Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит Страница 19

– Санитарный.

– Это СЭС, что ли?

– В некотором роде. Раньше работала в СЭС, только это давно по-другому называется. Теперь работаю сама по себе. У меня большой опыт.

– И пользуется спросом опыт?

– Пользуется. Смотри, допустим, ты решил купить себе автомобиль. Подержанный. Покупал?

– И не раз. Каких только не было.

– Сам покупал? Или просил кого-нибудь прежде посмотреть?

Поярков рассмеялся:

– Знаешь, первый раз покупал сам. Так потом намучался, что с тех пор больше самодеятельностью не занимался. Нанимал людей, которые подбирали. Я же не специалист.

– А я как раз специалист. Только я помогаю покупать не автомобили, а пароходы. Я смотрю, даю заключение, а ты уже потом торгуешься.

– А что, на такое дело мужиков уже не осталось?

– Я, Кузьмич, лучше мужика. Я водку не пью, похмельем утром не мучаюсь, за бабами не волочусь и не продаюсь другой стороне. Приезжаю, быстро работаю и быстро уезжаю, потому что не в моих правилах по два дня успехи обмывать. А правила, Кузьмич, они единые. Выучить их может любой, независимо от пола. Я, между прочим, эту нишу первая заняла, а, как ты справедливо выражаешься, кто первым встал, того и тапки. Я не говорю, что я лучшая, но и не хуже других.

– Но при этом ты врач? Дела… А почему именно в Кейптауне?

– Где продают, там и смотрю. Хоть в Кейптауне, хоть в Мурманске, хоть в Костроме.

– Разве Кострома тоже порт?

– Порт, только речной. На Волге. А в Кейптауне я впервые была…

Их разговор перешел на ЮАР. Тут можно было вволю обмениваться впечатлениями:

– А видела…

– А ездил…

– А помнишь…

За этим увлекательным занятием добрались до своего терминала и обнаружили, что по метеоусловиям Питера их рейс откладывается предположительно на два часа. Теперь уже Катя почувствовала усталость, безумно потянуло в сон и разболелась голова.

Поярков засуетился, бесцеремонно занял целый диван в уголке зала и разместил на нем Катю, несмотря на ее вялые протесты. Катю он затолкал на диван с ногами, прижал к своей теплой груди, а сверху накрыл снятой курткой. В зале было холодно, и Кате нравилось чувствовать сквозь свитер тепло его тела, слушать ухом четкий ритм сердца, ощущать тяжелое и крепкое кольцо его рук.

Подремала немного, а, проснувшись, еще некоторое время с удовольствием полежала в его объятиях. Время оставалось, и они все же решили зайти в «Duty Free», где Катя разыскала нечто, напоминающее собой то ли большую пепельницу, то ли маленькую мисочку с голубой росписью на охотничьи темы.

– Зачем она тебе? – удивился Поярков.

– Это моему любимому. Он охоту очень уважает, – пояснила Катя, не вдаваясь в подробности.

Подробности были абсолютно ни к чему.

– Ты бы лучше ему водки купила, – грубовато подсказал Поярков, – приедет с охоты, хлобыснет за твое здоровье!

– Он не любит водку.

– Случается… Бедолага… – Катя не была точно уверена, но, похоже, он издевался.

– Вот это уж точно не твоего ума дело!

Поярков все-таки подтащил ее к ювелирной витрине и, пытаясь загладить вину, настоятельно предлагал купить огромный безвкусный перстень.

– Тебе нравится? – с сомнением в голосе спросила Катя. – Мне бы такой носить на пальце не хотелось. По-моему, пошло и претенциозно. Ты тоже такие делаешь?

Он начал объяснять ей что-то о вкусах, направлениях, тенденциях на сезон и тому подобное, но уговорить не смог. Катя решительно отказалась и от перстня, и от всего остального. Согласилась на букет цветов по прилету домой.

Они еще немного побродили и вышли из магазина с одинаковыми цветными пакетами. Все как обычно: спиртное, сигареты, конфеты в металлических бонбоньерках.

Усадив Катю среди горы пакетов, с сумкой возле ног, Поярков извинился и через мгновение скрылся в неизвестном направлении.

Катя ждала довольно долго, начала нервничать. Но уж лучше бы он не возвращался. Потому что, когда Катя увидела его, нетвердо приближающегося шаткой походкой с початой бутылкой виски в одной руке и огромным букетом роз в другой, она крепко закрыла глаза ладонью, сильно выдохнула и выругалась под нос.

На лице ювелира блуждала наглая вызывающая улыбка, а руки, занятые цветами и спиртным, были разведены в стороны, словно он нес перед собой оконное стекло.

Поярков приблизился вплотную и с высоты своего роста с грохотом бухнулся на колени, протягивая Кате цветы. Розы были чудесные, свежие, бледно розовые, с восковым налетом и мельчайшими водяными капельками, обрамленные темными узорчатыми листьями, травинками и затейливыми стружками, в клетчатой упаковке, перетянутой лентой в тон цветков.

Катерина набрала в легкие побольше воздуха, расправила плечи, но Доярков опередил, пресекая попытку выговориться на корню:

– И-только-не-надо-сцен! Не забывай, что ты мне пока не жена. И думаю, что твой Боб тебе таких не дарит. Бери.

Катя медленно протянула руку и взяла букет, почти упирающийся ей в лицо. Не глядя, положила рядом с собой на кучку пакетов и, стараясь держать себя в руках, прошипела:

– Ты прав, Боб мне цветов не дарит. Но это совершенно не твое дело. И ты второй раз прав: ты мне не муж. Ты мне вообще никто. Поэтому сделай милость: скройся с глаз, чтобы я тебя больше не видела!.. Лютики можешь прихватить с собой.

Она достала из сумки его документы и деньги, решительно протянула:

– Долетишь самостоятельно. Индюк и папенькин сынок! Ишь, нашел себе няньку…

– А-а-а! Вот та-ак! То-то ты мне сразу не понравилась. Такие, как ты, они нас, мужиков, ненавидят. Ненавидят, потому что понимают, что сами во всем виноваты. И все рветесь, рветесь, юбки теряя, не в свое дело: во власть, в бизнес… А простую жизнь свою устроить не умеете… И ничего-то ты не понимаешь…

Пьяные сентенции лились через пень-колоду, пробуксовывая через слово, но с большим чувством. Поярков оседлал любимого конька.

Катя решила долго не слушать:

– Да пошел ты к черту, урод закомплексованный! У самого ведь проблема на проблеме, невооруженным глазом видно. Это тебя, красавца такого, бабы не любят. Не за что, наверно. И это твои личные трудности. Сам виноват, сноб. А у меня, будет тебе известно, со взаимоотношением полов все в порядке. Уматывай отсюда подобру-поздорову!

Она не кричала, не шипела, произнесла свои слова тихо и устало, только встала с кресла и резко ткнула ему в грудь бумажником. Кузьмич не удержался на ногах и боком плюхнулся в низкое кресло.

Катя скоро собрала свои пакеты, для верности заглянув в каждый, в первый попавшийся пакет запихнула документы и приготовилась ретироваться, как вдруг Доярков демонстративно открутил пробку и громко хлебнул из горлышка, всем своим видом показывая, что задерживать ее не собирается.