Катрин Кюссе - Проблема с Джейн Страница 21

Она превратилась для него в обузу, и он решил освободиться от нее — решительно и незаметно. По-своему.

Джейн молча заплакала. Ей нужно уйти отсюда. Она направилась к выходу Орливаль. Что-то больно ударило ее по ноге, и Джейн обернулась. Перехватив ее гневный взгляд, японец, толкавший перед собой тележку, извинился. Джейн растерла лодыжку и побежала дальше — у нее больше не было сил слушать объявления о вылетах и посадках. Кто-то схватил ее сумку. Красная от злости, она повернулась, чтобы ударить обидчика.

— Куда это вы бежите, мадемуазель?

Эрик задал вопрос по-французски, с очаровательным акцентом. Улыбка не сходила с его губ. Джейн вскрикнула и упала в его объятия. Его запах. Свежий и такой приятный, хотя он провел ночь в самолете. Он крепко обнял ее и страстно поцеловал, а потом слизал кончиком языка слезы, катившиеся по ее лицу.

— Прости! Но я никак не мог тебя предупредить.

— А что случилось?

— На «TWA» не оказалось свободных мест, и меня пересадили на «Дельту», заверив, что самолет приземлится в то же самое время, однако забыли уточнить, что это произойдет в Руасси, а не в Орли.

— Я ходила в справочную «TWA», и одна неприятнейшая особа сказала, что тебя нет в списках пассажиров. Я решила, что ты попал в аварию по дороге в аэропорт.

— Бедняжка! Я пожалуюсь на их сотрудников: им придется выслать мне бесплатный билет первого класса.

В самолете поспать ему не удалось, — прямо за его спиной плакал младенец, а пересесть он не мог, так как все места были заняты, — однако усталости он не чувствовал. Он был счастлив.

Все приводило Эрика в восторг. Еще раньше Джейн предупредила его, что прелестная, залитая солнцем, тихая квартира, которую она сняла в прошлом апреле по объявлению, висевшему в холле факультета, на самом деле оказалась мансардой с низким потолком и двумя совсем маленькими окошками, через которые едва проникал дневной свет. Комната напомнила Эрику поразившую его в Мюнхене картину немецкого экспрессиониста, где был изображен старый бородатый философ, лежавший в мансарде на кровати, над которой был прикреплен зонтик. Они решили, что подниматься на седьмой этаж по крутой, ничем не устланной черной лестнице, когда-то ведущей в комнаты горничных, весьма полезно для здоровья. А в одноместной кровати с металлическими спинками, скрипучими пружинами и слишком мягким матрасом чувствуешь себя снова помолодевшим. Какое удовольствие — спать, прижавшись друг к другу, будто юная парочка. Туалет, расположенный в конце длинного коридора, отличался не столько удобством, сколько экзотикой: такое впечатление, что ты в кемпинге. А вот что касается района, то лучше этого найти было невозможно. Прямо в саду Тюильри, в пяти минутах ходьбы от дома Джейн, расположенного на другом берегу Сены, находился центр оси, соединяющий, с одной стороны, обелиск на площади Согласия, Триумфальную арку и Большую арку в квартале Дефанс, еле заметную в туманной дымке, а с другой — розовую арку на площади Карусель, пирамиду Лувра, вовсе не впечатлившую Эрика, и сам Лувр. Это была самая красивая перспектива Парижа.

После отъезда Эрика в Олд-Ньюпорт в ее квартире все еще продолжала витать его улыбка и царил его запах, исходивший от нескольких вещей, которые он оставил, чтобы освободить место в чемоданах для французских и немецких книг. Депрессия сменилась жаждой деятельности: побольше читать! Джейн заводила будильник на половину восьмого и спустя час, укутавшись в широкий кашемировый шарф темно-розового цвета, который Эрик подарил ей на Рождество, такой же мягкий, как его ладони, отправлялась в Национальную библиотеку. Ей просто не верилось, что она умудрилась прожить здесь три месяца, не замечая всей этой красоты. Проходя по Королевскому мосту, она любовалась изумрудной гладью Сены, старинными мостами, зданиями девятнадцатого века, куполом Гран-Пале и летящими по небу тучками, такими маленькими по сравнению с их американскими сородичами; затем шла через сад Тюильри, поворачивала налево, спускалась в переход к Лувру, который все еще ремонтировали, и, пересекая величественные и безмятежные сады Пале-Рояля, доходила до улицы Пти-Шам, перпендикулярной шумной и грязной улочке Ришелье, где и располагалась Национальная библиотека.

