-то за окном… Может, это птица была?

— Может, и птица… А может, и не чай ты, кума, пила… — набравшись незаметно, но изрядно своей сладенькой, вроде как дамской, но на самом-то деле закрепленной шестидесятиградусным чистым спиртом наливочки, Костя обычно начинал петь и говорить в рифму.

— Нет, ну, правда же… — не унималась родственница. — Ведь у меня четырнадцатый этаж… Нет, ну честно, Костя, ну бывают же такие случаи?.. Ну, что забираются?.. Мне почему-то стало тогда так страшно, так страшно…

— У нас, радость моя, чего только не бывает… — Костя с удовольствием похлопывал зануду-родственницу по изящной ровненькой спинке. — Фантасты, Оруэллы и Уэллсы всякие такого придумать не могут, что у нас бывает…

На этот раз Костя, устроивший гостье прием по полной программе: баня, шашлыки, камин, наливочка — был милостив и не отказался побаловать любительницу «историй» страшненьким и ужасненьким… Тем более что она была недалека от истины. Уже полтора года кто-то забирался в центре в квартиры верхних этажей, что, конечно, не было для милиции новостью: с такими специалистами сталкивались нередко…

Но в данных случаях этот «кто-то» не обчищал пустые квартиры, как это обычно было принято, а замучивал до смерти людей, которые в них находились. Трупы были обезображены до такой степени, что выворачивало наизнанку даже бывалых, изрядно повидавших на своем веку сотрудников выезжавшей бригады. Иногда это не было даже похоже на грабеж: квартиры не были перерыты, перевернуты, все оставалось на местах. Возможно, пропадали деньги, поскольку нападению подвергались далеко не самые бедные сограждане. Но утверждать что-либо с уверенностью было невозможно. Пропали из квартиры деньги или нет? Сведениями о наличности, припрятанной в квартире, при жизни потерпевшие не спешили делиться даже с близкими родственниками, которым приходилось потом опознавать их трупы.

Похоже, что «некто» не утруждал себя поисками, а вымучивал, вытягивал из своих жертв с помощью изощренных пыток сведения о тайниках. Впрочем, даже когда тайников не было, этот «некто» не уходил пустым. Иногда родственники не обнаруживали в квартирах редких, очень запоминающихся, «фамильных», драгоценностей. Или утверждали, что некоторые из потерпевших открыто носили при себе изрядные суммы: иметь при себе запечатанную пачку стодолларовых купюр было для нынешних нуворишей естественно и буднично, считалось хорошим тоном.

Зачем тогда «некто» замучивал до смерти, а не «просто убивал», заметая следы и избавляясь от нежелательных свидетелей? Возможно, это был садист-маньяк, для которого добыча была делом второстепенным. Во всяком случае, большинство потерпевших умирали от болевого шока, от мучений, превосходящих силы нормального человека. Как бы там ни было, свидетелей никогда не оставалось…