Татьяна Устинова - Всегда говори «Всегда» – 4 Страница 19

Раздраженная этими мыслями, Ангелина не сразу обратила внимание, что из-за Надиной двери раздается детский плач. Впрочем, даже услышав, не очень-то всполошилась.

А чего еще ждать от алкашки? Напилась небось в стельку, а Димка есть хочет… Пусть расхлебывает сама, раз не захотела платить за услуги няни. Дождется, лишат ее материнских прав.

Ангелина поднялась на пролет выше, но Димка так надрывно, так громко плакал, что она спустилась к квартире.

– Дима! Где мама? – крикнула она.

Вместо ответа мальчик зашелся в новом приступе рыданий.

– Дима! – Ангелина заколотила кулаком в дверь. – Надя! Надежда!

Вот забесплатно теперь бей тревогу! И не бить нельзя – вдруг эта алкоголичка покончила с собой, а ребенок один, рядом с телом…

Ангелина Васильевна с трудом, перехватывая пакеты сначала из руки в руку, а потом поставив их на пол, достала из сумки телефон, набрала службу спасения и сообщила – деловито и без паники:

– Самоубийство. Ребенок один в закрытой квартире.

Парни из МЧС вскрыли дверь за десять минут.

Ангелина маялась – с одной стороны, ее мучило любопытство, что там, за железной дверью, с другой – если в понятые вдруг попадет, не успеет испечь сто пирожков и умыть лентяйку-невестку.

Впрочем, решать уже поздно – дверь открылась, и Ангелина вместе с «синими куртками» шагнула в квартиру.

Дима не плакал – он тихо выл, забившись в уголок в коридоре. Увидев Ангелину, бросился к ней, прижался всем телом и заскулил:

– Мама… мама…

Ангелина не поняла – ее он, обезумев, называет мамой или пытается что-то сказать про Надежду.

Ничего не оставалось делать, как взять Димку на руки, ладонью утереть ему слезы и, положив с таким трудом доставленные до дома продукты на пол, последовать за спасателями.

Надя сидела за столом, уронив голову на руки. Ее рыжие волосы распластались по столу страшным, безжизненным ореолом. Рядом стояли пустая банка из-под водки и тарелки с остатками закуски.

Спасатель – высокий парень с голливудским лицом – нащупал на шее пульс, достал рацию и, как в голливудском кино, деловито сказал:

– Врача к нам.

Димка так обнял Ангелину за шею, что ей стало трудно дышать. Вот, возись тут с чужими детьми, когда свой без присмотра…

– Что с ней? – брезгливо спросила Ангелина, смекнув, что, раз нужен врач, значит, самоубийство не удалось и появится шанс успеть управиться с пирожками.

– У нее есть родственники? – оставив ее вопрос без внимания, поинтересовался второй спасатель, простоватый мужичок с соломенными усами.

– Наверное, есть, – пожала Ангелина плечами. – Но она одна живет.

– Ребенка на кого оставить?

– Так она жива?! – на всякий случай уточнила Ангелина Васильевна, чувствуя легкое раздражение оттого, что «триллер» с самоубийством не состоялся и живописать его соседкам придется как «напилась вусмерть».

– Жива, жива, – усмехнулся усатый спасатель.

Ангелина прошлась по комнатам, собирая Димкины вещи – неизвестно теперь, сколько ребенок у нее пробудет. Забесплатно.

В спальне и гостиной царил беспорядок – шкафы раскрыты, комод выпотрошен, со стены исчез плазменный телевизор.

Пропила, все пропила, подумала Ангелина, собирая детские колготки и кофточки.

Она остановилась перед фотографией, на которой красным маркером было крупно написано «Лохи».

Что это значило, Ангелина не поняла, но не обеспокоилась. Кто их разберет, алкашей этих. Белая горячка – название всем их странностям…

Приехал врач, и спасатели уложили Надю на носилки. Рыжие пряди безжизненно лежали на полу, словно отдельно от хозяйки, а босые Надины ступни отчего-то вызвали у Ангелины острый приступ жалости.

– Так вы можете взять к себе ребенка? – спросил голливудский персонаж с надписью МЧС на куртке.

– Да, да, конечно. А куда вы ее?

– В больницу.

– Она сбежит, – уверенно заявила Ангелина.

– Прекрасно, – белозубо улыбнулся парень. – Дай бог, чтобы она начала бегать.

– Мама! – закричал Димка, глядя на носилки. – Мамочка!

– Мама вернется, – пообещала ему Ангелина и, свободной рукой подхватив пакеты, пошла к себе, на этаж выше.

Что она, зверь, что ли? И накормит Димку, и успокоит, и сказку на ночь почитает. И денег с Надьки за это не потребует. Чего уж там, – жалко и ее, и ребенка, и себя жалко, потому что невестка – стерва, сын тюфяк, а внук – чужой, не помнит, как бабушка выглядит…

Как и юбилей, поминальный обед пришлось проводить и в ресторане – для коллег, и дома – для близких друзей.

Если бы не Марина, Ольга еще вчера упала бы без сил и не смогла б объяснить детям – почему перед портретом дедушки с черной полосой стоит стакан водки, почему он накрыт кусочком черного хлеба, почему свеча горит, почему все пьют не чокаясь, почему единственное зеркало в доме занавешено, а дверь в квартиру уже три дня не запирают на ключ. А самое главное – почему продолжают по почте приходить поздравления дедушке с юбилеем…

Сергей на поминках не промолвил ни слова. Он не ел, не пил, невпопад кивал на вопросы, упорно не желая возвращаться в реальность, где не было отца.

Ольга не знала, как ему помочь.

Вернее, знала – не трогать, не раздражать излишней заботой, – но сдержать себя не могла, то и дело гладила его по плечу, заглядывала в глаза, бродила за ним как тень, чувствуя, что ступор Сергея порой сменяется раздражением.

Ну и пусть, думала она. Пусть он ненавидит меня сейчас, пусть хотя бы раздражается, лишь бы не ходил, как робот, с пустыми глазами…

Когда гости разошлись, Сергей встал из-за стола, направился в коридор, но замер в дверном проеме, словно забыл, куда и зачем идет. Он обернулся и растерянно посмотрел на стол – на неубранную посуду и пустые бутылки.

– Мы все сделаем, Сережа. – Ольга подошла к нему и опять погладила по плечу и заглянула в глаза. Он, как всегда, отстранился, но Ольга, словно не замечая этого, попросила: – Может, ты с детьми погуляешь?

– Хорошо.

Кажется, он не понял, о чем она его попросила. Пошел на кухню, постоял там пару секунд в прострации, развернулся и ушел в кабинет, как обычно, плотно закрыв за собой дверь.

– Оля, вам тоже надо отдохнуть. Идите, я справлюсь, – Марина начала собирать тарелки.

– Нет, нет, да вы что?! – бросилась помогать ей Ольга, чувствуя, что сил нет ни двигаться, ни говорить. – Как это… вы тут будете убиваться, а я отдыхать?

Марина забрала у нее тарелку, давая понять, что делать все равно ничего не даст. Ольга, обессиленно опустившись на стул, вздохнула и сказала, в большей степени себе, чем Марине:

– И все-таки меня очень беспокоит, что Сергей так замкнулся в себе…

– Иногда человек сам должен выбираться. Один.