Энн Стюарт - Полуночная роза Страница 21

Элин улыбнулась, и в ее глазах блеснули слезы благодарности. Мысль о том, что она поставит Тони перед вынужденной необходимостью жениться на ней, привела ее в ужас. Но Тони она доверяла во всем.

— А сейчас я, пожалуй, отправляюсь в «Корону и вепря» и сниму комнату на ночь. Я заеду за тобой завтра рано утром, после того, как ты как следует отдохнешь, и мы помчимся за нашими беглецами.

— Благодарю тебя. Тони. Я действительно могу на тебя положиться.

Элин смотрела, как он уходит, и глаза ее все еще туманились от слез. Ей потребуется не меньше часа, чтобы собрать необходимые вещи. Еще час, чтобы обсудить все с Бинни, и посвятить ее в их планы. Так что можно надеяться, что дождь за это время прекратится. Она сама ужасно не любила путешествовать в холод и сырость, а Бинни наверняка будет упрямиться. Но у нее нет выхода. Если она послушно уляжется спать, Тони, сдержав слово, наверняка отправится вслед за ее негодником-братцем, а ей останется лишь бездействовать. А она с этим как раз и не намерена мириться. Она лучше подождет его возле ступенек «Короны и вепря». Ну и, конечно, у нее будет возможность наслаждаться драгоценным обществом Тони еще самое малое сутки. Что поделаешь, если она так испорчена, что •способна извлекать для себя выгоду даже из похищения Жилли.

Жизлен предполагала, что они едут на север. Этот мерзкий слуга-телохранитель выполнял еще и обязанности кучера, так что у нее не было возможности что-то узнать хотя бы из обрывков их разговоров. Зато меняющийся пейзаж и становящийся все более прохладным воздух свидетельствовали о том, что ее догадка верна.

Весна! Что знают об этом времени года хладнокровные англичане? Ледяные ветры да частые дожди продолжаются до разгара лета, и начало апреля можно легко спутать с декабрем. В Париже сейчас цветут деревья. Воздух мягкий и теплый. Только вот улицы до сих пор обагрены кровью тысяч погибших. Жизлен не верила в так называемый Амьенский мир, ненадежное затишье, которое наступило в Европе с прошлого марта. Она не верила в то, что французы способны разумно устроить свою жизнь. Она не верила обещаниям Бонапарта, она жила мгновением, часом, днем.

Лучше уж она останется здесь, пускай и в плену у человека, которого она ненавидит. Само его присутствие будоражило ее, ненависть давала силы жить, ненавидя жизнь и его. Пока она рядом с ним, она способна мстить. А если можно мстить, то жить стоит. Надо сказать, что, очутившись в этом проклятом экипаже, она усомнилась в последнем. Тусклый утренний свет почти не проникал внутрь видавшей виды развалюхи, а руки Блэкторна, развязывавшие шейный платок, который душил ее, показались ей неловкими и горячими.

Ей, конечно, хотелось ударить его. Очевидно, с этого ожидал, и потому не стал откидываться назад, а сидел, наклонясь к ней так, чтобы ей было совсем не сложно до него дотянуться.

— А что будет с моими руками? — спросила она негромко, но со злостью.

— С руками?

— Вы собираетесь развязать их?

— Но разве я могу быть уверен, что вы снова не нападете на меня, если я сделаю подобную глупость? Или, может, вы дадите честное слово?

— Не дам.

Он кивнул, и в его темных глазах промелькнуло удивление.

— Собственно, я на это и не рассчитывал. А поскольку я не желаю снова принимать участие в соревнованиях по боксу, то я не стану вас развязывать. По крайней мере до тех пор, пока вам не захочется узнать, какие у меня планы.

— А какие у вас планы?

— Я думаю, вы должны меня понять. Вы чуть не убили меня, причем дважды. Первый раз отравленным бульоном, и именно вам я обязан самым ужасным из ощущений, которое я испытал за свою и без того полную ужасов жизнь. А второй раз вы хотели убить меня голыми руками. Я весь в синяках.

— Полную ужасов жизнь? — переспросила она, пытаясь сдержать ярость. — И чем же это ваша жизнь так уж ужасна? Вы что, голодали? Вас избивали? Или, может, вы были вынуждены смотреть, как ваших родных терзает кровожадная толпа? Или вы..?

— Голодал? — удивился он, — подвергался побоям? А скажите, как это вам удалось убежать от ненасытной мадам Гильотины? — голос его не выражал ничего, кроме обыкновенного любопытства. — Насколько мне известно, всю вашу семью отправили на плаху. Я был приятно удивлен, когда узнал, что вы спаслись, — на его лице появилась неестественная улыбка, когда он произносил эту откровенную ложь. — Так как же вам это удалось, Жизлен? Где вы провели последние десять лет жизни?

— В монастыре, — ответила она.

Он усмехнулся.

— Не похоже, чтобы вас там приучили к христианскому смирению. Разве не учил Христос подставлять другую щеку? Подобная жажда отмщения напоминает скорее о Ветхом завете. Что же я такое сделал, почему вызываю у вас столь кровожадные желания? Ведь не я же был вдохновителем террора. Если бы я находился на территории Франции, возможно, и меня бы казнили тоже как представителя деградировавшей и распутной знати.

— Если вы забыли, в чем ваша вина, то я не стану попусту тратить время и напоминать вам, — ответила Жизлен, и отвернувшись стала смотреть в окно на начинающие зеленеть деревья.

Николас схватил ее безжалостной рукой за подбородок и заставил повернуть к нему голову.

— Освежите-ка мои воспоминания, — сказал он тихо, но голос его был таким же железным, как хватка. Вопреки здравому смыслу, Жизлен ужасно не хотелось вспоминать мгновения, которые она пережила когда-то в парке имения Сан Дут. Не хотелось вспоминать стыд, который она ощутила, когда ее первое чувство было втоптано в грязь. Напомнить ему — означало напомнить себе о своей слабости, и значит, испытать ее вновь.

— Знаете, — осторожно начала она, — я не чувствительна к боли. Если вам кажется, что вы сможете что-то выпытать у меня, сделав мне больно, то вы ошибаетесь. Если, конечно, вы не из тех извращенцев, кому доставляет удовольствие причинять другим боль.

Мгновение он не двигался. Его рука, сжимавшая ее подбородок, не расслабилась. Он лишь наблюдал за ней из-под слегка опущенных век.

— Я — любитель других удовольствий, — вдруг сказал он, — позвольте вам продемонстрировать. — И, к ее изумлению и ужасу, он наклонился и поцеловал ее.

Жизлен была готова к грубому насилию, к тому, что его губы вопьются в нее, — тогда она исчезла бы в том, никому не известном уголке своего сознания, где никто не мог ее найти. Но обманчивая легкость, с какой он касался ее рта, напоминала ласку. А ласки она не знала почти десять долгих лет.

Если бы у нее были свободны руки, она бы ударила его. Но сейчас ей оставалось только покориться. Его пальцы продолжали впиваться в ее подбородок, заставляя завыть, ощущая сладость его поцелуя.

А потому Блэкторн отпустил ее, откинулся назад, на потертое кожаное сиденье, и глаза его стали задумчивыми.