Француаза Бурден - Хрустальное счастье Страница 20

Он схватил тряпку, вытащил горячее блюдо и бросил его в раковину с такой злостью, что забрызгал все вокруг соусом.

— Я говорю тебе в первый и последний раз, я больше не хочу жить так, потому что меня это изнуряет…

Ален в ступоре смотрел на Жана‑Реми оттуда, где он стоял. Он сделал шаг к нему, остановился.

— Если бы я не… — начал он.

— Не что? О, не жалей ни о чем, иди отсюда, если хочешь, ты не обязан слушать мой бред!

— …не сохранял дистанцию, ты бы быстро предпочел мне одного из твоих венецианцев, нет?

— Что?

— Может, я хотел продлить свое присутствие в твоей жизни?

Голос Алена стал хриплым, как если бы это признание стоило ему больших сил, но он продолжил в своем порыве:

— Может, твои путешествия в Италию заставляли меня думать, что я был для тебя чем‑то дополнительным? Развлечением? Твоей местной связью, когда ты приезжал сюда? Ты красив, богат, знаменит! А я, что я? Сын семьи, который портит картину Морванов, которого оставили играться с деревьями поместья! Ничего больше нет в моем списке наград. Без образования. То малое, что я знаю, исходит от тебя, я не хотел‑бы быть твоим учеником.

Он преодолел дистанцию, которая их разделяла, обнял, не мешкая, Жана‑Реми за шею и притянул к себе. Он поцеловал его с неожиданной силой, которая, скорее, была похожа на отчаяние, чем на любовь. Когда он отдышался, то пробормотал:

— О чем мы говорим, Жан?

— О Магали… О твоей дикой независимости, о твоих тайнах.

На этот раз у Жана‑Реми не было желания убегать, он не двигался и вздрогнул, когда Ален стал расстегивать пуговицы его рубашки.

— Я не думаю, что ты в нее влюблен, нет. На самом деле то, что она для тебя представляет, это, прежде всего, Винсен… Я ошибаюсь?

Ален разом напрягся и приблизился к Жану‑Реми.

— Винсен? Почему?

— А ты как думаешь?

— Мы поссорились много лет назад! Я… Винсен для меня…

Так как ему не удалось закончить, Жан‑Реми сделал это за него.

— Кто‑то, кого ты сильно любил.

— Да. Но не так! — защищался Ален, чуть не разозлившись. — Ты, правда, не понимаешь? Винсен мой брат. Он такой, каким никогда не смог бы стать Готье. Я не задаю себе вопросов об этой дружбе, я отказываюсь это делать.

Жан‑Реми был уверен, что, если бы он настоял, одно только слово могло приблизить их к катастрофе. Ему оставалось лишь надеяться, что все, в чем только что неохотно признался Ален: его комплексы, сомнения — было частью его чувств. Это был неожиданный подарок, почти обещание на будущее.

— Иди сюда, — сказал он, держа его руку. Или… Нежность, которую он испытывал к Алену, не имела границ, преград, он мог всем пожертвовать без сожалений. По крайней мере, отныне он знал своего настоящего соперника, который был всего лишь призраком.

— Но, в конце концов, Винсен, это все увеличится в три раза! Я не оспариваю твои аресты, но я сказала бы, что ты нападаешь на наших адвокатов!

— Не надо все смешивать, Мари. Никто не может обходить закон, когда я заседаю в суде. Не буду же я по‑другому относиться к делу, если тот или иной защитник будет представлять контору Морван‑Мейер?

Они сидели за отдельным столиком, в глубине ресторана, где имели обыкновение встречаться, на набережной Гран‑Агустен. Она отодвинула тарелку, аппетит пропал.

— Ты очень принципиален…

— И мои суждения редко бывают ложными. Что доказывает их рациональность. Ты согласна?

— Ох, Винсен!

Она принялась барабанить кончиками пальцев по узорчатой скатерти.

— Твоя карьера волнует меня намного больше, чем адвокаты конторы, — согласилась она неохотно. — Но я выдерживаю их занудство каждое утро! И это потому, что ты носишь имя Морван‑Мейер. У них создается впечатление, что ты полностью на их стороне.

— Это глупо!

Да, да…

Она секунду посмотрела на него, расстроенная тем, что больше не могла видеть в нем того доброго младшего кузена, для которого она всегда была старшей сестрой, разрешавшей конфликты четырех мальчиков. Так же как и прилежного подростка, который, хотел нравиться отцу и приходил к ней в комнату, чтобы она объяснила ему ту или иную главу из административного кодекса. Ни даже молодого человека, который сумел ее успокоить после провала ее первой защитительной речи. Ужасный опыт, когда она в первый раз говорила в суде. Шарль не остался до конца, унизив ее настолько, что она не могла прийти в себя, но Винсен выслушал ее после окончания и повел выпить по стаканчику. Быть может, он решил пойти в судебное ведомство, чтобы не делать ошибок при защите.

— Ау! Ты куда пропала?

Он улыбался, доброжелательный, уверенный в себе, и она задумалась, не стала ли она, в конце концов, ненавидеть его за то, что он при любых обстоятельствах держал себя в руках.

— Никуда. Давай на мгновение забудем о работе. Что у тебя там?

Прямые вопросы о его личной жизни доставляли ему трудности, она это хорошо знала.

— Я еду в Валлонг через несколько дней, — неохотно проворчал он.

— Один? С детьми?

— Нет, еще рано, Магали не готова их видеть сейчас. Она просто согласилась со мной поговорить.

Его горечь чувствовалась, даже если он сохранял спокойствие. Мари наклонилась немного над столом и прошептала:

— А если ты предоставишь идти всему своим ходом? Ты все еще лезешь на стену от этого, а?

Тень прошла по серым глазам ее кузена, стирая их обычную мягкость, и Мари испытала неприятное чувство, как будто она обменялась взглядами с Шарлем.

— Я сделаю все, что она захочет, — сообщил он глухим голосом. — У меня нет желания говорить об этом, я даже не могу об этом думать.

Если бы она упорствовала, ей удалось бы увидеть, кто скрывается за маской человека, идеально владеющего собой, тем не менее, она колебалась.

— Подумай о детях. О том, что лучше для них. У тебя уже много проблем с Виржилем… Ты смог бы снова жить с ней? И где? Не на авеню Малахов, в любом случае. Она никогда не согласится. Ты уедешь из Парижа? Конечно, нет… Тогда что ты ей предложишь? Если вам надо расстаться, то это надо сделать сейчас, как только она выйдет из клиники. Потому что, если ей когда‑либо придется туда вернуться, ты уже не сможешь с ней развестись. Мы не можем безответственно бросать больного. Ты знаешь закон так же хорошо, как и я.

— Мари, пожалуйста!

Ее голос был надорванный, резкий, устрашающий, но она улыбалась, наконец, ей удалось вывести его из себя. Она снова откинулась на спинку стула, посмотрела вокруг. Ей было лестно обедать с ним. Он, безусловно, был самым привлекательным мужчиной во всем ресторане, и когда он вошел, большинство женщин бросили на него выразительные взгляды. Когда‑то Шарль имел такой же успех.