Почти любовь - Алекс Джиллиан Страница 17

день просыпаюсь с мыслью о них, даже находясь далеко. Наша связь гораздо глубже и сильнее, чем в обычных семьях. Мы пережили слишком многое, проросли друг в друга, став единым организмом, но, когда пришло время оперившемуся птенцу выпорхнуть из гнезда, они не стали держать клетку закрытой. Наверное, я разбила им сердце, решив уйти во взрослую жизнь, но они позволили мне сделать этот первый самостоятельный шаг, заняв наблюдательную позицию в тылу, чтобы в случае малейшей опасности прийти на помощь.

Все, кто кричат о безусловности родительской любви, не говорят главного. Страх потери поселяется в сердцах родителей одновременно с всеобъемлющим чувством узнавания в момент первого контакта. Именно страх заставляет людей совершать эгоистические поступки. Лично я не знаю, что может быть сильнее страха потери. Неважно, боитесь ли вы потерять собственную жизнь или боитесь потерять родного человека, мозг будет искать способ защитить нервную систему от потрясения, выстроив оборонительную крепость вокруг объекта страха, и сделает все, чтобы он оставался под контролем и никогда не покинул стены убежища.

Поверьте, я знаю, как исправно и бесперебойно работает этот защитный механизм. Проверила на собственной шкуре, и, если честно, быть объектом постоянного страха своих родителей совсем не круто. Скажу больше – это тяжкое созависимое состояние. Их страх проникает в тебя, становится твоим собственным, и однажды наступает момент, когда ты перестаёшь понимать, чего ты боишься больше: причинить страдание им или самой себе.

Мои родители и правда самые лучшие. Немногие способны проложить мост через глубокий ров оборонительной крепости ради глотка свободы и счастья своего ребенка. Мои сумели. Они давно уже не обрывают мой телефон, не строчат беспокойные смс, пытаясь выяснить, где и чем живет их блудная дочь, не приезжают без предупреждения, не устраивают семейные посиделки с целью выманить меня на свою территорию и почти полгода не поднимают вопрос о покупке квартиры, хотя их изначально приводило в ужас мое желание жить в общаге, и мы долго и упорно спорили на эту тему.

Они позволяют мне жить так, как хочу я, и это дорогого стоит, говоря об их любви ко мне больше любых громких слов и денежных дотаций. Наш путь к взаимному пониманию и доверию был долгим, сложным, извилистым и тернистым. Было много маминых слез, суровых отповедей отца и моих демонстративных хлопков дверью. Не сразу, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, маленькими шажками, голыми ступнями по острым камням, через боль и страх мы мучительно медленно продвигались вперед. Вместе, пока я наконец не увидела свет. Не тот, что видят в конце тёмного тоннеля во время клинической смерти. Мой свет был совсем другим, я выгнала тьму из своего сердца и внезапно осознала, что сама могу стать солнцем для кого-то, кто еще не нашел дорогу и вслепую бредёт в темноте. Именно так ко мне пришло понимание того, чем я хочу заниматься и ради чего живу.

Стоит ли говорить о том, что родителям было не просто смириться и отпустить меня в свободное плавание, но точно знаю, в глубине души они понимают, почему я одержима идеей сделать этот мир лучше. Лучше не в глобальном смысле, а в масштабах собственных возможностей. Отдавая все, что у нас есть, мы получаем больше, гораздо больше. Жаль, что немногие это понимают, но я безумно счастлива, что у меня есть круг единомышленников, где никому ничего не нужно доказывать и объяснять.

– Олеся, телефон звонит, – сквозь плотный туман мыслей пробивается голос Антонины Федоровны. Она протягивает мне мобильник, и я отвечаю, не глядя на экран, еще не до конца вынырнув из глубокой задумчивости.

– Привет, динамщица. Представь себе, просыпаюсь утром, а красавицу с потрясными сиськами как ветром сдуло. Ты бы хоть лягушачью кожу оставила, что ли? – раздается в трубке низкий мужской смех. Я уже почти согласна на Виктора, но это Страйк. Невозможно не узнать его нагловато-развязный тон, который он использует, когда чем-то недоволен. В конкретном случае, Кравцов не доволен моим утренним бегством.

