Татьяна Алюшина - Белоснежный роман Страница 2

Ноль реакции. Собственно, что и требовалось ожидать.

– Ну, ладно, – пробурчала она еще более решительно и принялась стаскивать с кресла баул.

Получилось, разумеется, но оказалось тяжеловато. Что он туда насовал вообще? Вот что-то ей подсказывало, что вряд ли собрание сочинений Толстого Льва Николаевича или пару-тройку костюмов от итальянского Brioni и набор туфель ручной работы от Berluti.

Это она просто ворчала про себя и язвила от расстройства и постепенно крепнущего ощущения, что фиг она сегодня куда полетит, разве что вон мужик этот встрепенется ото сна и пошлет по конкретному направлению за такое самоуправство с его имуществом, да еще ускорения придаст пинками.

Все это невесело прокручивала в голове Настена, перетаскивая тяжелую сумищу с кресла на пол, крякнула тихонько от неожиданности, когда пришлось придержать баул в момент отрыва его от сиденья, быстренько стрельнула взглядом на мужика – не увидел ли, как она нелюбезно с его вещичками тут обращается.

Не, не увидел – спал себе, не обращая на ее возню никакого внимания.

Ну и хорошо, и спи, дядечка, чего уж теперь.

Она уселась на освободившееся место, огляделась по сторонам и осторожненько так ножкой, ножкой, чтобы никто не заметил, подвинула-подвинула конус баула в сторону мужика и тихо-о-онечко привалила его к бедру хозяина.

«Фу, ну все, – мысленно выдохнула Настасья, – пристроилась».

Поставила рядом с собой чемодан, уложила дамскую сумочку на колени и осмотрелась вокруг более спокойно и вдумчиво. Народу набилось в небольшом зальчике ожидания – не протолкнуться. Тут были и пассажиры на все задержанные рейсы, и встречающие. И пока ни одной регистрации не объявили, да и точной информации по задержкам не дали.

Ну что ж – сидим ровно, ждем.

Она вздохнула в унисон своим крепнущим сомнениям, повернула голову и посмотрела за большое окно слева от нее через три сиденья и проход у стены.

Так и есть, снова вздохнула она, утверждаясь в своих нерадостных предположениях – черной бедовой темнотой наползала, неотвратимо накрывая сизым брюхом городишко, метельная туча.

Не улетит она никуда сегодня, вот как пить дать не улетит, в третий раз вздохнула Настя и перевела взгляд от наглой черной захватчицы на небе на мирно спящего соседа.

Вот кому было все глубоко по фиг, так вот этому. Спит себе человек, посапывает – не храпит, а именно что посапывает, да так уютно, словно в кровати на перине устроился, а не на жестком сиденье аэропортного узкого креслица.

Настена уловила некий характерный запашок, исходящий от него, и даже повела носом, чуть склонившись к соседу, – ну, точно, выхлопец характерный исходит от товарища.

Совсем у человека все хорошо – выпил-закусил и спит себе. Никаких проблем!

Даже позавидуешь.

И пахло-то от него, надо заметить (от нечего делать принялась размышлять она, чтобы хоть чем-то занять голову и отвлечься от нерадостных мыслей), не водкой дешевой, настоянной на крепкой закуске из мяса-лука-чеснока, и даже не борщом с соленьями и не рыбой или еще чем традиционно закусочным, а чем-то хоть и явно спиртовым, но с легкими фруктово-цветочными нотками.

Эстет, что ли, какой, присмотрелась она к спящей фигуре с большим сомнением, но повнимательней, или одеколоном балуется?

Ни на эстета, ни на одеколонщика мужик похож не был даже по внешним, так сказать, признакам – одежда на нем из разряда дорогой простоты, добротная, дорожная, не из дешевых китайских, и чистая. И ботинки вон дорогие известной фирмы специально для полярных условий.

А больше ничего и не скажешь – лица-то не видно – просто здоровый выпивший мужик. Спит.

Тут что-то в «эфирах» аэропортных блымкнуло, народ мгновенно замер, как африканские сурикаты, которые застывают столбиками, заподозрив близкую опасность, и замолчал в ожидании приговора, так что повисла абсолютная тишина. И в этой тишине по громкой связи объявили об отмене всех рейсов на неопределенный срок, о котором будет сообщено отдельно.

«Целуем, администрация», – уныло подумала, выслушав объявление, Настасья.

И тут неожиданно закопошился тот самый подозрительный сосед слева, как медведь в берлоге, почувствовавший весеннюю оттепель, – спал и спал себе беспробудно, уж как-то все привыкли вокруг, и вдруг на тебе – ожил, задвигался! Настя аж развернулась в его сторону, чтобы наблюдать дивное явление. А мужик извлек из подмышки ладонь-лопату, отогнул край воротника и внимательнейшим образом уставился на нее.

