Галимов Брячеслав - Заговор Елизаветы против ее сестры Марии Тюдор Страница 17

– Я прощаю вас. Славу богу, что теперь мы одни. Я хотела спросить вас… – Мария остановилась.

– О чём вам будет угодно, мадам! Я отвечу на любой ваш вопрос, – с готовностью сказал сэр Роберт.

– Вопрос будет необычный, но мне надо знать…

– Да, мадам?

– Мне стало известно, что вы посещаете мою сестру Елизавету? Это правда? – Мария взглянула на него, лицо её дрогнуло.

– Ваше величество! – вскричал сэр Роберт, почувствовав, что всё-таки совершил ошибку. – Я действительно был с визитом у Елизаветы, – с одним визитом, ваше величество! Мне сказали, что это необходимо, что это нужно из вежливости, из приличия, из этикета. Я ведь знаком с Елизаветой с детства, поэтому мне нужно было нанести ей визит. Ну, вот и всё… – смешался сэр Роберт.

– Вы дружили, когда были детьми?

– По-моему, Елизавета терпеть меня не могла, да и мне она не нравилась.

– А сейчас она вам понравилась?

– Кто?

– Моя сестра Елизавета, – терпеливо пояснила Мария.

– Ну, я не могу сказать… Не знаю, ваше величество, – отвечал сэр Роберт, ощущая спазмы в горле.

– Она некрасива, но мила, не правда ли? – продолжала допытываться Мария. – Говорят, мужчинам нравятся рыженькие, а Елизавета – рыжая.

– Ваше величество, – просипел сэр Роберт.

– И она молода, ваша ровесница. Ровесники легко находят общий язык.

– Ваше величество, я не знаю! – с отчаянием отвечал сэр Роберт.

В развалинах опять кто-то кашлянул, а в кустах снова мелькнула чья-то тень.

– Тише, милорд, – Мария предостерегающе поднесла палец к губам. – Не надо чтобы нас слышали. Ответьте, какой вы нашли Елизавету? Опишите мне её.

– Ну, как вы и сказали, она рыжая, некрасивая, – начал, смущаясь, сэр Роберт.

– Далее.

– Много бриллиантов, очень много бриллиантов.

– Это её слабость. Незаконнорожденная дочь, мать казнена за разврат и государственное преступление – чего же вы хотите? Она постоянно должна доказывать своё превосходство, в том числе с помощью драгоценностей, – презрительно заметила Мария.

– Её голос то тонок, то груб.

– Грубый, как у возницы. Можно подумать, она закалила его криками: «Эй, поберегись! Эй, дай проехать!».

Сэр Роберт засмеялся.

– Чему вы смеётесь, милорд? – спросила Мария.

– Только что, проезжая в тумане по Лондону, я то и дело слышал такие крики.

– Если бы вас сопровождала моя сестра, путь вам был бы расчищен за милю.

От развалин донёсся звук, похожий на сдавленное мяуканье.

– Житья нет от этих кошек. Я приказываю гнать их из парка, но они всё равно прибегают, – сказала Мария. – Я не люблю кошек, в них есть что-то дикое и тупое: никогда не знаешь, чего от них ждать, ласки или когтей. Птички божие милы и непосредственны, собаки умны и преданны, но кошки просто отвратительны в своей непредсказуемой коварности. Всегда себе на уме и готовы вцепиться в тебя, – их мягкая пушистость всего лишь обман. К тому же, они глупы, даже глупее птиц. Мне кажется, что кошек любят люди, которые не уважают себя, в которых есть какой-то скрытый ущерб. Елизавета любит кошек, у неё есть кошки во дворце?

– Не видел, ваше величество.