Пересилив острое желание скинуть вызов и бросить его номер в блок, я напоминаю себе, что Страйк, по сути, не сделал мне ничего плохого. Он просто был собой, таким, как есть: раскованным, напористым, уверенным в своей крутости и уникальности. Стопроцентный нарцисс со всеми вытекающими. Я не испытывала особых иллюзий на его счет, отлично представляя, с каким психотипом имею дело, но кое в чем Александр Кравцов все-таки удивил. Он не такой жлоб, как я думала, и в сексе не эгоист, что присуще большинству самолюбивых нарциссов. Пожалуй, теперь я немного, совсем чуть-чуть, самую капельку понимаю Марину, за спиной мужа бросающую на его лучшего друга голодные взгляды.

– Знаешь, как-то не пришло в голову выпотрошить лягушку, – отвечаю я. Не весело и не игриво. Никакого флирта, иначе от него будет трудно отделаться.

– Могла просто разбудить. Вместе бы уехали, – уже серьезнее, с намеком на претензию говорит Кравцов. Я морщусь, словно съела что-то кислое. Ну да, конечно, так и поверила, что мы бы просто встали утром и уехали. Без интенсивной разминки прямо в постели или в душе, или где-нибудь еще. Спасибо, мне с лихвой хватило одного раунда.

– Я занята сейчас. Ты чего-то хотел, Саш? – спрашиваю напрямик, решив не тратить ни его, ни свое время. На мгновение в динамике воцаряется оглушительное молчание. Я слышу шум автотрассы и его нервное дыхание. Скорее всего, он стоит в пробке на пути домой, и не зная, чем себя занять, решил позвонить мне, а я такая вредная колючка отказываюсь его развлекать. Обидно, досадно, но ладно…

– Я не понял, Веснушка. Ты меня посылаешь?

А ведь и правда не понимает. Не привык, не знает, как реагировать на нестандартную ситуацию. Ничего, справится, все однажды случается в первый раз. Теперь молчу я, давая ему самостоятельно сделать очевидный вывод, но у нарциссов, как правило, имеются определенные сложности с критическим мышлением.

– Олесь, что не так? Все же нормально было? – в его голосе звучит напряжение с толикой удивления. – Если я чем-то тебя обидел, то извини.

– Не парься, Кравцов. Чем ты мог меня обидеть? Отлично отдохнули, как-нибудь повторим, – жизнерадостно выдаю я. Вру, разумеется, но он поверит. Мужики, вообще, народ доверчивый. Им кажется, что это они чемпионы по навешиванию лапши на наивные женские уши, а мы тоже кое-что умеем.

– Когда? – не сдается Страйк. – Я сегодня совершенно свободен. Готов примчать, куда скажешь.

Блин, кажется, вчерашняя история повторяется, а мне, честно говоря, повторять совершенно не хочется. И не потому, что все было совсем плохо, просто не вижу смысла продолжать. Еще одного свободолюбивого пользователя я не потяну ни морально, ни сексуально. Раскрепощённые, темпераментные мужики хороши только в бульварных романах, а в реальности от них сплошной геморрой. Я за романтику и доверие, за простоту и стабильность, за общность интересов, принципов и целей, за осознанность и духовность, а не вот это всё… Вик, конечно, тоже не подарок, но с его тараканами я давно знакома и не теряю надежды, что однажды смогу их приручить. По крайней мере, мы занимаемся одним делом и смотрим в одну сторону. Пока этого фундамента достаточно для дальнейшего развития, а Кравцов… Это Кравцов. Будущее светило хирургии, Комплекс Бога и все такое. Не про меня и не для меня.

– Олесь, ты там еще? – теряет терпение мой одноразовый любовник. – Что у тебя пищит?

– Ничего, помехи, наверное, – рассеянно бубню в трубку, бросая быстрый взгляд на коробку с жалобно мяукающими комочками шерсти, потом смотрю на Антонину Федоровну, и меня вдруг прошибает молниеносная идея, как доставить брошенцев в Бирюлево быстрее и дешевле, чем на такси. Зачем переплачивать, если подвернулся халявный вариант? Лучше оставлю сэкономленные деньги малышам на корм. – Слушай, а ты точно абсолютно свободен?

– Как ветер, – воодушевленно отвечает Кравцов. – Куда подъехать?

Я отправляю свое местоположение, с трудом сдерживая клокочущий в горле злорадный смех. Порядочные высокоморальные девушки тоже иногда бывают немного суками и чуток стервами.

– Ни хрена себе, я совсем близко, – обрадованно восклицает