Линда Ховард - Все, что блестит Страница 19

— Позвоните мне завтра, и мы займемся акциями, — сказал Николас, поднимаясь и протягивая руку.

Джессика заподозрила неладное:

— Вопрос с акциями уже улажен, — заявила она с яростной решительностью. — Только рыночная стоимость! Я говорила вам, Николас, я не подпишу бумаги, если попытаетесь подкупить меня по нелепо высокой цене!

— Я, наверное, сверну вам шею еще до исхода дня, — ласково произнес Николас, но взгляд его при этом был тяжёлым. Чарльз громко рассмеялся, что являлось редкостью для него, и Джессика свирепо сверлила его взглядом, пока он и Николас шли к двери. Они обменялись несколькими тихими словами, и ее подозрения вспыхнули с новой силой. Николас проводил Чарльза и вернулся, став перед ней, уперев руки в бока и уставившись на нее сверху вниз с непреклонным выражением на суровом лице.

— Я имела в виду именно то, что сказала, — она вспыхнула, с трудом поднимаясь на ноги, чтобы стать перед ним, храбро встретив его горящий неистовством взгляд.

— Я тоже, — пробормотал он, поднимая руку и рассеянно поглаживая ее обнаженное плечо одним пальцем, прикосновением легким и нежным, будто крылья бабочки. У Джессики перехватило дыхание, и она стояла совершенно неподвижно, пока эта ласка не довела ее до потери контроля, и она задрожала. Палец переместился от её плеча к шее, а затем двинулся вверх. Взяв ее за подбородок, Николас приподнял ее лицо.

— Ты уже решила, хочешь ли поплавать со мной? — спросил он, в то время как его взгляд опустился к ее губам.

— Я… да. Я хочу сказать, да, я решила, и нет, я не хочу этого, — объясняла она в смятении, и уголки его рта приподнялись в кривой улыбке.

— Тогда я предлагаю пойти прогуляться, чтобы хоть чем-то отвлечь меня. Если мы останемся здесь на весь день, ты знаешь, что произойдет, так что, решать тебе, Джессика.

— Я вообще не приглашала вас оставаться, тем более на целый день! — заявила она с негодованием, отпрянув от него.

Он уронил руку и внимательно смотрел, как ее щеки заливает румянец.

— Ты боишься меня, — заметил он с некоторым удивлением.

Несмотря на смелое, дерзкое противостояние, в ее глазах отразился настоящий страх, и он нахмурился.

— Что есть такого во мне, что пугает тебя, Джессика? Ты боишься меня как мужчину? Твой опыт с другими оказался настолько скверным, что ты боишься моих любовных ласк?

Она в оцепенении уставилась на него, будучи не в состоянии сформулировать ответ. Да, она боялась его, как никогда раньше никого не боялась. Он был настолько вне закона — нет, не то. Он устанавливал собственные законы, его влияние было огромным, он являлся практически неприкосновенным для любой власти. Она уже знала, что слишком уязвима в своих чувствах к нему и у нее нет никакого оружия против него.

Но он ждал ответа, и его лицо каменело, по мере того как она невольно отодвигалась. Она сглотнула и испуганно прошептала:

— Вы… вы не поймете, Николас. Я думаю, с вами женщина будет в хороших руках, если можно так выразиться, ведь так?

— Мне нравится думать, что так, — протянул он. — Но, если дело не в этом, Джессика, то что во мне такого, что заставляет тебя вести себя настороженно, будто испуганная лань? Обещаю, что не стану тебя бить.

— Не станете?

Произнесенные дрожащим шепотом слова едва слетели с ее губ, как он в два гибких шага сократил расстояние между ними и схватил ее. Джессика издала встревоженный крик и попыталась вырваться. Обняв ее за талию левой рукой, он решительно притянул ее к себе, правой одновременно схватив горсть ее рыжевато-каштановых волос, и потянул за них, запрокидывая ее лицо вверх.

— Теперь, — проворчал он, — скажи мне, почему ты боишься.

— Вы делаете мне больно! — закричала она в гневе, который немного изгнал из нее инстинктивный страх. Она ударила его в голень, и он издал приглушенное проклятие, выпустив ее волосы, но взамен хватая за плечи. Держа ее в плену, Николас сел на диван с нею на коленях, прижимая сопротивляющееся тело. Борьба была крайне неравной, Джессика, наконец, исчерпала силы и, покоренная, тихо замерла на его руке, такой твердой и неподатливой за ее спиной.

Он хмыкнул.

— Независимо от того, в чем состоят твои страхи, ты определенно не боишься сражаться со мной. А теперь, маленькая тигрица, расскажи, что тебя беспокоит.

Джессика устала, слишком устала, чтобы бороться с ним прямо сейчас. Она начинала понимать, что, в любом случае, делать это бесполезно. Он был полон решимости поступить по-своему. Вздохнув, она уткнулась лицом в его плечо и втянула носом теплый, грубоватый мужской аромат, немного отдающий потом в результате их борьбы.

Что она могла сказать? То, что она боялась его физически, потому что не знала еще ни одного мужчины, и это был инстинктивный страх девственницы? Николас никогда не поверит ей, ведь он предпочитает верить байкам, что многие мужчины имели ее в любовницах. И она не могла сказать ему, что боялась своих чувств к нему, что слишком уязвима перед его властью над нею, иначе он использует это знание против нее.

И тут ее осенило. Он сам подкинул ей идею. Почему бы не позволить ему поверить, что с ней настолько плохо обращались, что теперь она боялась всех мужчин? Кажется, он готов принять такое объяснение.

— Я не хочу говорить об этом, — пробормотала она, пряча лицо у него на плече.

Обнимавшие ее руки напряглись.

— Ты должна рассказать, — произнес он с нажимом, прижавшись губами к ее виску. — Ты должна выговориться, тогда тебе самой станет легче.

— Я… я не думаю, что смогу, — проговорила она, задыхаясь, его руки мешали нормально дышать. — Дайте мне время, Николас.

— Если нужно, — сказал он в ее волосы. — Я не причиню тебе боли, Джессика, я хочу, чтобы ты знала это. Я могу быть очень внимательным, когда получаю то, чего хочу.

Да, он, вероятно, мог. Но он думал только о деле, в то время как она уже начинала осознавать, что ее сердце было распахнуто для него, отдано ему, но он не хотел его. Он хотел только ее тело, ему были не нужны те нежные чувства, которые она могла бы ему подарить.

Его руки беспокойно двигались: одна гладила ее спину и обнаженные плечи, другая ласкала бедра от талии до колен. Он хотел заняться любовью прямо сейчас, она чувствовала, как его тело содрогается от желания. Она застонала и сказала:

— Нет, Николас, пожалуйста. Я не могу…

— Я могу научить тебя, — бормотал он. — Ты не знаешь, что делаешь со мной, человек — не камень!

Но он был. Чистый гранит. Ее стройное тело изогнулось в его руках, когда она попыталась выскользнуть из его рук.

— Нет, Николас! Нет!

Он раскрыл свои объятия, как будто освобождал птицу, и Джессика соскользнула с его колен на пол и села, как ребенок, положив голову на диван. Он тяжело вздохнул.