– У неё должны быть кошки, было бы странно, если бы у неё их не имелось. Впрочем, кошки являются ещё признаком домашности, а какая домашность может быть у Елизаветы? Девочки, выросшие без матери, не умеют вести дом, – решительно заявила Мария и тут же прибавила: – А я умею – моя мать была настоящей королевой и настоящей женщиной, при ней дворец короля Генриха был подлинным королевским домом. Я тоже могла бы навести здесь, во дворце, порядок, но не хочу. Зачем мне это? Все мои помыслы отданы Богу, мирская суета меня не интересует, – со вздохом произнесла она. – Но продолжайте, – как вам поведение Елизаветы? Я слышала, что живость характера искупает недостатки её воспитания.

– Живость характера? – удивился сэр Роберт. – Я не сказал бы этого. Её высочество приняла меня холодно, задала несколько вопросов, а потом вообще отвернулась от меня. Принцесса надменна и замкнута.

– Значит, она не удостоила вас приятной беседой? – в голосе Марии прозвучала непонятная ирония. – Значит, вы зря ездили к ней?

– Ваше величество, мне сказали, что это необходимо было сделать! – взмолился сэр Роберт. – Если вам не угодно, чтобы я бывал у её высочества, ноги моей там больше не будет, клянусь вам!

– Не думаете ли вы, что меня заботит, бываете ли вы у принцессы Елизаветы или нет? Вы забываетесь, милорд, – у королевы много других, более важных дел, – голос Марии напрягся.

– Ваше величество, – сэр Роберт опустился на колени прямо на мокрые листья. – Прикажете казнить меня, если я чем-нибудь оскорбил вас. Я не хотел, я не желал вас обидеть, – боже мой, я совсем не умею вести себя при дворе! Моё желание – преданно служить вам, но я доставляю одни неприятности. Казните, меня, ваше величество, если я того заслуживаю. Казните меня, ваше величество!

В кустах орешника громко треснула ветка.

– Это большой жирный кот, – сказала Мария, – под ним даже ветки ломаются. Пошёл отсюда, пошёл! Брысь!.. Встаньте, милорд, – обратилась она к сэру Роберту, – я не сержусь на вас. Вы наивны, как ребёнок, но это неплохо. Сохраняйте свою наивность, она мне нравится… Вы видите сны? – спросила она, когда сэр Роберт поднялся.

– Наверное, вижу, – ответил он и испуганно взглянул на королеву: не сказал ли опять невпопад.

– Почему «наверное»? – ласково проговорила Мария. – Вы не знаете точно?

– Когда я ложусь спать, то проваливаюсь, словно в яму; а когда просыпаюсь, не помню, видел ли что-нибудь во сне.

– А я постоянно вижу сны; они бывают настолько яркими и связными, что мне кажется, я живу двумя жизнями – одной наяву, а другой во сне – и вторая насыщеннее первой… Я вам расскажу сон, который я видела вчера. Это очень личное, но вы – мой друг, и вам я могу довериться. Ведь вы мне – друг?

– Мадам! – горячо вскричал сэр Роберт, приложив руку к сердцу.

– Тише, милорд, не надо кричать, а то нас услышит кто-нибудь… Вот мой сон. Мне снилось, что я еду по большой дороге, проложенной над крышами Лондона. Вверху непроницаемая тьма, внизу туман, как сейчас, ничего не видно, но зато отчётливо слышны все звуки. Там кто-то поёт, кто-то ругается, а кто-то объясняется в любви. Эти звуки невыносимы, они будто раздаются в замкнутом пространстве, что-то вроде громадного медного таза, которым накрыт и Лондон, и дорога, по которой я еду, и вообще весь мир.

Я погоняю лошадь, но она не повинуется и продолжает еле-еле плестись. Моя голова нестерпимо болит, мне не хватает воздуха, я задыхаюсь. В довершение всего, сквозь булыжники дороги проступает какая-то жидкость; её становится всё больше, и я чувствую запах крови. Я хочу кричать, но не могу, из горла вырываются лишь слабые стоны, – и тут ещё лошадь поворачивает ко мне морду и жутко скалится; её шея вытягивается, как у дракона, зубы превращаются в клыки, и эта адская тварь начинает грызть мне колени и руки.