Филлис Уитни - Атмор Холл [Женщина в зеленом] Страница 17

— Как раз здесь была хижина лесника, — сказал он. — В тот день в ней никого не было, и Маргарет привела своего Джона в нее. И здесь он умер у нее на руках. Люди Глэнбери разбежались после смерти своего предводителя, а люди Атмора нашли их здесь: Маргарет, бледную, но храбрую, со следами крови мужа на платье, убаюкивающую его на руках, и Джона Эдмонда, уже умершего от ужасных ран. В доме есть ее портрет, написанный, когда она была уже старой — величественная леди со следами огня, все еще горевшего в ее глазах, и печатью боли и мужества на лице. Сохранилось и то самое ее платье. Она не разрешила выкинуть его, и оно хранится под стеклом, порванное, с бледно-коричневыми пятнами.

Кое-как я сумела сбросить с себя очарование прошлого и вернуться в настоящее.

— Вы так много знаете обо всем этом, вы, должно быть, настоящий Атмор, — сказала я. — Хотя, конечно, я знаю, что у вас другая фамилия.

— Меня зовут Норт, — сказал он. — Джастин Норт. А теперь скажите, как вас зовут, и почему вы столько знаете об истории Атмора.

— Я Ева Милберн, — сказала я. — Фамилия моей бабушки была Эплбай, и она родилась здесь в деревне. Она была дочерью викария Эплбая.

Он улыбнулся мне и протянул руку.

— С возвращением домой, Ева Милберн, — сказал он.

Его рука была теплой, и он задержал мою руку, изучая мое лицо, как-будто что-то во мне озадачивало его. Возможно, он пытался это что-то выразить словами, кроме того, мы услышали, как кто-то позвал его по имени из-за руин.

— О Боже! — воскликнул он в ужасе. — Это Мэгги, моя кузина, миссис Грэхем. Она послала меня напомнить вам, что автобус скоро отходит, а я совершенно забыл об автобусе. Итак, он ушел, и я виноват.

Я его тут же простила.

— Я тоже забыла о нем. И я нисколько не огорчена, независимо от того, где я проведу ночь.

— Пойдемте, — сказал он и взял меня за руку. — Пойдемте и расскажите все Мэгги, а она уж что-нибудь придумает.

Мы шли вместе через Атморский лес, или, вернее, он шел впереди и тащил меня за собой, а так как его ноги были длиннее, то я бежала.

Мэгги Грэхем была очень любезна и добра к незваному гостю. То, что моя бабушка была Эплбай и родом из этих мест, говорило в мою пользу, но я уверена, что сама по себе я для Мэгги была ничто.

Было решено, что я останусь переночевать, но каким-то образом мой визит затянулся на неделю. Джастин был дома на каникулах, и надо было так много показать мне. Я же возвращала его в детские воспоминания, как он сказал мне, так что, показывая мне меч Атмора, висящий на почетном месте в Оружейном зале, он мог погрузиться в атмосферу своего детства. Когда он показывал мне платье Маргарет с пятнами крови, хранящееся в витрине под стеклом в библиотеке, он даже открыл ее, чтобы я могла с трепетом прикоснуться к коричневому пятну. Ткань оказалась сухой и холодной, но когда-то теплая, живая, любящая женщина носила это платье, и теплая, храбрая кровь капала на него… Я отдернула руку, и слезы навернулись мне на глаза. Из-за старых страданий и потерь, потому что жизнь так коротка и потому что я была молода, а у меня не было кого любить. И кого храбро защищать.

Именно тогда Джастин поцеловал меня в первый раз. Этим поцелуем он хотел только лишь утешить меня, я знала, но это было первым предупреждением о том, что может случиться со мной из-за этой смеси любви к истории Атмора и более чем симпатии к мужчине, который был Атмором настоящего времени.

Мы пошли дальше, и он показал мне рисунки, где был изображен Атмор таким, каким он выглядел восстановленным после первого пожара. Второй пожар был гораздо прозаичнее и причинил гораздо больше разрушений, так что после этого было решено построить совершенно новый дом — теперешний Атмор. Но это изумительное окно часовни в лесу будет всегда в сохранности. Некоторые из оставшихся стен были укреплены и ремонтировались. Реставрационные работы велись из того же материала, что и стены, так как карьер, из которого брались камни для первоначального Атмора, был все тот же.

Тем не менее, прежде чем закончилась неделя, я готова была уехать, улететь, убежать, исчезнуть. К тому времени я, наконец, поняла, что происходит со мной. Было что-то нереальное во всем этом, и все это делало меня непохожей на себя. Возможно, в то время я была плодом воображения как Джастина, так и моего собственного. К тому моменту у меня не было жизни за пределами Атмора, а все, что я видела и узнавала о доме и его истории, околдовывало меня, буквально застилало мне реальный мир. Только изредка я вырывалась из этой пелены и понимала, как безнадежно и глупо я все более и более влюбляюсь в Джастина Норта. Иначе и не могло быть, если принять во внимание мою молодость и большую впечатлительность. Он был «Атмор», герой рассказов бабушки, а я, конечно, воображала себя Маргарет.

Только редко, очень редко, я вспоминала о том, что я не знала ничего об этом современном человеке, который сопровождает меня в экскурсиях по истории. Моя голова была забита романтической чепухой и опрометчивыми предположениями, что он, кажется, оказывает мне такое внимание, которого мне не оказывал ни один мужчина. Только к концу недели, когда я стала ощущать боль сильнее, чем радость, я сказала себе, что должна уехать. Существовала жестокая реальность, в которой Джастин Норт из Атмора не собирался жениться на глупенькой американской девчонке намного моложе его.

Я сказала Мэгги, что уезжаю, и встретила одобрение и ласковое понимание. Я не сказала Джастину об отъезде. Лучше уехать первой и не позорить себя, позволив ему догадаться о моих чувствах. Я чувствовала себя ужасно от сознания, что прощаюсь с руинами Атмор Холла, а не с их настоящим хозяином.

Джастин вернулся домой неожиданно, увидел мою сумку в Оружейном зале недалеко от входной двери, расспросил Мэгги и пришел в ярость. Как и у его предков, у него был бурный темперамент и необузданная, неуправляемая натура, с которыми он обычно справлялся. Но не сейчас. Как я осмелилась уехать, не поставив его в известность, вопрошал он Мэгги. Как она осмелилась потворствовать мне в этом? Она пыталась его урезонить, напуганная тем, как он разговаривал с ней, но он мог сам заводить себя, если ситуация это позволяла, и бросился, совершенно вне себя, к часовне, около которой стояла я, охваченная сентиментальным чувством прощания, и слезы лились по моим щекам.

Он был так груб со мной, как никогда до этого. Он напугал меня до полусмерти. Он орал, что если даже я настолько мало считаюсь с ним, что готова ускользнуть, подобно змее, за его спиной, то он мог бы, по крайней мере, подвезти меня до Лондона и посадить на самолет, который доставил бы меня домой! Я не осмелилась возражать.