Галина Голицына - Дьявол – это женщина Страница 2

Больше билетов никто не покупал, зажигать было некого, и концерт отменили.

Ильмира, оставшись не у дел, стала выслеживать меня в надежде поквитаться. Как она собиралась поквитаться, я не знаю, поскольку старалась на улице в одиночку не появляться.

В общем, оба они – Ильмира и Лесик – целыми днями ходили за мной как пришитые, но каждый по отдельности, и избавиться от них не было никакой надежды.

Через несколько дней мне это сильно надоело, и я сказала Андрею Михайловичу:

– Вы меня в эту историю втравили, вы и решайте проблему. А то покалечит меня эта полоумная, кто отвечать будет?

Уж не знаю, какие шаги он предпринял, но вскоре Лесик с Ильмирой исчезли, как в воду канули. Может, в тюрьму их посадили, а может, поехали искать счастья в другой город – не знаю и знать не желаю.

Вот вам и тихая, спокойная жизнь в отделе культуры! Врагу не пожелаешь…

А теперь на нас надвигались выборы мэра, и вся пишущая братия надеялась хорошо на этом заработать. Ну, и я тоже надумала хоть что-то для себя урвать. Да что там греха таить, хотелось урвать по максимуму.

Лёша, наш ответственный секретарь, впервые поставив в номер предвыборный материал, торжественно провозгласил:

– Господа охотники, сезон открыт, отстрел разрешён. Киллеры, в ружьё!

И мы пустились во все тяжкие. Соревнование в редакции развернулось нешуточное: у кого дичь крупнее, кто нароет больше компромата, кому сколько заплатят за «джинсу»… Лёшка, который сам никогда ничего не писал, подзадоривал нас, аплодировал и улюлюкал.

Сейчас Лёша сидел в кабинете шефа на неудобном гостевом диванчике – тихий, бледный, сосредоточенный. Прилежно изучая пейзаж за окном, он задумчиво потирал ухо – то ли огрёб «отеческий подзатыльник», то ли просто не знал, куда руки деть.

Я послушно встала на «лобное место», сложила руки в молитвенном жесте, смиренно потупилась и приготовилась слушать.

Андрей Михайлович держал в руках свёрстанную полосу, уже готовую для отправки в типографию, и дрожащим голосом вопрошал:

– Это что за безобразие?

– Статья, – пискнула я, даже не взглянув на то, что было у него в руках.

А чего глядеть? И так всё ясно. Вряд ли речь идёт о спортивных новостях или прогнозе погоды. Шороху наделала моя статья о Данилове, нашем действующем мэре и главном претенденте на кресло мэра ещё на один срок.

– Ты что же это себе позволяешь, уважаемая? – брызгал слюной Андрюша.

– Так ведь предвыборная кампания… – защищалась я, не поднимая глаз.

– А тебя она каким боком касается?

– Это всех касается, – тоскливо прошептала я. – Я ведь тоже живу в этом городе…

– Боюсь, недолго тебе жить осталось. И в этом городе, и на белом свете. За такую статейку и тебе, и мне секир-башка будет, ты это соображаешь?!

– Может, и не будет, – горестно вздохнула я, упорно глядя вниз.

– Кто заказывал?

– Никто.

– А платил кто?

– Тоже никто.

– Ну да, ну да, так я и поверил. Ты у нас где числишься?

– В отделе культуры.

– Вот и пиши о культуре! Чего ты, дурёха, в политику полезла?

– Так ведь предвыбор…

– Слышал, слышал! А ты поговорку такую слышала: кесарю-кесарево, ну, и далее по тексту?

– Слышала, – шепнула я.

– Жанна, девочка, ты вообще соображаешь, во что впрягаешься? И чего ты так пристально туфли разглядываешь? Первый день надела, что ли? В глаза мне смотри!

Я снова вздохнула – протяжно, со стоном – и подняла на него глаза.

Андрей Михайлович смотрел на меня участливо, как на душевнобольную. Кажется, он действительно недоумевал, как это я могла вляпаться в такую некрасивую, дурно пахнущую историю.

– Кто статью заказывал? – нормальным тоном спросил он.

– Говорю же – никто.

– Все вы так говорите. Все вы как бы незаангажированные. Прямо эпидемия кристальной честности, и что интересно – всегда накануне выборов.

– Мне никто ничего не заказывал. Просто я, как любой житель нашего города, имею своё мнение о предстоящих выборах. А поскольку работаю в газете, могу поделиться своим мнением с окружающими.

– Не можешь! – закричал успокоившийся было шеф. – Ты будешь мнениями делиться, а мне потом пожары тушить на всех уровнях?! Вы деньги берёте, статейки киллерские пописываете, а потом настоящие киллеры на вас охоту устраивают! И то правда, что-то давненько у нас на федеральном уровне не лили слёз по поводу очередного убиенного «честного и неподкупного» журналиста, который сунулся в воду, не зная броду! А не совался бы куда не просят, так и не пришлось бы потом устраивать вселенскую панихиду! Сто раз уже вам, бестолочам, объяснял это! Сто раз просил – не лезьте под пули! Берегите свою жизнь и репутацию газеты! А ты мне тень на плетень наводишь? Ну вот что, что ты со мной делаешь?!