Только придя туда рано, можно было найти свободное место. Осенью ей зачастую приходилось ждать его часами. Она любила дух старой библиотеки, несмотря на нелепые французские правила. В холле, возле кафе-автомата, она встречалась с американскими преподавателями, приехавшими на год или на несколько месяцев в Париж. Она поддерживала отношения с коллегами Эрика и возобновила контакты с теми людьми, с которыми познакомилась в Париже еще десять лет назад. Ее приглашали поужинать. Друзья, которых она приобрела в библиотеке, предлагали ей сходить в театр или ресторан, но она всегда отвечала, что занята. Вечерами предпочитала просиживать в своей мансарде и лишь изредка устраивала себе развлечение — ходила в бассейн, расположенный на паруснике как раз напротив ее дома. Ей хотелось отложить немного денег для летнего отдыха.

В начале февраля у Эрика был день рождения, и Джейн ненадолго съездила в Штаты. А в середине марта он неделю погостил у нее благодаря бесплатному билету, который ему все-таки удалось заполучить. Теперь оставалось дождаться середины мая, когда Эрик приедет на все лето в Париж. Джейн перечитала свою диссертацию, и она ей не понравилась. Эрик сказал, что это вполне нормальная реакция.

Как-то утром, в начале апреля, залюбовавшись игрой солнечных зайчиков, отливавших золотом на зеленоватой глади Сены, Джейн пришла в великолепное настроение. Проведя четыре часа над изучением рукописей Флобера, она закрыла бесценные документы, в которых сохранились страницы, написанные великим писателем, и поднялась, размышляя о том, как проходили обычно обеды в Круассе, когда Флобер, проработав все утро, садился за стол со своей матерью и племянницей. Она вышла из тихого зала хранилища и, пройдя через двор, очутилась на улице Ришелье. Впереди нее, в ожидании автобуса, стоял высокий черноволосый юноша. Несмотря на типичную внешность южанина, что-то в его манере держаться говорило о том, что он североамериканец, но только не француз. Он почувствовал на себе ее взгляд и улыбнулся. Они разговорились, не обращая внимания на сплошной поток машин и автобусов, двигавшихся вниз по улице. Винсент действительно был американцем, преподавателем истории Средних веков Калифорнийского университета в кампусе Санта-Круз. Не успела Джейн представиться, как тут же упомянула имя Эрика. Затем они пошли в кафе «Три фонтана» и съели по сандвичу. Назавтра, встретившись в час дня, они решили и дальше обедать вместе, что позволило бы им организовать свое время и лучше работать. В восемь часов, после закрытия библиотеки, они часто шли выпить по чашечке кофе. Винсент уже несколько лет жил в Париже с художницей. Почти каждый вечер его куда-нибудь приглашали. Спустя неделю после их знакомства он предложил Джейн пойти с ним на вечеринку к его бывшей супруге Розен, которая жила в очаровательном домике, построенном в девятнадцатом веке и скрытом высоким зданием по улице Шарантон. Розен, женщина спокойная и молчаливая, очень понравившаяся Джейн, родилась в Бретани, в деревушке Ланнилис, расположенной на Финистерской косе. Она пригласила Джейн приехать к ней с Эриком этим летом. Благодаря Винсенту, парижская жизнь Джейн стала намного интереснее. Ей было любопытно посмотреть квартиры и мастерские художников в Барбесе, Бельвилле, на площади Бастилии, а также в пригородах, примыкающих к восточной части Парижа. Узнав, что она американка и преподает в Девэйне, где находилась знаменитая Художественная школа, художники начинали проявлять к ней интерес. Когда же она работала в Национальной библиотеке, ей, наоборот, приходилось держаться в тени и как можно реже упоминать, что она американка, дабы снискать расположение несговорчивых библиотекарей. Винсент все время шутил и смешил ее. Ей не верилось, что они знакомы всего три недели. Весна была в полном разгаре. До приезда Эрика оставалось меньше месяца.