Лаура Риз - Сверху и снизу Страница 21

М. окидывает меня холодным взглядом.

— Ладно, пусть сейчас вы влюблены — впервые, в тридцать пять лет. Это немного странно, не находите?

— Нет, не странно. Просто я долго не могла встретить подходящего мужчину.

— Вы лжете. Дело не только в этом.

— Я была занята своей карьерой, а до этого учебой в колледже — вот почему у меня не было ни времени, ни желания вступать в длительные отношения.

М. некоторое время хранит молчание, затем серьезно смотрит на меня.

— А теперь выкладывайте истинную причину, — говорит он.

Я никак не реагирую, хотя ответ мне известен — у меня было много времени, чтобы как следует подумать. Но М. последний, с кем мне хочется разговаривать на эту тему.

Мы поворачиваем на Монтгомери-стрит. М., так и не дождавшись моего признания, говорит:

— Фрэнни отчаянно хотела быть любимой, но пока я не подвернулся, у нее никого не было. У вас было много любовников, но вы не позволяли себе ни с кем по-настоящему сблизиться. Сейчас нетрудно это отрицать, но вы с ней — две стороны одной монеты и похожи друг на друга больше, чем можете себе представить.

Я улыбаюсь про себя: не было на свете двух менее похожих друг на друга женщин, чем мы с Фрэнни. Он допустил грубый промах и даже не подозревает об этом: думает, что поймал меня на крючок.

— Возможно, я старалась не сближаться со своими любовниками потому, что просто хотела развлечься — так, смеху ради.

— Возможно, — кивает он, — но я в этом сомневаюсь. Вы таите от меня правду, Нора.

Мимо проезжает велосипедист в синих шортах и белой майке. Мы снова на том месте, откуда начали путешествие, — на углу Монтгомери и Росарио. М. останавливается, вслед за ним останавливается Рамо. Пес тяжело дышит, розовый язык вываливается у него изо рта.

Уперевшись руками в бедра, я с вызовом смотрю на М.

— Вам незачем что-либо обо мне знать, да, собственно, и знать-то нечего.

Моя рубашка насквозь промокла, капли пота стекают по лбу; М. же выглядит так, словно и не бегал.

Я смотрю на дорогу. С этого места видны фасад моего дома и на обочине черный «кадиллак» Фрэнни. Он стоит там с момента ее смерти, так что аккумуляторы полностью разрядились и машина больше не на ходу. Я не могу себя заставить на ней ездить, но не могу и продать. Сначала соседей раздражали ее размеры и ее уродство, но когда они узнали, что машина принадлежала моей сестре, жалобы прекратились. Теперь мы — все проживающие в этом квартале — делаем вид, что ее вовсе не существует. Машина остается здесь как печальное воспоминание, от которого не удается избавиться.

— Вы ничего не рассказали мне о Фрэнни, — говорю я. — Она умела разговаривать с вами и хорошо работала губами — что с того? Я хочу знать то, о чем она не написала в своем дневнике.

— Вы это узнаете в свое время, — отвечает М. — Вы узнаете даже больше, чем хотите узнать.

Он поворачивается, чтобы уйти, но я хватаю его за руку.

— Сейчас! — В моем голосе звучит непреклонность. — Прямо сейчас.

М. отстраняет мою руку.

— Любопытство кошку не уморит [5], а вот упрямство может и убить. Фрэнни этого так и не поняла. Пока не поздно, вам лучше это сделать.

У меня перехватывает дыхание. Так вот за что он ее убил! Но в чем она упрямилась? Холодная волна страха пробегает по моему телу.

— И что все это значит? — спрашиваю я.

М. только улыбается в ответ и вместе с Рамо удаляется по Монтгомери-стрит.

Глава 10

На углу Восьмой улицы и Поул-лайн-стрит за высокой живой изгородью находится кладбище Дэвиса. Оно расположено в укромном месте, словно семейная тайна, которую не выставляют напоказ.

Я въезжаю в ворота и по извилистой асфальтовой дорожке еду к могиле Фрэнни. Асфальт черный, так как положен совсем недавно. Кладбище Дэвиса не похоже на древние погосты с треснувшими надгробными камнями, неухоженными дорожками и сбившимися в кучу грязными могилами. Нет, трава здесь везде аккуратно подстрижена, разбросанные там и сям тенистые деревья посажены как раз там, где надо.

Поблизости от могилы Фрэнни, которая располагается в новой части кладбища, я притормаживаю и выхожу из машины. Я только что с субботних занятий в атлетическом клубе, поэтому одета соответственно: красное трико, черные колготки и трикотажная рубашка на молнии. На голубом небе ни облачка, стоит та характерная для конца зимы погода, когда морозный воздух пробирает вас до костей. Я пересекаю лужайку, проходя мимо гранитных и мраморных плит; свежескошенная трава шуршит под моими теннисными туфлями. Не обращая никакого внимания на мое присутствие, по лужайке в поисках насекомых пролетает небольшая стайка сорок с блестящими черными перышками и снежно-белыми брюшками. В этот утренний час здесь, кроме меня и сорок, никого нет.

Я останавливаюсь перед надгробием Фрэнни — простой могильной плитой без всяких украшений. Папа, мама и Билли лежат справа от нее, место слева пустует. Когда мои родители умерли, я с удивлением узнала, что отец купил на кладбище семейный участок на пять мест. Что заставило его заказать места для моего брата, Фрэнни и для меня? Неужели ему не пришло в голову, что мы можем жениться или выйти замуж, уехать и пожелать быть похороненными рядом со своими супругами в другом городе, даже в другом штате? Иногда я думаю, что все дело в цене, — возможно, была какая-то распродажа и два места шли по цене одного. Иногда же его прозорливость заставляет меня задуматься. Я вижу вакантное место для могилы и думаю, не случится ли так, что я буду лежать там, рядом с Фрэнни и Билли, а наша семья останется без наследников, гарантирующих ей вечное существование?

Я закрываю глаза. В воздухе все еще пахнет зимой — мокрой после вчерашнего дождя травой, остывшей золой в камине. Я думаю о том, что сказал М. Любопытство кошку не уморит — Фрэнни этого так и не поняла. Что она сделала такого, что он ее убил? Уточнить смысл своих слов он отказался. Я сообщила в полицию о том, что он сказал — М. ведь практически признался в убийстве, — но там ответили, что им нужны вещественные доказательства.

Открыв глаза, я смотрю на могилу Фрэнни и понимаю, что пришла сюда за поддержкой. За прошедшее время я ничего не достигла, хотя отправляюсь на пробежку с М. три раза в неделю — если Ян не остается на ночь — и даже несколько привыкла к его обществу. То, что он сообщает мне о Фрэнни, не имеет особого значения. Я только даром теряю время, поскольку М. постоянно пытается узнать о моей жизни, моих взглядах, моих чувствах — о чем я, разумеется, ничего ему не сообщаю. Но я вижу, как он смотрит на меня, и знаю, что у него на уме. Он хочет меня трахнуть — ужасная перспектива, но это все же лучше, чем дать ему возможность откусывать кусочки от моей души. К тому же его желание я могу использовать в своих целях.