У шефа началась истерика. Он брызгал слюной, топал коротенькими ножками, и от этого топанья седой хохолок надо лбом подпрыгивал очень и очень забавно.

Чтобы не рассмеяться, я снова опустила очи долу.

Лёша сидел неподвижно, будто сам себе памятник, даже не моргал. Восковая фигура из музея мадам Тюссо.

– Ты на прошлой неделе тиснула статейку, пока меня не было, и я смолчал, думал, может, читатели не заметят, а ты умная и сама всё поймёшь, – лютовал шеф. – Однако мне позвонили из приёмной Данилова и поинтересовались, что это мы себе позволяем. Им очень не понравилась наша самодеятельность, хотя та статья по сравнению с этой, – он опять потряс перед моим носом свежесвёрстанной полосой, – была просто-таки хвалебной.

– Там я тоже критиковала его методы работы, – осмелилась я подать голос.

– «Методы рабо-о-ты», – передразнил меня шеф. – Что ты понимаешь в методах работы сильных мира сего?

– Ничего не понимаю, – тут же согласилась я.

– А чего лезешь? Лавров Жанны д'Арк захотелось?

– Я борюсь за справедливость и правопорядок, – гнула я свою линию.

– Ага, ага! Вся газета, значит, за беззаконие, а ты одна, белая и пушистая, за справедливость и порядок! – снова затопал ножками Андрюша. – Жанну д'Арк, между прочим, на костре сожгли, если помнишь!

– Помню, как не помнить, – снова потупилась я.

– Во-от! А я пытаюсь твою бедовую головушку от беды-то и спасти!

– Поздно, Андрей Михайлович, – ожил памятник у окна. – Мы уже на плёнки вывели и в типографию отправили.

– Как, и эту отправили?..

– Все четыре отправили. Я же сразу, как зашёл к вам, доложил, – обиделся Лёша.

Газета наша еженедельная, выходит на шестнадцати полосах, или, как говорят обыватели, страницах. Каждый день редакция готовит и отправляет в типографию три полосы. Сегодня был последний день сдачи номера, поэтому в печать шло четыре полосы – три рабочие плюс первая. Первая вообще полосой не считалась, работы с ней было совсем мало, поскольку состояла она из большого нарядного фото из жизни города, обрамлённого по периметру анонсами материалов, включённых в номер. Сегодня в анонсы была вынесена и моя крамольная статья.

– Переверстать! Немедленно переверстать! Заменить!

– Чем? – скучным голосом поинтересовался Лёша.

– У тебя что, в загашнике ничего нет? – не поверил шеф.

– Такого объёма – нет.

Шеф от отчаянья завопил, снова затопал ногами, подёргал себя за седой хохолок. Уж лучше бы в ухо мне дал, честное слово, – до того мне было его жалко.

Мужики наши говорили, что все начальственные подзатыльники вреда приносили не больше комариных укусов. Андрюша наш – мужчинка миниатюрный, росточку маленького, злобы небольшой, складу, правда, истерического, но отходчивый. Покричит, слюной побрызжет, кулачком своим слегка потыкает нерадивому сотруднику в район головы или подмышки – куда достанет, – да на этом обычно и успокаивается. Ни тебе выговора, ни лишения премии, ни злобного шипения за спиной, – красота!

Курилка наша обычно, помыв, как полагается, шефу кости, в конце концов сходится во мнении, что такого шефа, как у нас, ещё поискать надо, но искать бесполезно, потому что руководителей лучше нашего Андрюши и в природе-то не бывает.

– Кто на прошлой неделе выпуск подписывал, когда меня не было? – обратился шеф к Алексею.

– Чан Кайши, кто ж ещё? – пожал тот плечами. – И сегодняшние полосы он подписал.

Чан Кайши – это заместитель главного редактора. Носил он странное непроизносимое имя Ксенофонт Досифеевич, был, по слухам, алчен, злобен, в гневе абсолютно непредсказуем, к тому же лицом был странно похож на жителя Поднебесной: глаза-щёлочки, носик пипкой, крупные зубы торчали изо рта, потому что во рту не умещались. Волосы, правда, имел не смоляные, а соломенно-жёлтые, но даже это не придавало его внешности ничего славянского. Он выглядел всё равно китайцем, только крашеным. К тому же ни один нормальный человек в здравом уме и трезвой памяти не мог с разбегу и без ошибок выговорить «Ксенофонт Досифеевич», а поскольку журналисты в силу особенностей профессии далеко не всегда бывают в трезвой памяти, то многие даже и не пытались запомнить этот безумный набор шипящих и свистящих.