Из образовавшегося мехового отвала на Настю смотрела сильно помятая, с покрасневшими глазами, заросшая щетиной какая-то полубандитская рожа, с усиливающими эффект этой ассоциации сломанными, как у профессионального борца, ушами, прижатыми к черепу, с кривоватым носом, явно пострадавшим в какой-то давней драке, а то и не раз, с белым маленьким шрамом на лбу и коротко стриженными густыми, какими-то пегими, непонятного оттенка волосами, торчавшими из-под сдвинутой на затылок кожаной шапки с меховой подбивкой.

– Ну что? – обдав ее явственным фруктово-спиртовым амбре, с хрипотцой ото сна требовательно спросил мужик у Насти с некими нотками недовольного ворчания в голосе.

– Что? – Не ожидавшая такого нахрапа, она не успела решить, пугаться ей или еще подождать, и как-то само собой получилось, что подождать.

И уставилась в покрасневшие глаза на заросшей щетиной бандитской физиономии. И то ли с испугу, то ли отчего еще у нее как-то вдруг ощутимо так екнуло сердце, и стало жарко в животе.

А вдруг и правда бандит какой?

– А то, что накрылся наш полет по ходу! – прохрипел он насыщенным полубасом, обдавая ее все тем же выхлопом.

– Господи боже, чем накрылся? – от растерянности и легкого испуга спросила Настасья, запоздало сообразив, что откровенно подставляется под грубость таким вот своеобразным вопросом.

У мужика тут же «всколыхнулась» вся мимика заспанного лица, брови начали приподниматься, на лице появилось натужное сожаление, он вдруг сделал непонятные пассы рукой в воздухе, изображая нечто невразумительное и, сопроводив эти покручивания ладони движением головы, выдал с натугой:

– Как бы вам так… куртуазно объяснить, чем накрылся, барышня, – затруднился он с разъяснениями. – Вы же девушка… – что-то вновь попытался изобразить он помятым лицом, дополняя слова очередным жестом руки – … такая…

– Не надо куртуазно! – поспешила Настя остановить его потуги, протестующе вытянув руку, и поторопилась исправить ошибку: – Вопрос был глупый. Извините.

– Вы это серьезно? – На лице мужика совершенно явственно изобразилось удивление.

– Что? – растерялась Настя.

– Да вот это: «извините»?

– Ну, что такое? – как-то враз расстроилась она от нелепости разговора.

А он кашлянул, обдав Настю в очередной раз своеобразным фруктово-ягодным амбре, отчего она непроизвольно слегка скривилась, удержавшись, однако, от демонстративного помахивания ладошкой.

Совсем ведь чуть-чуть и неосознанно скривилась, но мужик все же заметил это ее пусть и мимолетное выражение, прикрыл рот рукой, как бы извиняясь, и вдруг понес не пойми что:

– Пардоньте-с. Я вообще-то малопьющий. Ну, бывает, так, по-мужски, компанией, или в праздники какие, это ж обязательно, все же Север у нас, не какой-нибудь кисель. Или на рыбалке там, на охоте. Но друзья вот провожали в отпуск, – и он тягостно вздохнул, – тут уж не отвертишься.

– Вы зачем мне это все говорите? – поразилась Настасья столь прочувствованной оправдательной речи явно не страдавшего излишней скромностью незнакомца.

– Ну, как же, – чистосердечно подивился он. – Вы такая девушка… – и тут вновь пошли непонятные выкрутасы рукой, видимо, в поисках точного определения – …барышня… Правильная… А я тут со своим простонародным выхлопом. Непорядок.

Настя уставилась на него во все глаза, слушая столь красочную самоуничижительную тираду, и вдруг в один момент поняла, что все это стеб чистейший, что мужик с удовольствием «отрывается» и так «влегкую» веселит самого себя, развлекаясь над дамочкой приезжей.

И в этот момент ей стало отчего-то так спокойно, словно все непредвиденные трудности разрешились сами собой, и теперь уж все обязательно наладится.

А еще она развеселилась по-настоящему, от всей души этому его мужскому стебу над столичной штучкой – а почему нет? А то она, понимаешь, «товарищ», и «вещи приберите», и ножкой-ножкой втихаря баульчик толкала от себя подальше, и вся такая «фи, Боже мой!».

Ну а что, нет? Да. Есть такой момент.

И, чуть запрокинув голову назад, Настасья искренне, не сдерживаясь, расхохоталась.

И смеялась, смеялась аж до слезы.

А подуспокоившись немного, продолжая остаточно посмеиваться, посмотрела на соседа, так повеселившего ее, и хотела было что-то сказать ему про разыгранную сцену, похвалить даже, да так и не сказала.

Как споткнулась о непростой взгляд мужчины, пристально и чуть удивленно рассматривавшего ее с очень серьезным непонятным выражением. Было ясно, что размышляет он именно что всерьез и над чем-то весьма важным, касающимся непосредственно ее.