Людмила Толмачева - Снежное сердце Страница 22

Они остановились, и вновь Арсений своими большими сильными руками обнял и прижал к себе хрупкую и нежную фигурку Даны.

– Я тоже жду ночи, – прошептал он. – Но я сразу после лекций, не мешало бы подкрепить организм, изможденный учебой.

– Здесь у входа какое-то кафе, зайдем?

– Но у меня, понимаешь, с финансами туговато.

– Глупости! У меня есть деньги. Неужели ты думаешь, что я настолько стара и не помню свою студенческую молодость?

– Конечно, я так не думаю.

– Так вперед! И быстрее! Я тоже проголодалась, и сейчас, наверное, закажу у них все меню.

– Если оно у них имеется.

Они читали «меню» и посмеивались. В кафе почти не было посетителей. На столах красовались несвежие скатерти, а из кухни тянуло пережаренным луком.

– Салат «Лужайка», – прочитал Арсений. – Как думаешь, из чего он?

– Наверное, из осоки и «куриной слепоты».

– Так, «Котлета из атлета».

– Что? – прыснула Дана, а потом звонко расхохоталась.

– Нет, это я слегка приукрасил. Вообще, блюдо называется «Котлета «Дар лета». Закажем?

– Хм, интересно, а что может подарить лето? В виде котлеты?

– Ну не знаю. Надеюсь, что мясо.

Официантка кокетливо посматривала на Арсения, игнорируя присутствие Даны. Приняв заказ, она на прощание стрельнула глазами и исчезла в кухонных недрах на целую вечность.

Дана кормила Арсения шоколадкой, случайно оказавшейся в одном из карманов сумочки, отламывая по маленькому кусочку и приговаривая «а это за маму» и т. д. Когда все родственники были перечислены, а плитка еще не закончилась, Дана начала фантазировать.

– А это за то, чтобы нам поскорее принесли атлетическую котлету.

Так, молодец. А это за моего Мартина.

– А кто он, твой Мартин?

– Серебристый шотландец.

– Конь?

– Не-а. Угадай.

– Боров?

– Ха-ха-ха! Слишком красиво для борова.

– Ну не знаю, тогда скунс. Или хорек. Сейчас это модно, таскать хорьков на светские рауты. Представляю, каково будет светской братии, если хорек вдруг испугается.

Дана смеялась до изнеможения. Они уже хотели покинуть негостеприимное кафе, когда из кухонной двери выплыла официантка. На удивление, салат и котлеты оказались не только съедобными, но и вкусными.

Насытившись, пара отправилась на прогулку. Парк плавно переходил в набережную. Любуясь игрой бликов на речной глади, они долго стояли у парапета, сжимая руки. Арсений обнимал Дану за плечи, иногда наклонялся и целовал ее волосы, висок, щеку. Она для приличия отстранялась, но тут же льнула к нему всем телом, растворяясь в нем, в его любви, в своих чувствах.

Но где-то глубоко внутри тенькал крошечный колокольчик. Дана не отдавала себе отчета, откуда идет это теньканье, кто подает сигналы, но неясная тревога мешала во всей полноте наслаждаться жизнью.

В предвкушении ночи, они торопливо подошли к зданию галереи, и Дана нажала кнопку звонка. Охранник, плечистый детина, пряча глаза и растерянно улыбаясь, открыл дверь и, поздоровавшись, хотел что-то добавить, но Дана поспешила сообщить, что отпускает его домой, прямо сейчас, сию секунду, и что она сама позвонит на пульт и все им объяснит.

Охранник ушел, Дана заперла дверь на замок и резко повернулась, чтобы немедленно броситься на шею Арсению, молчаливо ожидавшему окончания всей этой тягомотины.

Но… перед ней стоял Олег. Испуганное лицо Арсения маячило в дальнем углу холла.

– Ты? – выдохнула потрясенная Дана.

– Не ждала?

Если бы не шок, Дана заметила бы подавленное состояние мужа. Но ей было не до того.

Лихорадочно соображая, как выкрутиться из щекотливого положения, она теребила на груди яркий шарф, эффектно оттеняющий ее модное светло-серое пальто.

– Признаться, не ждала, – пробормотала она, боясь посмотреть в глаза мужу.

– А я ждал. Мне надо… Нам надо поговорить, Дана.

Что-то в его тоне заставило ее насторожиться, посмотреть ему прямо в лицо. Она не узнала его. Куда делся его привычный взгляд – твердый, немного ироничный, самоуверенный?

На нее смотрели глаза больного ребенка, подранка, такие же ждущие и трогательные в своей беззащитности.

– Что случилось, Олег?!

Для нее уже ничего не существовало, кроме этих, полных мольбы и страдания, глаз. Даже любовника. А он застыл в напряженной позе возле лестницы, ведущей на второй этаж. Как будто приготовился к побегу…

– Может, выйдем на улицу? И скажи… своему спутнику, чтобы оставил нас одних, – сдержанно попросил Олег.

Она вспыхнула, смешалась, растерянно посмотрела на Арсения. А он, не скрывая вздоха облегчения, ринулся к выходу. Его слишком торопливый уход заставил пережить Дану несколько секунд позора. Да еще эта презрительная усмешка мужа в адрес незадачливого плейбоя. В другой ситуации она бы сквозь землю провалилась, но, увидев, как насмешливое выражение на лице мужа быстро сменилось страдающим, моментально выкинула из головы все лишнее.

– Что у тебя стряслось? – задала она тот же вопрос, но уже спустя полчаса и в другом месте.

Они сидели в ресторане, в тихом уютном уголке, где можно было, не напрягая голос, говорить по душам. Ее вновь больно задело неузнаваемое выражение на лице Олега. Он сидел потупившись, постукивая пальцами по столу, очевидно, подбирая слова.

Дана невольно прикрыла ладонью руку мужа и слегка сжала ее. В его вскинутых на нее глазах она прочла одновременно благодарность и душевные терзания.

– Раньше я бы набил морду твоему… поклоннику, – не поднимая глаз, заговорил Олег. – Сейчас… просто нет куража. Да и виноват я перед тобой. Ты, похоже, в курсе?

– Хм. Даже не знаю, что сказать…

– Лучше всего правду.

Сложная смесь противоречивых эмоций кипела в ее душе, она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться, не забиться в истерике.

О какой правде он толкует? Об Арсении? Или Бруснике? Всего за неделю она сменила двух любовников. Если вдуматься, то она самая настоящая гетера, упомянутая Анжелой в виде образа, эдакой фигуры речи.

Но почему она казнит только себя? Ведь у мужа не меньше грехов. И не начать ли «резать» правду именно с них? Разве не они причина ее падения?

А если честно? Положа руку на сердце? Боже, как стыдно, но хотя бы самой себе она должна признаться? Да, да! Проступки мужа не единственная причина ее безрассудства.

Почва готовилась давно, исподволь, медленно, но верно. И те страсти, на которые намекала Анжелка, давно разъедали ее тело и душу. Эти темные, жадные, языческие силы, живущие в ней под спудом, вырвались на волю, едва лишь появился первый удобный случай.

Вот так чистюля! Да ее место на костре или у позорного столба, живи она в средневековье.

Официант принес заказ, наполнил бокалы душистым вином.