Антон Леонтьев - Еще один знак зодиака Страница 20

Дана вздохнула.

— Мисс Подгорная, нам очень жаль, что вы оказались под стражей.

— Вам жаль, что обвинение не подтвердилось? — попытался подловить ее Сазерленд.

Но Дана, не поддаваясь на провокацию, вышла из комнаты для допросов.

Вернувшись в свой кабинет, она погрузилась в кресло и раскрыла пожелтевшую папку, оставленную Айрин Мориарти. Дело «Зодиака». Надо отдать должное внучке писателя — вероятнее всего, она права, и новый «Зодиак» решил довести до конца деяния старого. В таком случае потребуется внимательно изучить события прошлых лет: не исключено, что там найдется зацепка, которая приведет к убийце русской писательницы.

Дана перевернула первую страницу и, надев очки, принялась за изучение событий семидесятилетней давности. От изучения документов ее оторвал телефонный звонок.

— Советник Хейли? — услышала она глубокое прокуренное контральто. — Это ведь вы занимаетесь делом «Зодиака»?

— С кем я говорю? — задала в свою очередь вопрос Дана. Голос показался ей смутно знакомым.

— Мадам Матильда, — ответила собеседница.

Дана вспомнила: ну как же, известная (в определенных кругах) предсказательница, гадалка и ворожея, обладающая, по собственным уверениям, даром ясновидения. Полиция обращалась к ней в особо запутанных случаях, и в паре случаев преступник был пойман, как утверждала мадам Матильда, благодаря ее магическому дару. Дана несколько раз встречалась с этой особой и считала ее обыкновенной шарлатанкой, которая желала одного — оказаться в центре внимания и разрекламировать себя и свой салон.

— Чем обязана? — спросила Дана весьма нелюбезно. — Я сейчас очень занята, так что прошу вас, мадам Матильда, сообщить обо всем как можно более сжато.

В трубке загудел голос ясновидящей:

Мне все открылось! Сегодня ночью у меня было видение. Я знаю, кого он выберет своей новой жертвой! Он, «Зодиак»…

Марина Подгорная

Адвокат Сазерленд полностью оправдывал свое реноме «продажной шкуры» и «улыбающейся акулы». Импровизированное интервью, которое он дал на ступеньках здания прокуратуры Лос-Анджелеса, показывали в прямом эфире по Си-эн-эн, Эн-би-си и Фокс Ньюс. И в центре внимания, кроме самого велеречивого мерзавца, была и я, бедная-разнесчастная секретарша убитой мадам Свентицкой.

Меня арестовали в отеле — наряд полиции, вызванный кем-то из персонала, скороговоркой зачитал мне права и, нацепив наручники, вывел через холл, в котором толпились и глазели постояльцы, к машине с мигалками.

Я плохо соображала, что произошло, перед глазами нее стояла жуткая картина: обезглавленная Валерия Артуровна в ванне и залитый кровью мраморный пол. Я отчего-то вообразила, что полицейские взяли меня с собой в качестве главной свидетельницы — имеются же программы по защите важных информантов. И я, ничтоже сумняшеся, причислила себя к подобным персонам. В американских триллерах обычно показывают, что прелестную героиню (ну точно я!), решившуюся дать показания против мафиозного босса, охраняет группа полицейских, которых убивают злобные киллеры. Героиню в последний момент спасает мускулистый красавец, с которым она занимается любовью на месте побоища, а затем оба ретиво убегают от шоблы киллеров.

Прозрела я тогда, когда меня запихнули в камеру для допросов и стали по полной программе обрабатывать полицейские, требовавшие сознаться в том, что я убила мадам Свентицкую. У них даже имелся сотрудник, отлично говоривший по-русски.

Человеком, спасшим меня, был вовсе не мускулистый красавец, а Дэвид Сазерленд, с которым я даже под непосредственной угрозой смертной казни не согласилась бы заняться любовью. Он вошел в комнату для допросов и спас меня от полицейских, заявив, что он — мой адвокат и что я не собираюсь давать показания.

Потом со мной беседовала дама с короткой седой стрижкой и стальным блеском в глазах, кажется, профайлер, в чьи обязанности входило установить, являюсь я маньяком или нет. А после появилась фифочка-брюнетка с бледным лицом, которая заявила, что я могу катиться на все четыре стороны.

Мистер Сазерленд повез меня в ресторан (надо отдать ему должное — он не потребовал с меня ни цента за свои услуги). Там нас накормили и напоили по высшему разряду, и только позднее я узнала, что ресторан принадлежит крупному итальянскому мафиозо, которого Дэнни (так я называла своего защитника) спас от газовой камеры.

— Вот что, милая моя, — сказал Дэнни, и его рука, украшенная платиновой печаткой, легла мне на коленку, — делай, как я говорю, и у тебя не будет проблем.

О, сколько раз я слышала подобную фразу в родном издательстве! Обычно ее обращали к начинающим авторам. Как-то я произнесла ее в адрес мадам Свентицкой, на что та вспылила и заявила, что ей, примадонне российской беллетристики, никто не смеет указывать, как себя вести и что говорить. Да, Валерия Артуровна — чрезвычайно сложный человек. Вернее, была таковым.

Я думала, что меня немедленно вышлют из Штатов, но вместо этого Дэнни сообщил: пока надо, наоборот, остаться в Лос-Анджелесе.

— Но где я буду жить? — спросила я. Издательство, до глубины души потрясенное убийством мадам Свентицкой, в лице генерального заявило, что не собирается более оплачивать номер в дорогом отеле.

У Дэнни, как всегда, ответ был наготове:

— Пара моих приятелей, ведущих журналистов, возьмут у тебя интервью. И они за него заплатят. Но — восемьдесят процентов мне, двадцать тебе.

Грабеж среди белого дня! Но мне не оставалось ничего иного, как дать согласие. Дэнни обеспечил мне номер в шикарном отеле (не в том, где отрезали голову мадам Свентицкой) и заявил, что сделает из меня «звезду».

Однако наиболее радостным событием стало для меня посещение Эдика — Эдуарда Холстона, красавца-журналиста, завладеть сердцем которого мне теперь не мешала назойливая Лера. Скажу честно, что я не особенно горевала по поводу кончины моей патронессы. Я придерживалась точки зрения монахов ордена траппистов, которые приветствовали друг друга словами «Помни о смерти!». Рано или поздно мадам Свентицкая все равно скончалась бы. Смерть — естественный и, увы, неизбежный конец для всего живого. Конечно, родное издательство предпочло бы, чтобы он наступил лет через восемьдесят пять, после выхода в свет, скажем, семьсот тридцать девятой книги Валерии Артуровны, однако пути Господни неисповедимы.

— Привет, — сказал журналист.

Я бросилась к нему на шею и, не удержавшись, разрыдалась. Мой трюк сработал (ведь Эдик и не подозревал, что я когда-то училась в театральном), он принялся утешать меня, уверяя, что самое ужасное осталось позади.